Кот стоит насмерть, стр. 8

Его вопль прорезал ночь – пронзительный и полный ужаса, похожий на предсмертный вопль женщины. Он ударил её задними лапами, когтями задев живот. Дульси сжала зубы и прокусила ему глотку. Кролик дернулся, перестал извиваться и затих, бессильный и теплый; жизнь капля за каплей покидала его.

Дульси подтащила кролика к Джо, и они вдвоём склонились над добычей. Серый кот не стал упрекать её за мечтательную невнимательность. Джо принялся за свою долю: отделяя плоть от скелета, он рвал мясо на части, срывал мех и хрустел мелкими костями.

– Когда-нибудь, – сказала Дульси, – ты подавишься от жадности. Профукаешь свою жизнь, став жертвой осколка кроличьей кости.

– Тогда звони девятьсот одиннадцать. О чем ты размечталась, пока там сидела? – Джо окинул её раздраженным мужским взглядом, продолжая свежевать добычу.

Она не ответила. Он пожал плечами. Кролик был сочный и нежный, отъевшийся на садовых цветах. Дульси аккуратно сняла шкуру со своей половины, затем маленькими кусочками отделяла от косточек и начала неторопливо есть. Только когда не осталось ничего, кроме чисто обглоданных костей и черепа, они принялись умываться. Вылизавшись, они почистили морды, затем лапы, старательно потрудившись над складочками между чувствительными подушечками и у когтей. Наконец, вылизав друг другу уши, они, сытые, уселись в лунном свете и принялись смотреть вниз на городок, на освещенные луной крыши за темными дубами и эвкалиптами.

Поскольку большая часть магазинчиков располагалась в бывших летних домиках, в целом Молена-Пойнт представлял собой пёструю картину: магазины, дома, галереи и мотели беспорядочно лепились друг к другу. Но там, где холмы поднимались над городом, дома были новее и стояли дальше друг от друга, разделенные жёлтыми пустошами. Там-то и охотились кошки. Помимо кроликов и земляных белок, мышей и птиц, здесь попадались крупные и свирепые крысы. И у Джо, и у Дульси остались шрамы от боёв с ними. Кроме того, Джо слишком отчетливо помнил крыс из переулков Сан-Франциско, где жил в детстве. Те крысы казались ему тогда громадными и опасными как ротвейлеры.

Именно Клайд вытащил его из тех темных закоулков. Джо повезло с этим знакомством; а затем они переехали сюда, в Молена-Пойнт. Хотя если бы он когда-нибудь признался Клайду, как на самом деле ему нравится этот городок, нравоучениям не было бы конца.

– О чём задумался?

– Что Клайд умеет быть невыносимым. Дульси удивленно посмотрела на него.

– Ты насчёт программы «Друг-Не-Вдруг»? Вот если бы Клайд велел тебе не приближаться к «Каса Капри», ты бы тотчас помчался туда.

– Да я не думал… Ладно, забудь.

Дульси, не мигая, смотрела на него.

– Ты ведь не отстанешь, правда? Будешь изводить меня, пока я не соглашусь.

– Разве я что-то сказала?

– Ты мне дырку в голове просверлишь своим взглядом.

– По крайней мере, ты мог бы попробовать.

Джо мрачно взглянул на неё.

Она улыбнулась и лизнула его в ухо.

Он продолжал опасливо смотреть на подругу.

– Они со мной разговаривают, Джо. Эта маленькая госпожа Роз, она рассказывает мне всевозможные секреты. Мне иногда так жаль её.

Дульси не собиралась выкладывать ему всё о тайне Мэй Роз, но ей хотелось немножко растормошить его любопытство.

Джо улёгся и перекатился на другой бок, сминая траву плечами, лёжа на спине, он смотрел на небо, время от времени поглядывая на Дульси. С этой «Каса Капри» было что-то неладно. Дульси явно недоговаривала.

Она потрогала лапой травинку.

– Этим старикам нужен кто-то, кому они могли бы доверить свои тайны.

В ночном небе раздался крик козодоя, его выкрики «чи-чи-чи» доносились то ближе, то дальше – птица кружила, заглатывая комаров и мошек.

– Вильма рассказывает им разные истории, – сказала Дульси.

– Рассказывает кому истории?

– Старикам. Истории про кошек. Про египетские гробницы, кошачьи мумии и об охотничьих египетских кошках, а ещё…

Джо вскочил на ноги и уставился на неё.

– Да не про говорящих, – успокоила она его. – Просто истории про кошек. Она же всегда устраивала для детей «часы сказок» в библиотеке. И здесь то же самое. В оба наших визита, когда кошки и собаки устроятся на коленях у стариков, когда все успокоятся и усядутся поудобнее, она рассказывает истории. Например, про кошку маленькой молочницы, ну, ты знаешь. «Жила-была кошечка на ферме Тибб, она была совсем маленькая, не больше котёнка… Малышка молочница с лицом свежим, как маргаритка, всегда хотела много знать… Все были старше неё, а ещё там дул странный ветер…»

– Тоска зелёная. Но, может быть, старики любят такую ерунду.

Однако взгляд Дульси был таким холодным, что его пробрало до самых когтей.

– А зачем им нужны животные, если Вильма рассказываем им сказки? Неужели это не достаточно увлекательно? Ты же не хочешь чересчур избаловать этих стариков?

Дульси вздохнула.

– Пусть она почитает им истории Колетт [2], например, ту, где кошку вытолкнули с балкона, это произведет на них впечатление.

Дульси вздрогнула и придвинулась ближе к Джо. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к выкрикам козодоя и отдалённому прибою. Однако, размышляя о «Каса Капри», она и сама чувствовала себя той маленькой кошкой. Ей тоже хотелось много знать. В глубине души она была уверена, что, как малышка молочница, она не успокоится, пока не выяснит, что же там всё-таки творится.

Она не могла дождаться этого момента.

Глава 5

У Мэй Роз были и хорошие дни, когда ей удавалось потихонечку выйти во внутренний дворик, держась за спинки расставленных там кресел. Там она могла сидеть, наслаждаясь цветами и тёплым солнышком. Однако бывали дни, когда её охватывала чудовищная слабость, а из зеркала смотрело белое как тесто лицо.

В такие дни она испытывала муторный страх, была слишком слаба, чтобы ходить, и ей требовалась помощь, не только чтобы подняться с постели и одеться, но даже чтобы сесть в своё кресло – каталку. В такие ужасные дни сиделка вывозила её в общую гостиную, а потом в столовую, кормила её, и Мэй Роз казалось, что ей сто двадцать лет.

Но иногда она просыпалась, чувствуя себя сильной, вёселой и готовой встретить новый день так же хорошо, как в пятьдесят. В такие дни она даже могла немного пошить. Разумеется, Мэй Роз всё ещё мастерила платья для кукол. Это почти всё, что у неё осталось. Всю жизнь она шила кукольную одежду, даже когда была очень занята работой в костюмерной. Но это всё было до появления детей. А когда пошли дети, она оставила свой театрик и занялась разработкой кукольного гардероба. Джеймс посмеивался над ней – он всегда относился к ней свысока, – но у неё была книжечка с изображениями кукол в её нарядах, и она продолжала рассылать аккуратно сшитые образцы кукольных пальто и платьев. Прошло немного времени, покупатели специального магазина игрушек оценили её изделия, и она стала получать за них достаточно, чтобы одеваться самой и одевать трех их девочек, а также позволять им маленькие радости, когда они этого хотели. Джеймс говорил, что она портит детей. Джеймс считал её поведение непозволительно ребяческим только потому, что она любила маленькие радости жизни. Что ж, если это ребячество, так тому и быть, она ничего не могла с этим поделать. Джеймс говорил, что ей больше подошло бы жить в викторианскую эпоху, когда женщина вызывала восхищение, если предпочитала, иметь дело только с мелочами и безделушками.

И всё же она вырастила троих детей, причем без особой помощи Джеймса. Он умер, когда их старшей, Марисе, было всего двенадцать. Не вина Мэй, что ей недоставало сил справляться со страстями этих девчонок. Они были дочерьми Джеймса, плоть от плоти. Когда они достигли подросткового возраста, она по-прежнему пыталась в одиночку растить их, не вполне веря, что эти маленькие твари – её дети. Подростковые годы дочерей попортили ей много крови.

Однако все девочки в конце концов вышли замуж, и её страдания постепенно стерлись из памяти. Теперь все они жили так далеко, что лишь изредка могли навещать Мэй. Младшие поселились на восточном побережье, а Мариса – в Канаде на ферме, пятеро её собственных детей требовали постоянного присмотра. Теперь, когда она видела девочек не чаще, чем раз в несколько лет, Винона, её единственный добрый друг, была уже много лет как мертва, и Джейн Хаббл тоже её покинула, ей оставались только кукольные платья.