Обыкновенные девчонки (сборник), стр. 120
— Нет, слушаю, слушаю, продолжай!
И Гуля продолжала:
— «Артековцам привет!» — услышали мы. Тут мы поднесли всем цветы. А потом нас попросили что-нибудь рассказать. Ребята шепчутся, мигают мне: «Гуля, иди!» И наши вожатые, Лева и Соня, кивают мне. Ну, я вышла вперед и сказала приветствие. Только почему-то не своим, а каким-то чужим голосом. Говорю и сама себя не узнаю.
— Это от волнения, — сказал отец. — Что ж, и взрослые иногда волнуются, когда выступают. Ну, а дальше, дальше что было?
— Нас попросили рассказать, как мы провели в Артеке время, как отдыхали. «Кто из вас самый храбрый?» — спрашивают. Ребята сначала молчат, стесняются. А потом говорят: «Барасби самый храбрый, а из девочек — Гуля Королёва. Она и верхом ездила, и одна в лес ночью ходила. Расскажи, Гуля!» Я шепчу ребятам: «Да ведь я только что выступала». Но тут, на мое счастье, Барасби уже согласился рассказывать. Переступил с ноги на ногу и говорит: «В Артеке мы очень хорошо отдыхали. Очень весело отдыхали в Артеке». Я сразу поняла: не знает он, о чем говорить. И ведь правда, трудно придумать сразу, с чего начать. Особенно во дворце. Верно, папа?
— Да, конечно. И что же еще сказал Барасби?
— Сказал еще что-то про школу… Ну, что всегда говорят в таких случаях: «Теперь мы с новыми силами возьмемся за учебу». И вдруг опять замолчал. Не знает, что говорить. Совсем смутился. А его спрашивают: «А все-таки, что же вы делали в Артеке? В море купались?» — «Купались». — «На Аю-Даг ходили?» — «Ходили». — «На яликах и яхтах катались?» — «Катались». — «А когда же отдыхали?» — «Так это ж и есть отдых», — сказал Барасби и засмеялся. И все тоже засмеялись. «Ах, вот оно что, — говорят, — это и есть отдых!» А потом нас попросили спеть что-нибудь. Мы спели нашу артековскую песенку, ту самую, что мы часто пели в Артеке. Знаешь? «Мы на солнце загорели и, как негры, почернели…» Спели мы первый куплет, ну и припев, конечно: «Наш Артек, наш Артек, не забыть тебя вовек», а нам и говорят: «Вы, кажется, не до конца спели. Там было что-то про Суук-Су». Ну мы осмелели и грянули: «У Артека на носу приютился Суук-Су». Только мы это пропели, нам и говорят: «Ну, видно, придется подарить Артеку Суук-Су, чтобы он не торчал у него на носу». — «Спасибо!» — закричали мы все. И тут кто-то из наших сказал: «У Артека на носу больше нету Суук-Су!» И все опять засмеялись.
Гуля замолчала. Ей представилась белая дача, спрятавшаяся в густой зелени парка. Еще так недавно только издали, с артековского берега или с моря, катаясь на парусных яхтах, поглядывали пионеры на эту узкую и длинную полоску земли, глубоко врезавшуюся в море. И вот теперь этот заманчивый мыс, этот тенистый парк, эта белая дача — все отдано им, артековцам! Навсегда!
— И на этом кончился прием! — прервал Гулины мысли отец.
— Нет, нет! — спохватилась Гуля. — Тут только и началось веселье. Знаешь, папа, как здорово танцует лезгинку Барасби? Барасби Хамгоков. Раскинул руки и так лихо понесся по залу, что прямо чудо! Как вскрикнет «Асса!» — так и полетит! А ноги у него легкие, ловкие, будто сами по паркету скользили. — Гуля опять на минуту задумалась. — Ах, папа, до чего было здорово в Кремле! — сказала она и вздохнула. — Даже рассказать невозможно!
Вожатая октябрят
Гуля вернулась домой, в Одессу.
— Как все у нас изменилось! — говорила она матери, оглядываясь по сторонам. — Потолки стали ниже, что ли?
— А может быть, это ты стала выше? — отвечала, смеясь, мать.
Уже наступила осень, но Гуле казалось, что это удивительное праздничное лето с путешествием в Артек и в Москву все еще не кончилось.
В первый же день Гулиного приезда к ней прибежали Леля и Лина, и все три девочки отправились на кинофестиваль.
Кинофестиваль продолжался десять дней. Ребятам показывали по две картины в день, и Гуля приходила домой с опухшими глазами.
— Слушай, Гуля, — сказала ей наконец мама. — Когда кончатся эти бесконечные развлечения? Когда ты возьмешься за работу? Ты что думаешь — бездельничать целый год и браться за книжки только перед экзаменами?
— Нет, мама, — серьезно ответила Гуля. — Ты понимаешь, я и сама устала от удовольствий и хочу заниматься. Но ребята без меня не могут ходить в кино. Я объясняю им секреты съемок.
— Обойдутся как-нибудь без твоих объяснений, — сказала мама. — А если ты сегодня же не сядешь за уроки, у тебя опять будут очень крупные неприятности в школе. Еще посерьезней твоей «истории с географией». Так и знай.
Гуля не стала спорить. Она и сама уже сознавала, что давно пора было начать усердно заниматься. И она даже с удовольствием думала о том, что на смену длинной веренице ярких, праздничных дней придут наконец спокойные, трудовые, размеренные будни.
Гуля взялась за работу. Снова на ее столе выросла гора учебников. На стене у стола появилось расписание занятий, похожее на расписание поездов. Здесь были точно указаны часы «прибытия» и «отбытия» — час отбытия со станции «Постель» и прибытия на станцию «Письменный стол». Были точно перечислены названия школьных предметов и разделов, которые нужно было пройти, или, как она говорила, «проехать».
Гуля теперь сама отказывалась, когда ее звали в кино или в театр.
— Я должна мчаться на всех парах, — говорила она, — чтобы отработать свою поездку в Москву. Мне иногда кажется, что я превратилась в скорый поезд: вечно мчусь куда-то.
Она с головой ушла в школьные занятия и в пионерскую работу, отказывалась от всех посторонних дел. Она была теперь вожатой октябрят. Ее не на шутку заинтересовала трудная задача — воспитывать маленьких ребят, развивать в них характер, силу воли, смелость.
Гуля особенно много думала о том, как провести первый сбор, чтобы ребятам было интересно. И она решила придумать какую-нибудь страшную сказку.
«Малыши любят страшные сказки. Да к тому же это и будет первым испытанием их смелости. Надо только, чтобы сказка хорошо кончалась».
По дороге в школу Гуля на ходу сочиняла эту страшную сказку с хорошим концом.
Вечером в пионерской комнате собралось около двадцати ребят: первый класс «Б». Они уже были настоящими школьниками и сами, без провожатых, пришли на свой октябрятский сбор.
Входя в коридор, Гуля услышала взволнованные голоса.
— А вдруг она не придет? — сказала девочка с косичками, которую звали Лика.
Мальчики выглянули в коридор.
— Идет! — закричал брат Лики, Мика. — Чур-чура, я с ней рядом сяду!
— А я, чур, с другой стороны! — крикнула Лика.
— Тише, ребята! — сказала Гуля, закрывая за собой дверь. — Вы скоро пионерами будете, а шумите, как маленькие.
Дети сразу утихли.
— Ну, что вам рассказать? — спросила Гуля, когда все уселись вокруг нее. — Хотите страшную сказку?
— Хотим! — закричали октябрята.
— А не будете бояться?
— Не будем!
— А если я погашу свет и буду рассказывать в темноте?
— Все равно не будем.
— Ну, посмотрим, смелые вы ребята или нет.
Гуля встала, повернула на стене выключатель. Стало так темно, что ей пришлось ощупью найти свой стул.
— Ну, слушайте…
Жили-были брат и сестра. Брата звали Иванушка, а сестру Аленушка. Вот раз Иванушка и говорит:
«Слышал я, что на свете какое-то лихо есть, а никакого лиха я не видал. Пойдем, Аленушка, поищем лихо».
Взяли они и пошли. Шли, шли и зашли в лес. Густой лес, темный-претемный… Ничего кругом не видно…
— Как у нас тут, — сказал кто-то из октябрят.
— Тише!
Ребята затаили дыхание.
В комнате стало так тихо, что пионервожатая Люба, проходившая в это время по коридору, удивилась.
«Что за странный сбор?» — подумала она и слегка приоткрыла дверь в класс.
Сквозь узенькую щель доносился до нее негромкий, но внятный голос:
— …Шли Аленушка с Иванушкой и увидели в лесу избушку. Вошли, а там никого нет. Пусто, темно. В трубе ветер воет: у-у-у… И вдруг слышат — топ-топ. Кто-то шагает в сенях и железной палкой стучит об пол. Вошла в избу старуха — худая, кривая, одноглазая. Юбка на ней черная, кофта черная, платок черный.