Обыкновенные девчонки (сборник), стр. 122
— Вы тоже на лиман? — спросила ее Гуля.
— Да, на лиман.
— Откуда?
— Из Киева.
— И я из Киева!
Гуле сразу стало веселее. Да и девочка, видно, обрадовалась, что встретила попутчицу, землячку и ровесницу.
Они уселись на своих чемоданах, вытащили свои дорожные припасы и, угощая друг друга последними бутербродами и яблоками, принялись болтать.
Выяснилось, что девочку зовут Мирра Гарбель и учится она в консерватории по классу рояля.
Гуле понравились эти слова: «по классу рояля», и она почувствовала к своей новой подруге какое-то невольное уважение.
Дальше обе девочки уже поехали вместе, не разлучаясь ни на минуту. Стояли рядом на самом носу катера и смотрели, как разбегаются по обе стороны две длинные пенные полосы, как из жаркого берегового тумана постепенно выходят смутные очертания приближающегося берега.
Мирра надела свои очки и уже не снимала их до самой пристани. Она в первый раз видела море, дельфинов и такое множество крикливых, жадных чаек.
Село, где был расположен детский санаторий, называлось Холодная Балка. Неизвестно, откуда взялось это название. Здесь не было ничего холодного — даже камни были тут пропитаны солнцем.
На пристани какие-то быстроногие смуглые мальчики в белых костюмах и белых панамах бросились навстречу приезжим ребятам. Один из них хотел было взять у Гули чемодан.
— Спасибо, — сказала Гуля. — А вы из санатория? Давно тут живете?
— Я испанский, — ответил мальчик улыбаясь. — Русски мало понимает.
— Мирра, ты слышишь? Это испанцы!
Но в это время высокий юноша, должно быть вожатый, что-то скомандовал своему отряду. Мальчик, слегка смутившись и пробормотав несколько слов по-испански, поставил на землю Гулин чемодан и побежал на свое место. Отряд двинулся за вожатым вдоль по берегу, а к приезжим подошла молоденькая девушка в голубом платье.
— Ну вот вы и приехали наконец, — сказала она. — Мы давно вас поджидаем. Идемте завтракать. Меня зовут Вера.
— А вы тоже здесь лечитесь? — спросила Мирра.
— Что вы! — сказала Вера. — Вы, должно быть, приняли меня за девочку? Я педагог, воспитательница младшей группы.
И она повела приезжих ребят в белый домик, спрятавшийся чуть ли не до крыши в гуще сиреневых кустов.
— Скажите, пожалуйста, Верочка, — спросила Гуля по дороге, — неужели это в самом деле испанцы, из Испании?
— Да, испанцы, из Испании, — ответила Вера. — Чудесные ребята. Мы все их очень полюбили.
— Дети героев? — спросила Мирра.
— А некоторые из них и сами герои, — сказала Вера. — Они строили баррикады, рыли окопы. Кое-кто из самых старших даже воевал.
— Побежим к ним, Мирра! — сказала Гуля, хватая подругу за руку. — Потом позавтракаем!
— Нет уж, — остановила их Вера. — Первые дни вы посидите в карантине. Вот я сейчас передам вас вашей воспитательнице Ольге Павловне, и она вам все объяснит.
Ольга Павловна, пожилая строгая женщина в парчовой тюбетейке на черных с проседью волосах, суховато, без улыбки встретила девочек. Это случилось на пороге их спальни.
Обе девочки уже успели надеть купальные костюмы, а сверху — пестрые сарафаны и с полотенцами на плечах собрались бежать вниз на пляж.
— До осмотра врача — никаких купаний! — сказала Ольга Павловна.
— Мне врачи всегда разрешали купаться! — недовольно буркнула Гуля. — В Артеке в прошлом году я и нормы сдавала — плавание и греблю…
— Мало ли что было в Артеке в прошлом году.
С этой первой встречи у Гули с Ольгой Павловной началась война. Ольга Павловна была человек непреклонный. Карантин так карантин: сиди дома или у себя в палисаднике. Пускай весь санаторий веселится: ходит в кино, на прогулки, на купанье, а ты словно под арестом, и тебе не полагается никаких поблажек.
Тихий час так тихий час: лежи и не смей даже словом перекинуться с соседкой.
— Вы сюда приехали лечиться, и мы вас вылечим, — говорила Ольга Павловна, — хотите вы этого или не хотите.
Конечно, Гуле хотелось вылечиться, но, кроме того, ей каждый день хотелось еще чего-нибудь: кататься на лодке, плавать наперегонки, гулять вечером по берегу и любоваться лунной дорожкой в море, а во время тихого часа заучивать вместе с Миррой испанские слова.
Поэтому чуть ли не каждый день у нее бывали с Ольгой Павловной столкновения и стычки.
Гуля выходила из себя, а Ольга Павловна оставалась по-прежнему спокойной, деловитой и строгой, и это еще больше бесило Гулю.
— Сухарь, — говорила Гуля, — никаких человеческих чувств!
— Трудный ребенок, — говорила Ольга Павловна. — Одаренный, но трудный.
Больше всего жалела Гуля, что из-за сурового режима ей не удавалось проводить с испанскими ребятами столько времени, сколько ей хотелось.
Целая неделя ушла на карантин. Потом лечение, лечение, грязевые ванны, электризация и тихий час по полтора часа в день! А день тут короче, чем в любом лагере, потому что после вечерней росы нельзя выходить в сад.
И все же Гуля успела подружиться с испанскими детьми. Она ухитрялась разговаривать с ними, не зная их языка, жестами, улыбкой, немногими словами — французскими, русскими, испанскими, подхваченными тут же, на лету.
— Подумай, — говорила она Мирре, — какие у них в Испании занятные школы! За один год они проходят всю алгебру, всю геометрию, всю физику. А на другой год — все то же самое, но подробнее и серьезнее. А перемен между уроками у них нет. Учатся полдня без отдыха.
— Как же ты все это узнала? — спрашивала Мирра.
— Они мне рассказали.
— Да как рассказали?
— Ну, как… не знаю как. Только я все поняла. Я даже выучила вчера одну испанскую песенку. Чудная песенка — про какого-то Пепе, который попал на птичий двор. Там прямо слышно, как гогочут гуси и кудахчут куры. По-испански это замечательно выходит! Ты непременно подбери к этой песенке музыку. А, Мирра, подберешь?
И Гуля опять убегала к испанцам. Со старшими она по-настоящему подружилась, особенно с девочкой Кончитой Хорабо и мальчиком, которого звали Хавьер Гонсалес. Эти двое ребят лучше других говорили по-русски, и Гуля не уставала расспрашивать их про войну, которую они видели и в которой даже сами участвовали.
— Здесь такое тихое небо, — сказала однажды Кончита, закидывая назад голову и вглядываясь в летнюю густую синеву.
— Тихое? Что ты хочешь сказать? — спросила Гуля, но, прежде чем Кончита успела ответить, она сама догадалась, о чем говорит маленькая испанка.
Как это, должно быть, страшно, когда такую мирную синеву заполняют гудением моторов вражеские самолеты, когда они стаями кружат над городом, а вокруг рушатся дома и земля дрожит от взрывов!
«Неужели и нам придется когда-нибудь увидеть и пережить такое?» — думала Гуля.
И она участливо и нежно смотрела на этих смуглых ловких ребят с такими живыми, горячими глазами, с худощавыми, четко очерченными лицами и ярко-белыми зубами.
Среди испанцев было много малышей, напоминавших Гуле ее октябрят. Ребята эти были веселые, здоровые, но достаточно было видеть, как жадно бросаются они навстречу своим старшим братьям и сестрам или землякам, с которыми приехали сюда вместе, чтобы понять, как сильно скучают они по дому, по родным.
Гуля не знала, чем порадовать их. Каждый день она покупала им мандарины, леденцы, открытки с картинками, бумажные веера, бусы из раковин и всякую дребедень.
Малыши прозвали ее «Мадресита» — «Маленькая мама». Цветные бумажки от «карамелос», то есть от конфет, они тщательно разглаживали и прятали на память о ней. А мандарины поедали в огромном количестве.
— Ничего удивительного, — говорила Гуля. — В Испании апельсины созревают четыре раза в год. Испанцы без апельсинов жить не могут. Вот как мы с тобой — без картошки.
И она снова звала Мирру на берег покупать в ларьке мандарины и «карамелос» для испанских ребят, а для себя с подругой — двойные порции мороженого и в книжном киоске — последние номера киножурнала.
Телеграмма
Гуле оставалось прожить в санатории всего одну неделю, когда она внезапно обнаружила, что деньги, которые ей дала мама на обратный билет в Киев и дорожные расходы, разошлись неизвестно на что.