Луна и радуга, стр. 31

В этом рейсе коком у нас был молодой белый парень. Он забавлялся с женщиной с острова Хорн, а в ответ на мои предупреждения только смеялся. Последнюю ночь, пока мы стояли в порту, она провела у кока в кубрике. Утром я пришел на камбуз, где он готовил завтрак, и спросил, как дела. В ответ он только охнул. Я посоветовал коку рассказать о своей болезни помощнику капитана, но тот продолжал работать. Тогда я сам пошел к помощнику. Услышав, что кок готовит завтрак, помощник сказал:

— Черта с два будет он мне готовить завтрак!

И тут же кок был отправлен в больницу.

Через несколько недель мы снова оказались на острове Четверга. Как-то вечером, когда мы с коком возвращались на «Кору», навстречу нам попалась та самая бабенка с острова Хорн. Она позвала кока:

— Пойдешь со мной? У меня кое-что есть для тебя.

Кок выругался и спросил:

— Ну, что еще теперь — проказа?

Они поскандалили, и дело кончилось тем, что кок погнался за ней по дороге, размахивая бутылкой.

С женщинами развлекались и в Борролула. Сюда с реки Ропер обычно съезжались местные жители для проведения обрядов инициации, которые сопровождались обменом жен. Как-то раз мы взяли слишком большой груз и не смогли пройти вверх по течению до пристани. Пришлось бросить якорь в том месте реки, которое носит название «Переправа чернокожего». Здесь товар перегружался на большие долбленки и шлюпки.

Напротив нашей стоянки люди с реки Ропер разбили большой лагерь. Они мечтали разжиться табаком, едой, одеждой и мылом. В ту ночь я сидел, покуривая, на палубе. Вдруг о борт судна что-то ударилось и послышались тихие голоса. Оказалось, что какой-то старик подъехал на долбленке и стал предлагать команде двух девушек. Старик окликнул одного из наших:

— Эй, парень, иди сказать шкипер, у меня два девушка, хорошая, молодая.

Матрос изобразил полную готовность, хотя на самом деле вовсе и не собирался будить шкипера. Он ушел в кубрик, потом вернулся назад и сказал:

— Не могу его разбудить, старик. Слишком крепко спит.

— Ладно, буди механик. Скажи, два молодая девушка.

Матрос снова ушел, но, вернувшись, сказал, что не мог разбудить и механика.

— Ладно, где тот желтый парень? Может, он найдет четыре шиллинг, или рубашка, или мыло!

В конце концов он сторговался с моим хитроумным земляком и матросом-полукровкой. Наутро оказалось, что у меня пропали шорты и две рубашки, пошедшие в счет уплаты за девушек. И каждый раз, когда мне приходилось бывать в этих местах, какой-нибудь старик предлагал своих жен за деньги, табак или одежду.

В миссиях по берегам залива у меня завелось много хороших друзей. Я бывал на корробори и наблюдал, как местные художники рисуют на древесной коре. Мы любили посидеть, рассказывая всякие истории и выясняя, кто кому родственник. Я как-то сказал друзьям, что родился в Бураланги, и у меня тут же нашлись родичи.

— Вот этот — твой брат, — говорили мне, — этот — отец, вот двоюродный брат, вот сестра, жена, мать.

И я почувствовал себя совсем как дома. Когда-нибудь я еще побываю здесь.

Прошло время, и «Кору» сняли с линии. Я потерял работу. Оставалось вернуться к моей семье на Морнингтон.

Приезд Варренби

Закончив плавание на «Коре», я оставался дома года два. К тому времени у меня было уже пятеро детей — Мервин, Рэймонд, Кевин, Элинор и Безил. Деньги, заработанные на «Коре», скоро кончились, и, чтобы прокормить семью, мне пришлось всерьез заняться охотой. Кроме того, я изготовлял бумеранги на продажу.

Главой миссии в то время стал преподобный Даг Белчер — он и до сих пор там. Белчер приехал вскоре после войны, и ни один миссионер еще не оставался у нас на такой долгий срок. Притом он оказался и лучшим из всех, стал настоящим лардилом и, как мне казалось, поселился у нас навсегда. До него ко всем миссионерам у нас обращались со словом «хозяин», но Дагу Белчеру это не нравилось. Он попросил дать ему лардильское имя. Мы стали звать его Гундта («отец»). Он изучил наши обычаи и верования и стал использовать их в своих христианских проповедях.

Жить на Морнингтоне было все так же трудно. Если человеку удавалось получить работу на ранчо где-нибудь на материке, он посылал деньги семье и обеспечивал ей сносную жизнь. Но большинство людей оставалось без работы и пробавлялось охотой и изготовлением бумерангов, копий. Оружие продавали в магазин миссии, а оттуда переправляли в Департамент по делам аборигенов или в магазины сувениров для туристов. На вырученные несколько долларов можно было купить муки, риса, чая и сахара. Если погода была плохая и охота неудачная, мы сидели на лепешках и пустом чае.

Во время школьных каникул мы вывозили детей в прибрежные становища, где в окрестностях была хорошая охота, и досыта кормили их рыбой, мясом дюгоня и черепахи. Бывало, однако, и так, что во время долгих рождественских каникул стояла плохая погода, и мы ходили голодными. Миссия кормила только стариков, слишком немощных, чтобы добывать пропитание охотой.

Мы жили в маленьких домиках, которые строили сами под присмотром плотника, нанятого миссией. Это были не ахти какие жилища с европейской точки зрения, но они, конечно, не шли ни в какое сравнение с шалашами, в которых мы обитали когда-то. К тому же мы надеялись, что в один прекрасный день наше селение снесет сильным циклоном, и тогда правительству придется построить нам новые, добротные дома, как это было в миссиях Митчелл-Ривер и Эдвард-Ривер. Пожалуй, стоило прибегнуть к помощи всех пяти полукружий в Лангу-Нарнджи и устроить большой магический обряд, чтобы вызвать наводнение.

В 1962 г. мне повезло — я устроился на работу дворником в Карумба Лодж, в устье реки Норман. Здесь раньше находилась база гидросамолетов. Она перешла в руки авиакомпании «Ансетт Эйрлайнз» и превратилась в туристскую базу, где охотились и ловили рыбу. Заведующим базой был мой старый друг Кит Де Витт. Я познакомился с ним, когда плавал на «Коре». В то время он водил лоцманский катер в гавани Карумбы. Кит и его жена Элси венчались на Морнингтоне у Гундты Белчера, который оказался единственным пресвитерианским пастором поблизости. Я был шафером у них на свадьбе.

Вместе со мной на работу в Карумбе поступил и мой приятель Диггер Адамс. Мы ухаживали за садом, рубили деревья и выполняли всякие мелкие работы. Как-то раз нам довелось принять участие в съемках телефильма об охоте на крокодилов. Мы исполняли там песни и танцы нашего племени. Самый неприятный момент при съемке был тот, когда нам пришлось ворочать и таскать дохлого крокодила, так чтобы он казался живым. Он уже четыре дня как издох, и вонь стояла ужасная! В свободное время я изготовлял бумеранги на продажу туристам, которые приезжали на машинах или пассажирским самолетом ДС-3, каждую неделю прибывавшим из Кэрнса. Я не мог и предполагать, что с ДС-3 будет связана большая перемена в моей жизни.

Как-то в пятницу я увидел командира самолета, который рисовал на дне недавно построенного плавательного бассейна грудастую русалку. С тех пор как мне впервые попались на глаза работы великого Наматжиры, я мечтал стать художником [33]. Кит сказал, что человек, расписывавший бассейн, — это капитан Перси Трезайс, и я попросил познакомить меня с ним. Мне пришло в голову показать ему несколько моих картин. Может быть, он что-нибудь посоветует.

В тот же вечер мы пошли в бар, где пилоты пили пиво, и Кит представил меня. Я очень стеснялся, но они были веселые ребята, и вскоре мы непринужденно пили и разговаривали. Я показал Перси несколько небольших картин. Я написал их в стиле Наматжиры, но, по-моему, они не произвели большого впечатления. Перси сказал, что мне надо писать только то, что я хорошо знаю, и что надо всегда исходить из своего собственного опыта и вкуса.

В этот вечер у нас был большой разговор. Он затянулся до полуночи. Суть его свелась к тому, что для того, чтобы стать художником, надо усиленно работать, лет десять «вкалывать вовсю», как сказал Перси. Прежде чем я пошел спать, программа на десять лет была готова. Первые пять я должен был работать на коре и писать картины на темы наших легенд. Продавая их туристам, можно зарабатывать себе на жизнь. Перси сказал, что за пять лет я сделаю себе имя, я мне будут неплохо платить. Затем я смогу начать писать маслом в европейском стиле. Еще пять лет работы и учебы, и я стану продолжателем дела покойного Альберта Наматжиры.