Доктор Куэйк, стр. 10
Смит остановил машину перед домом. Сзади остановился арендованный лимузин. Водитель выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу перед хрупким азиатом, облаченным в длинные зеленые одежды. Он помог старику дойти до входной двери. Чиун вежливо поблагодарил его. Шофер вытащил из багажника автомобиля три громадных сундука и поставил их на тротуар, рядом с уже стоящей там телевизионной аппаратурой. Потом он жестом показал старику, что тот может пока присесть на чемодан, и помог ему опуститься на багаж.
Римо покачал головой. Чиун опять разыгрывает из себя немощного старца. Он часто прибегал к этой уловке, чтобы заставить людей поднести его багаж или перетащить с места на место какие-нибудь вещи. Тем, кто на него трудился, он разумеется, не говорил, что мог бы согнуть их в бараний рог, если бы только захотел. Не сообщал он и о том, что является Мастером Синанджу, для которого все люди – не более чем двигающиеся мишени.
Однажды, когда женщина, несущая покупки Чиуна, потеряла ключи от своей машины, он так нажал на металлическую ручку дверцы, что она открылась и без ключа. Женщине он сказал, что машина была не заперта. Однако механикам в гараже потребовалась целая неделя, чтобы заменить замок.
Наслаждаясь ласковым теплом вечернего калифорнийского солнца, Чиун опять разыгрывал из себя беспомощного старика. Похоже, он даже ожидал, что его внесут в этот дом на руках.
Смит снова взглянул на часы. Римо взял с заднего сиденья свой единственный чемодан и вышел из машины. Когда он обернулся, Чиуна на сундуках уже не было. Он стоял на дорожке рядом с одетой во все черное женщиной и поклонами выражал ей свои соболезнования.
Римо взглянул на опрятную, ухоженную лужайку перед домом, на расходившихся с траурной церемонии людей, и внезапно подумал: почему люди так скорбят, когда кто-нибудь умирает, будто это случайно свалившееся несчастье? Ведь такова неизбежная доля каждого.
А что касается этих людей, подобная участь может постигнуть их очень скоро – все зависит от того, насколько успешно он, Римо, справиться с заданием. Он увидел, как семь темных птиц внезапно поднялись с тополя, будто их спугнула кошка. Но он знал, что причиной тому может быть и небольшое сотрясение почвы. Птицы чувствуют такие вещи лучше всех.
Сколько же землетрясений происходит в Калифорнии за год? Пусть даже слабых. Самых слабых смещений земной коры. А что же люди? Люди при этом – будто жучки, посаженные в бутылку, которую ребятишки заткнули пробкой. Может быть, дети вспомнят о них и приоткроют пробку, чтобы им было чем дышать. Может быть. Тогда жучки, возможно, еще поживут.
Сейчас все они – как жучки в закрытой бутылке, только проблема не в воздухе. Кто-то собирается раздавить эту бутылку ногой. Вместе с жучками.
Глава девятая
В ту ночь добротно построенные дома не пострадали. В них только слегка закачались люстры. Ходивший босиком по каменному полу своей комнаты Римо ничего не почувствовал. И Чиун, спавший на циновке на полу в своей спальне, даже не пошевелился.
За домом на лужайке встревоженно замяукала кошка. Римо посмотрел из окна на черно-синее безлунное небо и почувствовал себя совершенно беспомощным и очень одиноким. Его охватил вдруг такой страх, какого он не испытывал с тех пор, как начал тренироваться у Чиуна.
Закрыв глаза, он на какое-то время полностью отключился от всех мыслей. Когда он опять открыл их, то снова был спокоен. «Слишком возбужденный мозг – это кинжал в собственное сердце» – так в старину говорили в корейской деревне Синанджу, откуда был родом его учитель – Мастер Синанджу.
Однако другие дома в ту ночь оказались не столь безопасны для их обитателей. Они не были прочными и надежными и не могли похвастать водопроводом, кондиционерами или центральным отоплением.
Это были дома сборщиков винограда, приезжавших в Сан-Эквино весной и летом на заработки и уезжавших после сбора урожая. Здешний виноград был очень сладким и шел на производство самого лучшего в Америке вермута.
Вот почему той ночью хозяева виноградников даже не заметили землетрясения, а сборщики винограда ощутили его на собственной шкуре. Подземные толчки, качнув люстры в домах первых, разрушили стены, сколоченные из листов жести, и оторвали сбитые гвоздями брусья и балки, которые поддерживали крыши лачуг.
В ту ночь в Сан-Эквино три такие лачуги обрушились, как карточные домики.
В оставшихся хибарах заморгали голые электрические лампочки. Люди в нижнем белье и ночных рубашках, некоторые в одних подштанниках, с воплями выбегали из своих жилищ.
Удушливая пыль взметнулась над кучами металлических и деревянных обломков.
Кто-то кричал по-испански:
– Мужчины, скорее! Помогите!
Из-под рухнувшей балки из последних сил тянулась полная окровавленная рука, и слабый голос умолял по-испански: «Пожалуйста, пожалуйста, спасите!»
– Сюда! Помогите приподнять балку! – кричал босоногий мужчина в одних подштанниках. Было прохладно, но тело его блестело от пота. Напрягая все силы, он пытался приподнять и отодвинуть тяжелую перекладину.
Из-под другой груды металлических, деревянных обломков и кусков толя раздавался детский плач.
Ребенок кричал, пока мужчины руками растаскивали остатки рухнувшего жилища. Он кричал, когда уже подошли краны и тракторы из Сан-Эквино. Ни один человек из стоявших вокруг не мог остановить этот плач, взять ребенка на руки и успокоить его, и люди, пытавшиеся разобрать завал, чувствуя страх и ощущая свое бессилие, злились на это строение, которое недостаточно быстро поддавалось их усилиям, и на ребенка, которого они никак не могли найти.
К середине ночи крик прекратился, и, когда тело мертвого ребенка было освобождено из тесного искусственного чрева, случайно образовавшегося от падения балки на стол, сборщики винограда в гнетущем молчании разошлись по своим лачугам.
На следующее утро они не вышли на поля, хотя солнце стояло высоко и была «самая лучшая погода для работы», как говорили целые поколения сборщиков урожая.
– Черт! – бормотал себе под нос шериф Вейд Уайт. – Трусливые латиносы, «мокрые спины». Всего боятся!
Он прибыл на место несчастья только утром. Ночью, узнав по телефону, что от стихийного бедствия не погиб ни один белый, он спокойно пошел досыпать.
– Что, они не хотят идти на поля? – спросил Уайт владельца виноградников Громуччи. – Проклятие, вы думаете, их подстрекают коммунисты?
– Нет, – отвечал Роберт Громуччи. Он высунулся из окна своего розового «эльдорадо» с откидывающимся верхом и взглянул на шерифа Уайта, делавшего какие-то пометки. – Прошлой ночью погибло семь человек, – напомнил ему Громуччи.
– Все латиносы, не так ли?
– Все американцы, приехавшие из Мексики.
– Значит семь. А сколько разрушено лачуг?
– Все сведения у вашего заместителя.
– Да, конечно. Я просто хотел уточнить некоторые детали.
– Рабочие сегодня волнуются, – сказал Громуччи.
– В добрые старые времена мы знали как управиться с ними, Боб, но сегодня я ничего не могу для вас сделать. У меня связаны руки, понимаете?
– Я и не прошу заставлять их работать, Вейд. Но они толкуют, что этот год – год большого проклятия или чего-то там еще. Боги земли схватятся с богами разрушения. Ну что-то в этом роде, не знаю точно…
– Я вижу. Боб, вы тоже поверили в эту чепуху. Простите, я не хотел вас обидеть…
– Нет, – ответил Роберт Громуччи, владелец виноградников, – я не верю. А вы, Вейд, выглядите сегодня необычно довольным.
Это было действительно так. Ведь Вейд Уайт предупреждал граждан Сан-Эквино – этих господ – Карпвелла, Ракера, Бойденхаузена, – что будет землетрясение. Наказание за поездку Файнштейна в Вашингтон и за то, что правительство прислало сюда Мак-Эндрю. Говорили же им: никуда не ездить и не принимать никаких представителей федеральных властей.
– Да нет, не больше, чем всегда, Боб, – ответил Уайт. – Просто добрый, старый, необразованный провинциал и деревенщина Вейд Уайт не всегда ошибается и имеет право иногда порадоваться.