Тайна племени голубых гор, стр. 3

И все же Утакаманд — индийский город. И администрация там тоже индийская. От нее зависело, увижу ли я тода или нет.

Окружной коллекторат Нилгири, куда мы пришли с Венкатараманом, разместился в двухэтажном особняке со множеством галерей и переходов. В коридоре у входа объявление: «Просьба с собаками в контору не входить».

— Тода? — спрашивает удивленно чиновник в приемной коллектора. — Племя, что ли? Такие с бородами?

— Ну да, — объясняем мы с Венкатараманом. — С бородами. Симпатичные такие.

— И вы из Москвы ехали, чтоб их посмотреть? — опять изумляется чиновник, — Чем же они прославились? Вот Утакаманд, это я понимаю. Скачки, вечером в клубе можно посидеть. Общество интересное.

Я начинаю терпеливо объяснять любителю английских клубов, зачем мне надо к тода. Но он слушает невнимательно. Его взгляд рассеянно блуждает с меня на Венкатарамана, с Венкатарамана на меня… Потом его губы растягивает откровенная зевота. Я прерываю объяснение на полуслове. Чиновник, кажется, не замечает воцарившейся тишины. Затем, очнувшись от каких-то своих мыслей, спохватывается.

— Так о чем мы говорили?

— О тода, мистер, — сердито отвечает Венкатараман.

— Ах, о тода! Так при чем же тут я?

— А если ни при чем, так и нечего здесь сидеть, — озлился Венкатараман.

Глаза чиновника становятся жесткими. Он открывает рот, но нужного ответа не находит.

— Коллектор на месте? — спрашиваю я.

— Нет. — В голосе чиновника слышится скрытое торжество.

— А его заместитель?

— Тоже нет. Как будто все только и думают о ваших тода. У них своя работа.

Мы покидаем приемную, и нам почему-то становится смешно.

— Для начала разругались, — констатирует Венкатараман.

Заместителя коллектора мы застали только на следующий день. После долгих разговоров и объяснений он выдал мне свидетельство о том, что «советской гражданке Шапошниковой Л.В. разрешается посещение районов, населенных тода, и свободное передвижение в них сроком на 1 месяц».

— Но учтите, — сказал заместитель коллектора, — никакой помощи мы вам оказать не сможем. Весь наш транспорт мобилизован на сбор налогов с плантаторов. Устраивайтесь как хотите.

— И на этом спасибо, — ответила я.

Теперь все было в порядке. Главное, я могла ехать к тода, туда, где на склонах гор зеленели их пастбища и где не было ни английских клубов, ни заунывного колокольного звона церквей, ни чиновников с их бумагами. Правда, Венкатараман по-стариковски ворчал:

— Нужно было потратить два дня, чтобы застать этого человека. И видите ли, помочь он не может. Просто не хочет. Но вы не беспокойтесь, все устроится.

И действительно, все устроилось. Помощники нашлись. И первым из них был сам Венкатараман. А потом появился доктор Нарасимха, владелец кофейных плантаций Борайя. И наконец за дело взялись сами тода: Ивам Пильджин, Мутикен, Пеликен, Матцод, Апарш, Нельдоди. Все они оказались верными друзьями и прекрасными товарищами в моих скитаниях по стране тода. С их помощью в октябре 1963 года я открыла для себя эту страну. Благодаря им в январе 1965 года я могла сказать, что кое-что знаю о древнем удивительном племени.

страна тода

…У подножия гранитной скалы два жреца добывают огонь. Босые, в коротких черных тогах, укрепленных на одном плече, с длинными всклокоченными бородами, они согнулись над почерневшей палочкой. В палочке обугленными краями зияло отверстие. Один жрец вставил в него вертикально другую палочку и стал быстро вращать ее между ладонями. Нечесаные локоны его длинных волос рассыпались в такт вращению. Через несколько минут палочка оказалась в ладонях другого жреца, и он также сосредоточенно продолжал ее вращать. Наконец из отверстия показалась тонкая синяя струя дыма. Затлели красными огоньками осыпавшиеся кусочки дерева. Один из жрецов осторожно поднял угольки сухими листьями и подул на них. Вспыхнуло пламя. Его поднесли к стоявшему рядом медному светильнику.

— Мать, — сказал жрец, — мы зажгли священный огонь богини Текерзши.

— А где богиня? — спросила я.

— Там, — он морщинистым пальцем, обтянутым кожей-пергаментом, указал на пик Мукуртхи.

Над пиком и соседними вершинами курились голубоватые облака. Чуть выше облаков стлались лиловые тучи с ярко-багровыми рваными краями. В тучах полыхали зеленые ломаные стрелы молний. Солнце ушло за Мукуртхи, и призрачный сиреневый свет затопил вершины гор и узкие каменистые долины между ними. В этом внезапно наступившем сумраке гранитная скала как-то странно начала менять свои очертания, и только полукруглая хижина-храм еще выделялась смутным, размытым пятном на ее фоне. В разрывах туч яркими колкими искрами зажигались звезды. Одна из них выплыла из-за уже померкнувшего багряного края и, обгоняя другие, направлялась к Мукуртхи. «Спутник!» — мелькнула у меня мысль. И тут же рядом раздался чуть надтреснутый голос жреца:

— Что ты там видишь, амма[1]? Нашу богиню?

Оба жреца пристальным взглядом впились в меня.

— Нет, просто… — Я хотела сказать «просто спутник», но вовремя спохватилась. Спутник не был «просто» для них. Так же как и эти полуобнаженные жрецы, богиня Текерзши и огонь из обугленной палочки не были «просто» для меня. Все, что окружало меня в тот момент, своей странностью и необычностью стирало на какое-то время ощущение реальности. Реальным для меня была только движущаяся звездочка спутника, которая связывала меня с миром, откуда я пришла, и которую, как и меня, отделяли от мира, где я сейчас находилась, целые тысячелетия.

Из храма доносилось пение. Странный мелодичный мотив чем-то привлекал, но вместе с тем в нем звучало что-то мне чуждое и непонятное. Слова древнего языка лились свободно и уходили ввысь, к пику, где жила богиня Текерзши…

Стало совсем темно. Прохладный ночной ветер зашумел в кронах деревьев священной рощи. Пение в храме оборвалось, и жрец, кутаясь в черное одеяние, подошел ко мне.

— Ты еще здесь, амма? — спросил он.

— Да.

— Солнце ушло, и страна тода погрузилась во мрак. Иди в манд[2], к людям.

Я пошла…

…Склон горы порос густыми джунглями. Через джунгли наверх идет широкая тропа. Я поднимаюсь по тропе, и совсем неожиданно у самой вершины возникает необычный поселок. Покрытые тростником пять хижин, похожие на кибитки кочевников. Хижины обнесены изгородью, сложенной из грубых, неотесанных камней. Над полукруглыми кровлями кибиток-хижин нависает вершина горы. Чуть повыше виден загон для буйволов. Я останавливаюсь у крайней хижины. Из низкого входа ее, согнувшись, выползает человек. Он распрямляется и пристально вглядывается в меня. Человек высок, окладистая с проседью борода спускается на грудь, длинные волосы лежат по плечам, глаза, широко открытые, смотрят приветливо а немного испытующе. Путукхули[3], украшенный красными и черными полосами, скрывает руки и спускается чуть ниже колен его босых ног. В руках человек держит посох. И тут я сразу осознаю, что ничего подобного я не встречала в Индии и вряд ли смогу встретить. Передо мной стоял кто угодно, но только не уроженец Южной Индии. Относительно светлая кожа, длинный широкий нос, тонкие губы и светло-карие глаза свидетельствовали о том, что человек не имел отношения к дравидам Южной Индии.

— Здравствуй, амма! — улыбнулся человек.

— Кто ты? — спросила я его по-тамильски.

— Ол[4]. Тода.

— Как тебя зовут?

— Кедроз. Я живу в этом манде, — и, сдвинув путукхули на одно плечо, он освободил руку и жестом показал на хижину.

В это время появилась женщины. На них тоже были путукхули. Черные блестящие волосы женщин были закручены в тонкие локоны.

Одна из них, по-видимому старшая, приветливо поздоровалась и спросила:

— Амма, к нам в гости?

— Да.

— Ты пришла посмотреть, как живут тода, и потом больше не прядешь?

— Я буду приходить часто.

— Чужие люди приходят к нам, — вмешался Кедроз. — Щелкают вот этим, — он показал на мой фотоаппарат, — и уходят. Они мало говорят с нами.