Седьмой камень, стр. 28

Но если сказать Римо “нет”... Они припомнили стену и стол, который он выкинул через окно.

Сенатор находился в Вашингтоне, а горничную ожидали не раньше, чем через пять дней.

— Мы поместим ее в сенаторские апартаменты, — сказали все трое хором.

Римо улыбнулся.

— Звучит недурно.

— Это и в самом деле очень хороший номер. Самый лучший из тех, что тут имеются.

— А еще я умираю от голода, — заявила Ким. — Очень хочется съесть что-нибудь.

— Все, что вам угодно, мисс.

— Филе-миньон. Недожаренный. Если на тарелке не окажется капельки крови, я буду считать, что мясо пережарено. К нему я хотела бы запеченный картофель, кислый соус и большой салат, заправленный сыром-бле. Кроме того бутылочку бургундского. И чем старше, тем лучше.

— Джентльмен будет ужинать вместе с мадам? — спросили они.

— Чистая вода и рис, — велел Римо.

— Аппетитный и клейкий, — запели все трое в лад. — Именно так, как вам нравится.

Они посмотрели на Римо, ожидая одобрения, и Римо кивнул им и улыбнулся.

Чиун пробормотал по-корейски Римо на ухо:

— Очень хорошо. Убирайся отсюда и иди любуйся, как эта корова будет есть мясо мертвой родственницы.

— Хорошо.

Если Чиун предпочитает остаться в одиночестве, пусть остается. Римо с самого начала был против этого отпуска, а теперь он начал получать от него удовольствие и не собирался позволить Чиуну это удовольствие испортить. Если в только Римо мог избавиться от беспокойного чувства неуверенности, которое сидело в нем, точно плохо переваренная пища! Римо на какое-то время показалось, что неприятное чувство покинуло его. Это случилось, когда они с Ким лежали в пещере еще до наступления прилива, но теперь все вернулось, это сумасшедшее ощущение было липучим и неотвязным, как запах смерти.

— А теперь мы покажем вам сенаторские апартаменты, — предложило трио комнатной обслуги.

Ким проследовала за ними сквозь распахнутые застекленные двери, подол огромного халата волочился за ней точно шлейф свадебного туалета. Римо задержался на пороге, обернулся и сказал:

— Доброй ночи, папочка.

— Для некоторых, — пробормотал Чиун, не отрываясь от развернутого пергаментного свитка. — Если ты явишься сюда, провоняв мясом дохлой коровы, то отправишься спать на берег.

Римо улыбнулся.

— Я не думаю, что у меня возникнут сложности с поиском ночлега.

Глава десятая

Реджинальд Воберн Третий осторожно отхлебнул апельсинового сока, поперхнулся и выплюнул напиток. Борясь с ощущением тошноты в желудке, он ткнул вилкой в лежавшие на его тарелке два поджаренных хрустящих ломтика бекона, но не смог заставить себя поднести еду ко рту. Реджи знал, что мясо очень вкусное и приготовлено именно так, как он любит, но как раз сейчас эти ломтики для него были не более привлекательны, чем рак легких в последней стадии.

А с яйцами дело обстояло еще хуже. Два из них желтками вверх как раз разместились посередине тарелки между нарезанными фруктами и беконом. Они глядели прямо на Воберна как два молочно-желтых глаза, слепых, но обвиняющих. Он почти слышал, как они к нему обращаются:

“Реджинальд, ты снова потерпел поражение. Что же ты за наследник Во? Ты просто обычный неудачник”.

Реджи резко отпихнул от себя сервировочный столик из стекла и кованого железа. Столик опрокинулся и с треском ударился о пол летнего павильона. Столешница лопнула. Стеклянная посуда разбилась вдребезги. Во все стороны разлетелись кусочки пищи.

Реджи отшвырнул назад свой стул и кинулся в кусты, его горло содрогалось в рвотной судороге, рот наполнился отвратительным вкусом желчи. Он попытался вызвать рвоту, но ничего не получилось, так как желудок был пуст, точно свежевырытая могила.

Реджи не в состоянии был что-либо есть еще с предыдущего вечера, когда до него дошла новость о том, что море не смогло уничтожить некоего субъекта по имени Римо.

На этот раз то были не пара ленивых индейцев и даже не три явно слишком высокооплачиваемых наемных убийцы. Море — это все-таки, будь оно проклято, море, а не какие-то там шуточки. Холодное, безжалостное и могущественное море, способное поглотить без следа многие флотилии.

Но только не Римо. Нет, море могло слизнуть целый “Титаник” точно закуску к бокалу коктейля, но Римо запросто прошел через него, от самого дна до поверхности, и приплыл обратно к берегу с такой легкостью, словно поплавал в мелком бассейне во дворе своей виллы. Да еще с девчонкой на буксире, что делало подобный подвиг еще более неправдоподобным.

Реджи поднялся с колен и отряхнул свои белые фланелевые брюки. Руки у него дрожали, точно после трехдневной вечеринки в поло-клубе с обильной выпивкой и податливыми красотками.

Реджи медленно, как старик с больными ногами, которому некуда пойти, вернулся обратно в павильон и, скорчившись, уселся в плетеное кресло с высокой спинкой. Глубоко внутри, там, где, как предполагается, находилось его сердце, в Реджи сидело ясное понимание причины его дурного состояния. И дело вовсе не в том, что у него болел желудок или дрожали руки. Это только внешние симптомы. А главной бедой был страх — Реджи овладел темный и древний ужас, древнее и темнее самого времени. И Воберн чувствовал, как этот ужас поглощает его, буквально пожирает огромными жадными кусками, начиная от внутренностей и медленно продвигаясь кнаружи, Реджи не знал, сколько еще ему удастся продержаться в неравной борьбе с этим мрачным чудовищем. Вскоре от него останется только пустая высохшая оболочка, и под сухой, как бумага, кожей не сохранится практически ничего от Реджи Воберна.

Разве может быть, чтобы седьмой камень ошибся? И эти двое непобедимы? Или он просто еще не до конца понял послание камня?

Он был уверен: море наверняка убьет “сливку” по имени Римо, причем так уверен, что считал это уже свершившимся фактом. Но море, огромное море, которое столь велико, что его нельзя даже нанять на службу, подвело Реджи. Что же еще ему оставалось? Должно же найтись что-то еще, тем более теперь, когда обе “сливки” снова вместе. И вот он сидел и думал, но ничего нового в голову не приходило, только страх по-прежнему терзал его сердце, и мужество его утекало с каждой уходящей минутой.

Он попытался взять себя в руки. Необходимо что-то сделать, что-то значительное и важное, чтобы доказать самому себе: он не просто настоящий мужчина, но еще и первый сын первого сына по прямой линии от принца Во, а следовательно, прирожденный властитель.

Течение его мыслей прервало чье-то пение. Это был наполненный, сильный голос, женский, но низкий, с романтичным местным акцентом. Морской бриз доносил со стороны берега слова песни. Радостная и счастливая, она славила любовь и жизнь и совершенно не подходила к настроению Реджи.

Вытянув шею, Реджи пытался разглядеть певицу сквозь толстую живую изгородь. Он увидел огромную черную фигуру, ковылявшую мимо. Яркое цветное платье из ситца так тесно облегало ее могучее тело, что напоминало плотно набитую сосичную кожуру, готовую вот-вот лопнуть. Ногти на ногах женщины были окрашены в неправдоподобный пронзительный, просто “вырви глаз” розовый цвет. Голову облекал ярко-красный платок, а поверх него высилась огромная стопа корзин ручного плетения почти такой же высоты, как и сама женщина.

Женщина шла по залитому солнцем пляжу, подчиняясь какому-то внутреннему, свободному скользящему ритму, и пела. Поравнявшись с газебо, она заметила Реджи, резко оборвала пение и одарила Воберна широкой открытой улыбкой.

— Мэри-Корзинка к вашим услугам, — сказала она. — Меня тут всякий знает. Я плету самые лучшие корзины на всех островах, а может, и во всем мире. Большие корзины, маленькие корзины, какой величины вам только угодно, всех цветов, всех видов. А уж если вам захотелось чего-то особенного, я и тут сумею угодить. Только денек погодите — и готово. Хоть кого спросите — вам каждый скажет: лучше корзин, чем у Мэри-Корзинки, нет. Мои — самые хорошие.