А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.1, стр. 133
Юрой. Юра наконец закрыл чемодан, грустно оглядел каюту и сказал:
— Вот и все, кажется.
— Ну, раз все, пойдем прощаться,— сказал Жилин.
Он взял у Юры невесомый чемодан, и они пошли по кольцевому коридору, мимо плавающих в воздухе десятикилограммовых гантелей, мимо душевой, мимо кухни, откуда пахло овсяной кашей, в кают-компанию. В кают-компании был только Юрковский. Он сидел за пустым столом, обхватив ладонями залысую голову, и перед ним лежал прижатый к столу зажимами одинокий чистый листок бумаги.
— Владимир Сергеевич,— сказал Юра.
Юрковский поднял голову.
— А, кадет,— сказал он, печально улыбаясь.— Что ж, давай прощаться.
Они пожали друг другу руки.
— Я вам очень благодарен,— сказал Юра.
— Ну-ну,— сказал Юрковский.— Что ты, брат, в самом деле. Ты же знаешь, я не хотел тебя брать. И напрасно не хотел. Что же тебе пожелать на прощание? Побольше работай, Юра. Работай руками, работай головой. В особенности не забывай работать головой. И помни, что настоящие люди — это те, кто много думает о многом. Не давай мозгам закиснуть.— Юрковский посмотрел на Юру со знакомым выражением, как будто ожидал, что Юра вот сейчас, немедленно, изменится к лучшему.— Ну, ступай.
Юра неловко поклонился и пошел из кают-компании. У дверей в рубку он оглянулся. Юрковский задумчиво смотрел ему вслед, но, кажется, уже не видел его. Юра поднялся в рубку. Михаил Антонович и Быков разговаривали возле пульта управления. Когда Юра вошел, они замолчали и посмотрели на него.
— Так,— сказал Быков.— Ты готов, Юрий. Иван, значит, ты его проводишь.
— До свидания,— сказал Юра.— Спасибо.
Быков молча протянул ему огромную ладонь.
— Большое вам спасибо, Алексей Петрович,— повторил Юра.— И вам, Михаил Антонович.
— Не за что, не за что, Юрик,— заговорил Михаил Антонович.— Счастливой тебе работы. Обязательно напиши мне письмецо. Адресок ты не потерял?
Юра молча похлопал себя по нагрудному карману.
— Ну вот и хорошо, ну вот и прекрасно. Напиши, а если захочешь — приезжай. Право же, как вернешься на Землю, так и приезжай. У нас весело. Много молодежи. Мемуары мои почитаешь.
Юра слабо улыбнулся.
— До свидания,— сказал он.
Михаил Антонович помахал ручкой, а Быков прогудел:
— Спокойной плазмы, стажер.
Юра и Жилин вышли из рубки. В последний раз открылась и закрылась за Юрой дверь кессона.
— Прощай, «Тахмасиб»,— сказал Юра.
Они прошли по бесконечному коридору обсерватории, где было жарко, как в бане, и вышли на вторую доковую палубу. У раскрытого люка танкера сидел на маленькой бамбуковой скамеечке голенастый рыжий человек в расстегнутом кителе с золотыми пуговицами и в полосатых шортах. Глядясь в маленькое зеркальце, он расчесывал пятерней рыжие бакенбарды и, выпятив челюсть, дудел какой-то тирольский мотив. Увидев Юру и Жилина, он спрятал зеркальце в карман и встал.
— Капитан Корф? — сказал Жилин.
— Йа,— сказал рыжий.
— На «Кольцо-2»,— сказал Жилин,— вы доставите вот этого товарища. Генеральный инспектор говорил с вами, не так ли?
— Йа,— сказал рыжий капитан Корф.— Отчень корошо. Багаж?
Жилин протянул ему чемодан.
— Йа,— сказал капитан Корф в третий раз.
— Ну, прощай, Юрка,— сказал Жилин.— Не вешай ты, пожалуйста, носа. Что за манера, в самом деле?
— Ничего я не вешаю,— сказал Юра печально.
— Я отлично знаю, почему ты вешаешь нос,— сказал Жилин.— Ты вообразил, что мы больше никогда не встретимся, и не замедлил сделать из этого трагедию. А трагедии никакой нет. Тебе еще сто лет встречаться с разными хорошими и плохими людьми. А можешь ты мне ответить на вопрос: чем один хороший человек отличается от другого хорошего человека?
— Не знаю,— сказал Юра со вздохом.
— Я тебе скажу,— сказал Жилин.— Ничем существенным не отличается. Вот завтра ты будешь со своими ребятами. Завтра все тебе будут завидовать, а ты будешь хвастаться. Мы, мол, с инспектором Юрковским... Расскажешь, как ты стрелял в пиявок на Марсе, как своими руками вот таким стулом изничтожил мистера Ричардсона на Бамберге, как спас синеглазую девушку от злодея Шершня. Про смерть-планетчиков ты тоже чего-нибудь наврешь.
— Да что вы, Ваня,— сказал Юра, слабо улыбаясь.
— Ну а почему же? Воображение у тебя живое. Могу себе представить, как ты споешь им балладу об одноногом Пришельце. Только учти. Честно говоря, там было два следа. Про второй след я не успел рассказать. Второй след был на потолке, в точности над первым. Не забудь. Ну, прощай.
— Ти-ла-ла-ла и-а! — тихонько завопил сзади капитан Корф.
— До свидания, Ваня,— произнес Юра. Он двумя руками пожал руку Жилина.
Жилин похлопал его по плечу, повернулся и вышел в коридор. Юра услышал, как в коридоре крикнули:
— Иван! Есть еще одна гипотеза! Там, в пещере, не было никакого Пришельца. Был только его ботинок.
Юра слабо улыбнулся.
— Ти-ла-ла-ла и-а! — распевал позади капитан Корф, расчесывая рыжие бакенбарды.
13. «КОЛЬЦО-1». ДОЛЖЕН ЖИТЬ
— Володенька, подвинься немножко,— сказал Михаил Антонович,— А то я прямо в тебя локтем упираюсь. Если вдруг придется, скажем, делать вираж...
— Изволь, изволь,— сказал Юрковский.— Только мне, собственно, некуда. Удивительно тесно здесь. Кто строил эти... э-э... аппараты...
— А вот так... И хватит, и хватит, Володенька...
В космоскафе было очень тесно. Маленькая круглая ракета была рассчитана только на одного человека, но обычно в нее забирались по двое. Мало того, по правилам безопасности при работах над Кольцом экипажу надлежало быть в скафандрах с откинутым колпаком. Вдвоем, да еще в скафандрах, да еще с колпаками, висящими за спиной, в космоскафе было не повернуться. Михаилу Антоновичу досталось удобное кресло водителя с широкими мягкими ремнями, и он очень переживал, что другу Володеньке приходится корчиться где-то между чехлом регенератора и пультом бомбосбрасывателя.
Юрковский, прижимая лицо к нарамнику биноктара, время от времени щелкал затвором фотокамеры.
— Чуть-чуть притормози, Миша,— приговаривал он.— Так... остановись... Фу ты, до чего у них тут все неудобно устроено...
Михаил Антонович, с удовольствием покачивая штурвал, глядел, не отрываясь, на экран телепроектора. Космоскаф медленно плыл в двадцати пяти километрах от средней плоскости Кольца. Впереди исполинским мутно-желтым горбом громоздился водянистый Сатурн. Ниже, вправо и влево, на весь экран тянулось плоское сверкающее поле. Вдали оно заволакивалось зеленоватой дымкой, и казалось, что гигантская планета рассечена пополам. А под космоскафом проползало каменное крошево. Радужные россыпи угловатых обломков, мелкого щебня, блестящей искрящейся пыли. Иногда в этом крошеве возникали странные вращательные движения, и тогда Юрковский говорил: «Притормози, Михаил... Вот так...» — и несколько раз щёлкал затвором. Эти неопределенные и непонятные движения привлекали особенное внимание Юрковского. Кольцо не было пригоршней камней, брошенных в мертвое инертное движение вокруг Сатурна; оно жило своей странной, непостижимой жизнью, и в закономерностях этой Жизни еще предстояло разобраться. Михаил Антонович был счастлив. Он нежно снимал податливые рукоятки штурвала, с наслаждением чувствуя, как мягко и послушно отзывается ракета на каждое движение его пальцев. Как это было прекрасно — вести корабль без киберштурмана, без всякой там электроники, бионики и кибернетики, надеяться только на себя, упиваться полной и безграничной уверенностью в себе и знать, что между тобой и кораблем — только этот мягкий удобный штурвал и не приходится привычным усилием воли подавлять в себе мысль, что у тебя под ногами клокочет хотя и усмиренная, но страшная сила, способная разнести в пыль целую планету. У Михаила Антоновича было богатое воображение, в душе он всегда был немножко ретроградом, и медлительный космоскаф с его слабосильными двигателями казался ему уютным и домашним по сравнению с фотонным чудовищем «Тахмасибом» и с другими такими же чудовищами, с которыми пришлось иметь дело Михаилу Антоновичу за двадцать пять лет штурманской работы.