Алмаз, стр. 49
— Какая теперь разница. Нет смысла мешать камню… Раз он избрал такой путь…
— Да уж, — впервые улыбнулась женщина, — жаль, что никто не потрудился объяснить это вашему другу Амброзу.
Откуда она знает Джонса, Керью, Констанцу, его, в конце концов? Может, он спит и видит сон?
— Что вы имеете в виду?
— Камень движется к цели уже много месяцев, мистер Пиндар.
И тут… она протянула Полу розовую вышитую сумочку.
— Возьмите, вот ваш Голубой Султан.
К ним подошли три музыкантши.
— Елена, — сказала одна, — пора.
— Она здесь?
— Да, вон там, — ответила другая, показывая на лагуну.
— Надо спешить.
Пол почувствовал, как нежные руки помогли ему подняться.
— Осторожней, осторожней.
— Должна предупредить вас, она не все помнит. Возможно, память не восстановится никогда, — сказала Елена, — и слава богу. Мариам сочла бы это за счастье, — дрожащим голосом добавила она.
Пол затаил дыхание, совершенно не понимая, что происходит.
— А еще ноги… сначала я думала, сломаны. Но оказалось, ей перерезали мышцы, и они плохо срослись. Доктор сказал, чудом не задели сухожилия, navayia pou! Он надеется, что она сможет ходить.
Пиндар схватил фокусницу за плечо и встряхнул.
— Ноги? Чьи ноги? О ком вы говорите?
Казалось, сердце готово выпрыгнуть из груди. Женщина обернулась, и он увидел слезы на ее глазах.
— До сих пор не догадался? — Она посмотрела на торговца с бесконечной грустью и нежностью. — К кому еще мог привести тебя алмаз?
Потом Пол обнаружил, что стоит один у края воды. Женщины исчезли. Он взглянул на серо-зеленую лагуну. Пусто… Но вдруг из тумана показалась длинная, низкая гондола.
В лодке — мужчина и женщина. Джентльмен стоял на носу, дама сидела у его ног. Гондола подошла ближе, и Пиндар узнал Керью. А позади него, укутанная в плащ… Кто же это? Проклятый туман!
Не может быть!
Купец произнес это вслух? Он и сам не знал.
Господи, пожалуйста…
Казалось, он перестал слышать.
Боже, пожалуйста, если ты слышишь меня…
На глазах набухли слезы, и он перестал видеть.
Но она увидела его. Джон помог ей подняться на ноги. Она звала его. Звала по имени.
Господи, пожалуйста…
Пиндар упал на колени, не обращая внимания на дождь.
Селия. Моя Селия. Моя Селия.
ГЛАВА 37
Когда Керью наконец добрался до конвента, снова пошел дождь. «Слезы ангелов» падали на древние стены, за которыми в белесой дымке тонул ботанический сад, заливали окна, верхушки лимонных деревьев. Казалось, земля грустит.
На этот раз Джон подошел к главным воротам и представился.
— Вам нечего здесь делать, сударь, — робко ответила незнакомая монахиня. — Уходите, пожалуйста.
Но Керью не сдался. Стал бить кулаками по огромным деревянным воротам. Наконец створка приоткрылась, и сквозь щель на него посмотрели испуганные карие глаза.
— Что вам нужно?
Монахиня говорила на странном диалекте. Джон с трудом понимал ее.
— Архиепископ запретил продавать лекарственные травы, пока опасность не минует. Говорят, они переносят инфекцию.
— Какая опасность?
— А вы разве не знаете? В этот дом пришла чума. Архиепископ приказал никого не впускать. — Монашка собиралась захлопнуть ворога.
— Плевал я на всех ваших архиепископов, вместе взятых! — Повар метнул нок, и тот вонзился в дверную ручку.
Суора вскрикнула от ужаса, услышав богохульство. Керью довольно хмыкнул.
— Откройте! — повысил голос мужчина. — А то разнесу их к чертям!
Джон заглянул в щелку: монахиня слушала его, склонив голову. Повар сменил гнев на милость и решил уговорить ее по-хорошему.
— Послушайте, я не хочу навлекать на вас беду. Если надо, пойду к аббатисе и попрошу разрешения.
— Суора Бонифация, да будет благословенна душа ее, покинула этот мир четыре дня назад, и ее служанка тоже, — дрожащим голоском ответила привратница. — А суора Пурификасьон при смерти, хотя мы думаем, что ее душу не осмелится забрать даже сам дьявол. Почти все старые сестры больны, — зашептала она едва слышно. — Заболевают так быстро… Послушниц отослали по домам. Прошу, уходите, сударь.
Керью задумался. Без помощи привратницы не удастся войти в конвент через главные ворота. Можно прорваться со стороны мастерской суоры Вероники или перелезть через стену около лимонной аллеи, где он однажды оставил туфлю. «Нет, хватит авантюр!» — решил для себя бывший монаркино.
— Послушайте, суора, — вздохнул Джон, — простите, если напугал.
Мужчина проявил чудеса терпения, и в награду за воротами раздался тихий всхлип.
— Как вас зовут?
— Евфемия…
— Послушайте, Евфемия, это очень важно. — Керью изо всех сил старался говорить медленно и спокойно. — У меня срочное дело к одной из сестер. Пожалуйста, помогите. Ее зовут Аннетта.
— Суора Аннетта?
— Да-да, суора Аннетта.
«Господи, как со мной могло такое случиться?» — подумал Джон, прислоняясь головой к воротам.
— Это очень важно… — повторил он вслух. — Прошу, я должен с ней поговорить.
Привратница долго молчала, а потом вдруг с трудом открыла тяжелую задвижку.
Щель стала расти, и Керью сразу же поставил ногу между створками. Ворота открылись. На него взволнованно смотрела девочка двенадцати-тринадцати лет. Грязную черную домотканую одежду явно носило не одно поколение монахинь. На ногах — грубые деревянные башмаки.
В дальнем углу сторожки лежали две охапки дымящейся соломы — тщетная попытка не выпустить заразу за пределы монастыря.
— Хотите увидеть суору Аннетту?
— Да.
— Значит, вы — тот самый! — воскликнула Евфемия.
— В каком смысле?
— Именно вам я должна была отдать письмо в мастерской Просперо Мендозы. — Девочка посмотрела на Керью невинными глазами. — Она из-за вас рыдает уже несколько дней.
— Несколько дней? — повторил Джон.
Господи, да что с ним такое! Ведет себя как деревенский дурень! Но раздражение смешалось со странным безумным восторгом, будто сердце распахнулось от порыва ветра.
«Она рыдает из-за меня?» — хотел спросить Джон. А потом схватить монахиню за плечи, встряхнуть и заставить повторить эти слова. «Рыдает из-за меня?» И еще, и еще… Пока не будет уверен, что правильно понял.
— Ну, она говорит, из-за того, что я потеряла письмо, — продолжала девочка звонким голосом. — Я отдала его тому толстяку, вашему другу. У него такая смешная желтая шляпа. А еще нос как гигантский кабачок. Но ваш друг обманул меня, — прищурилась Евфемия, — выпросил письмо. А она теперь говорит, что не сдержала обещания… Вы все не приходили, а она не знала, где искать. Ну, я-то сразу поняла, что она не только из-за письма плачет.
— Прошу вас, Евфемия, найдите ее! У меня добрые вести о ее подруге. Вот, смотрите. — Керью достал из кармана сложенный втрое листок бумаги. — Я принес письмо, чтобы доказать, что желаю ей только добра.
— А откуда оно у вас? — с подозрением спросила суора.
— Помните того синьора, — серьезно спросил повар, — ну, с носом, похожим на кабачок?
Маленькая монахиня кивнула.
— Скажем так, он вернул мне послание.
— Хорошо, я помогу, — неожиданно решилась девочка.
Она повернулась и знаком велела следовать за ней во двор.
— Знаете, сударь, — добавила на ходу, — я не пошла бы на это для кого-то другого.
Они прошли через колоннаду и вскоре очутились в салоне монахинь. Джон увидел железную решетку и вспомнил прошлый разговор с Аннеттой. И удивился, когда Евфемия провела его через раскрытую настежь дверь в главную часть конвента.
Керью заметил, как тихо вокруг. Обычно здесь кипела жизнь: послушницы, заливаясь смехом, бегали по коридорам, в саду лилась вода, монахини занимались делами, вооружившись лопатами и лейками, из кухонь доносился запах тушеного мяса с луком, — а сейчас конвент словно вымер.
По пути они никого не встретили. Маленькая монашка почти бежала, стуча деревянными башмаками. Пройдя половину коридора, остановилась у какой-то двери. Джон не мог сообразить, где они; кажется, монаркино тут не бывал.