Разгневанные почтальоны, стр. 37

— Ум?..

— Ранее известная как Аллах.

— Не знаю никого с таким именем.

— Вы поклоняетесь кресту?

— Никогда не слышал ни о чем подобном.

— Пусть ваш мертвый бог Исса остается на своем грубом кресте. Ум Аллаха шлет свою милость и любовь через меня, своего пророка.

— Даю вам последний шанс, — сказал агент Диммок, потрясенный видом ее тугих сосков. — Покажите мне свой паспорт, и я не стану вас арестовывать.

— Ни муллы, ни даже фараон не могут меня арестовать. Почему вы считаете, что вам удастся выполнить эту невыполнимую задачу?

— Потому что у вас нет визы, вы прибыли нелегально и подлежите депортации, — спокойно ответил агент Диммок.

— Арестуйте меня. Меня это нисколько не волнует, — ответила Абир Гхула.

— Вы хотите, чтобы вас арестовали?

Она с вызовом уперла руки в лирообразные бедра.

— Это не имеет значения. Мне удалось попасть в Америку, где я вправе проповедовать слово Ум Аллахи.

— Слушайте, я в последний раз спрашиваю, есть у вас виза или нет?

Вместо ответа женщина подняла руки вверх. Под материей отчетливо обозначилась ее высокая грудь.

— Теперь видите мою визу?

— Нет, — отозвался Диммок, привлекая любопытные взгляды. — Пожалуй, у меня не остается другого выхода, кроме как арестовать вас за попытку нелегального въезда в Соединенные Штаты.

Внезапно женщина вспрыгнула на стойку и вытянула вперед свои длинные ноги.

— Моя виза в Америку находится в средоточии моей женственности. Посмеете ли вы ее достать, безбожник?

— Я верю в Бога, — сказал Диммок, не зная, куда девать глаза.

— Верите ли вы в Ум Аллаху, Матерь матерей?

— Не настолько, чтобы совать свои руки куда не следует, — ответил агент и нажал кнопку вызова.

Абир Гхулу препроводили в камеру для задержанных и принялись оживленно обсуждать проблему.

— Она говорит, что виза у нее там, — объяснил Диммок своему начальнику.

— Вызови надзирательницу, — произнес тот.

— Вряд ли мы имеем на это право — даже с надзирательницей.

— А может, она сама, так сказать, выжмет документ из себя?

— Отказывается. Настаивает, чтобы вынули мы.

— Как, она говорит, ее зовут?

— Я не уловил. Фамилия ее Гула или что-то в этом роде.

— Гула, гула... Дай-ка я проверю по списку нежелательных иностранцев.

Проверив «черный список», начальник сказал:

— Ее имя, случайно, не «Абир»?

— Ну да.

— Это же фундаменталистка из Египта! Давай-ка мы отфутболим эту штучку наверх.

— А куда?

— Как можно выше, чтобы голова у нас больше не болела.

Неприятное дело мусульманской еретички Абир Гхулы сначала обрушилось на голову начальника Службы иммиграции и натурализации, потом — генерального прокурора, которая задумчиво изрекла:

— Пожалуй, пусть с ней разбирается исполнительная власть.

— Вот и прекрасно! — обрадовался начальник Службы иммиграции и натурализации. Он знал, что иначе ни одной политической проблемы не решить.

Через полчаса глава СИН с изумлением услышал, как из уст генерального прокурора прозвучало:

— Отпустите эту женщину. Мы даем ей политическое убежище.

— Таково указание Президента? — недоверчиво спросил начальник СИН.

— Нет, Первой леди. Я вышла на самый верх.

Когда Абир Гхуле сообщили, что ей дан специальный статус «беженца от сексуальных репрессий», египтянка спросила только одно:

— А пресса в курсе?

Абир Гхула дала свою первую пресс-конференцию совершенно голой — только для красоты она обмотала вокруг пояса черную чадру. Пресс-конференция проходила при переполненном зале в нью-йоркской штаб-квартире Национальной организации женщин.

— Отвергните ваших мужских богов, ваших фальшивых пророков и ваши бесстыдные фаллические символы! Я призываю всех американских женщин в объятия Ум Аллахи, нашей общей Матери. И пусть ваши соотечественники-мужчины поднимут покрывало и припадут к ее позолоченным ступням.

— Вы отрекаетесь от Аллаха? — спросил кто-то из репортеров.

— Нет. Никакого Аллаха не существует. Это всего лишь маска, за которой скрываются имамы и муллы, потому что они слишком стары, чтобы прятаться за материнской юбкой.

— А как насчет фатвы?

— В гробу видала я эту фатву, — ответила Абир Гхула.

— А вы не боитесь? — поинтересовался корреспондент журнала «Пипл».

— Я ведь в Америке. Что могут сделать мне муллы, если я нахожусь под защитой второй поправки?

— "Не упоминай имя Господа твоего всуе".

— Нет, я о другом.

— Во второй поправке говорится о праве на ношение оружия. Наверное, вы имеете в виду первую поправку к Конституции?

— Не важно, какая поправка, важно, что религиозная свобода распространяется на американцев всех вероисповеданий.

— Вы слышали об атаках мусульманами Нью-Йорка?

— Я слышу о них каждый день. Все эти мужские словопрения остались в Каире.

— Группа джихада под названием «Посланники Мохаммеда» проникла в почтовую службу и сеет всюду хаос и разрушение.

— Тогда я требую защиты, — не моргнув глазом, ответила Гхула. — Если меня убьют, тем самым будет нанесен страшный удар по свободе вероисповедания, и не только здесь, но и в других странах, где женщины подвергаются угнетению со стороны мужчин.

— Эта группа потребовала, чтобы вас в наручниках вернули в Каир.

— У них ничего не выйдет! — фыркнула Гхула.

— Такое требование они выдвинули Белому дому.

— Сама Первая леди предоставила мне свою защиту.

— А если через месяц ее не изберут?

— Они не посмеют! — сверкая глазами, в ярости ответила Гхула.

— Такое случается каждые четыре года, — бесстрастно констатировал корреспондент.

И тут на глазах собравшихся журналистов Абир Гхула побледнела с головы до ног.

Не говоря ни слова, она развернула свою чадру и, набросив на себя, закрыла лицо дрожащими руками.

— Я не боюсь! — нетвердым голосом произнесла «беженка».

Глава 25

К девяти часам вечера генеральный почтмейстер решил, что худшее уже позади.

На Манхэттене больше никто не стрелял. В Оклахома-Сити тоже все утихло. Нападавшего все еще искали, но пока не нашли.

А самое главное — Президент ему не звонил. Наверное, решил переждать. Срок его правления подходил к концу, видимо, поэтому некоторые посты в кабинете так и оставались вакантными.

По всей стране в почтовых отделениях ввели в действие чрезвычайную программу по поддержанию психологической стабильности. Конечно, из-за этого доставка почты прекратится почти на неделю, но сейчас никто и не надеется на ее своевременность. В конце концов, чего можно ожидать за какие-то вшивые тридцать два цента?

Генеральный почтмейстер запихивал в портфель листы почтовых марок, предназначенные в качестве рождественских подарков ближайшим родственникам, когда секретарша сообщила:

— На проводе бостонский почтмейстер.

— Узнайте, чего он хочет.

— Почтовый служащий совершил самоубийство, — отозвалась секретарша.

— Ну и что так нервничать? Наши служащие каждую неделю совершают самоубийства. Прошу меня больше не отвлекать.

— Он говорит, что тот почтальон скрывался от ФБР.

— Узнайте, не он ли стрелял в Оклахома-Сити.

— Бостон считает, что нет, — секунд через десять ответила секретарша, — но очень хочет поговорить с вами.

— Запишите его сообщение. У меня был чересчур напряженный день.

Засунув наконец в дипломат новенькие марки с изображением Элвиса, генеральный почтмейстер Соединенных Штатов покинул свой кабинет. Секретарша тем временем пыталась записать сообщение из Бостона в желтый деловой блокнот.

Почтмейстер уже направлялся к выходу, когда девушка повесила трубку, вырвала лист из блокнота и крикнула ему вдогонку:

— Вероятно, вам будет небезынтересно....

— Прочтите, — нахмурившись, проворчал почтмейстер.

— "Местная телевизионная станция сообщает, что в Почтовую службу Соединенных Штатов проникли мусульманские террористы с целью проведения кампании террора против всего населения. Подробности не сообщаются".