Макс, стр. 25

Изо всех сил цепляюсь за стальной парапет — только бы устоять на ногах и не свалиться в океан. Или не рвануть от Клыка в небо, под защиту знакомой и привычной ночной темноты.

«Макс, возьми себя в руки», — говорю я себе. А может, это говорит мой внутренний Голос. Какая разница кто. Потому что в следующую минуту Клык наклоняется ко мне и целует. А я обнимаю его и прижимаюсь к нему крепко-крепко, прямо здесь, на глазах у всех. И целую его, забыв обо всем на свете, долго-долго.

До тех пор пока не… разверзаются небеса.

А как же иначе? Иначе со мной не бывает.

42

— Я без нее скучаю, но все-таки иногда хорошо, что ее нет. А то она всегда такая паинька, что получается, я самый плохой, — тихонько шепчет Газзи, прикрывая за собой дверь барака.

— Да как тебе только не стыдно. Мне ее так не хватает, — укоризненно смотрит на него Ангел. — Ой, впереди охрана. Давайте в обход.

Игги, Газзи и Ангел юркнули в тень, пережидая, когда пройдет стража морских пехотинцев. Когда те скрылись из виду, крылатая троица дернула к тренировочному плацу, перелетела через него и взяла направление к пляжу, прижимаясь к земле и оставаясь вне досягаемости любых радаров.

Когда они опустились на песок, Газзи вернулся к прерванному разговору:

— Конечно, мне тоже ее не хватает. Но помните, она никогда ничего без спросу не делала. Всегда ей надо было Макс обо всем докладывать: то того нельзя, то это Макс не разрешит. — Газ так похоже передразнил Надж, что на секунду Игги и Ангел решили: их «шоколадка» сейчас собственной персоной из-за его плеча перед ними предстанет.

— Все-таки жаль, что ее с нами нет, хоть в ней и есть что-то занудное, — подытожил Игги, скидывая ботинки и хитро улыбаясь. — А раз мы тут одни, можно опробовать наше кислородное снаряжение.

Он достал пару самодельных приспособлений, смастряченных из подводной маски, шланга от пылесоса, моторчика от миксера и пары угольных брикетов.

— Давай сюда, — протянул руку Газман, и оба они начали натягивать свои приспособы.

— Вы бы лучше просто научились под водой дышать, — уперла Ангел руки в боки. — Это очень важно. Попробуйте.

— Последний раз, когда я попробовал, я полчаса оклематься не мог. — Голос Газмана звучит из маски, как с того света. — Макс до сих пор про ту бухту на Восточном Побережье слышать ничего не хочет. Нет! Лично я предпочитаю последнее изобретение крылатых инженеров-конструкторов. Прошу любить и жаловать: молодые гении, Игги и Газман.

В лунном свете даже сквозь ее подводные очки мальчишкам прекрасно видно, как Ангел закатила глаза. Но чего с ними препираться. Она высоко подпрыгнула, раскрыла свои белоснежные крылья и полетела над водой. Газ и Игги припустили за ней вдогонку.

В четверти мили от берега они сложили крылья и плавно ушли под воду.

Темнота им не помеха. С их двухсотпроцентным зрением исследовать подводный мир даже ночью — не проблема. Тем более что кислородные приспособления действуют согласно гениальному замыслу: качают морскую воду сквозь фильтры, выделяют кислород и направляют его прямо мальчишкам в рот. Дыши — не хочу! Газзи под водой победоносно показывает Игги большой палец, а тот в ответ что-то довольно булькает.

— Смотрите! Акулы! — Мысль Ангела отчетливо звучит в голове у Газзи, и на секунду ему становится завидно: родной сестре всяких талантов отпущено, а его обделили. Но Игги тут же дернул его за руку, показывая пальцем налево. Сердце Газа упало. Прямо на них, лениво разрезая воду, плывет громадная молотоголовая акула.

Игги снял дыхательный аппарат:

— Я здесь даже видеть могу. Ну… или что-то в этом роде. — Его булькающие слова звучат неотчетливо, но Газ понимает по губам. — Скорее, это не зрение, а сверхчувствительные эхолокаторы. — Он широко улыбается и снова натягивает на лицо дыхательный аппарат. — Во акулы какие здоровенные.

Газзи повернулся и видит еще несколько медленно приближающихся к ним молотоголовых. Они уже так близко, что ему хорошо видны их странно мертвые глаза. У него по спине пробегает озноб. Встретившись взглядом с Ангелом, он мысленно просит ее: сделай так, чтобы они ушли. Она разочарованно кивает — ей что, поиграть с ними приспичило? — и пристально вперивается в самую крупную хищницу.

Газзи кажется, что секунды превратились в часы. Он понятия не имеет, что Ангел говорит акулам, но они, подождав и словно поразмыслив, постепенно разворачиваются и уплывают. С громким бульканьем Газ облегченно вздыхает и плывет к коралловому рифу. Вот бы всегда жить под водой. Здесь так мирно и спокойно. И столько всяких невиданных чудес. Вон морская звезда прилипла к рифу, вон миллион разноцветных маленьких рыбок, вон…

— Оооо! — орет Газ сквозь дыхательный аппарат. Прямо рядом с ним, раза в три больше, чем он сам, висит огромная серебряная рыбина, плоская, как гигантский доллар в обрамлении оранжевых плавников.

Рыбина смотрит на Газзи и боится повернуть голову. Газзи смотрит на рыбину и боится вздохнуть. Оба замерли в недоумении.

Но тут подплывает Ангел, протягивает к рыбине руку и гладит ее по серебристому боку. Рыбе это, похоже, нравится, и она поворачивается к Ангелу. Ангел щекочет ее под подбородком. (Подбородка у рыбы, конечно, нет, но, безусловно, нетрудно догадаться, что имеется в виду нежное местечко подо ртом, которое, видно, у всех живых существ одинаково чувствительно к ласке.) Газзи готов поклясться, что рыбина заулыбалась. Постепенно и он сам решается вытянуть руку и тоже погладить морское создание. Рыбий бок гладкий и прохладный, весь в крошечных чешуйках. Она ведет себя, как большущая рыба-собака — чуть ли не хвостом виляет от радости.

Но радости на этом кончаются: что-то внезапно обжигает Газзи лицо и руки, он отчаянно вопит от боли и только чудом не теряет свой дыхательный аппарат. И тут же Игги кричит:

— Акулы, акулы! У них пасти в крови!

Сознание у Газзи помутилось от боли, а вода помутнела от крови. Но сквозь всю эту муть он все равно видит, как в пастях молотоголовых исчезает что-то большое и белое.

И в этот момент внимание огромных хищников обращается к Игги, Газзи и Ангелу. И на сей раз они выглядят не спокойными и равнодушными, а быстрыми, жадными и агрессивными. Оскаленные челюсти сверкают несколькими рядами острых, как бритва, зубов. Хвосты бьют из стороны в сторону, и с каждым толчком акулы все ближе подступают к крылатой троице.

43

Признаюсь, когда в ушах у меня глухо загудело, а перед глазами замелькали всполохи молний, я решила, что это все из-за Клыка. Типа того что «он перевернул мой мир до основания». Или как в журналах для подростков пишут: «Не горят ли звезды ярче, когда он с тобой?» Или: «Не замирает ли у тебя сердце? Не уходит ли в его присутствии земля из-под ног?»

На все журнальные вопросы я без колебаний отвечу: да, да, и еще раз да. Да, уходит, да, замирает, да, конечно, горят.

Вот я и подумала сначала, что все это со мной происходит из-за Клыка. Но быстро смекнула, что Клык тут не больно-то и при чем. А дело все в робиотах-з и их автоматах.

Если вы решили, что история эта про чувствительную влюбленную девчонку подросткового возраста, с шелковистыми локонами, с белозубой улыбкой и БЕЗ крыльев, — ошибаетесь. Это история про меня. А поэтому нельзя и двух глав пролистнуть без того, чтоб на слова «пули» или «стрельба» не наткнуться.

И вот вокруг нас трассирующие пули опять со свистом разрезают воздух.

— Ложись, — кричит Клык, прижимая меня к земле и заталкивая под цементную скамью. На ней уже щербин без счету, и пули бьют рикошетом. Один из цементных осколков задел мне щеку — здорово, наверное, меня разукрасил.

— Так я и знала. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, — шепчу я. В ответ Клык только сжимает мне руку.

— Думаешь, они знают, что мы отсюда отправляемся маму спасать? Думаешь, считают, что мы слишком близко к цели подошли?

Высовываемся из-за скамейки. Команда робиотов медленно движется к нам, смыкая вокруг полукольцо. Их всего штук двадцать, но, глядя на них, невольно переосмысливаешь выражение «тяжеловооруженные». Народ на набережной с воплями несется врассыпную. Между нами и робиотами, механически нажимающими на курок вживленных им «Узи», осталась одна только полуразваленная ими скамейка, и они вот-вот, как говорится, прижмут нас к стенке. Вернее, к парапету набережной.