Схаас, стр. 83

Выждав, когда шаги Клахара стихнут в коридоре, Истер зашептала на ухо Длинному Луку:

— Джок, любимый, у меня к тебе большая просьба.

— Все что пожелаешь.

— Для колдовства мне нужен будет твой меч. Ты будешь держать его в руке, чтобы орки могли коснуться его кончиками своих ятаганов, а я буду творить волшебство. И вот моя просьба: думай в это время обо мне. Иначе… мне придется нелегко.

— Это не проблема, — широко улыбнулся Джок, притягивая девушку за плечи.

— Во время колдовства туманные образы будут смущать твой взор. Если ты им поддашься, мне будет очень тяжело. Понимаешь, милый? Думай только обо мне, так ты поддержишь меня. Вспоминай все, что угодно, вспоминай нашу страсть…

— Перед этими воспоминаниями никакие туманы не устоят. От мыслей о тебе невозможно отвлечься…

— Смотри же, не забудь.

— Почему ты так беспокоишься? Послушай меня, Истер, — он взял ее лицо в ладони и поцеловал — не со страстью, как обычно, а с глубокой нежностью, какую трудно было предположить в нем, — хочешь верь, хочешь не верь, но я никогда тебя не забуду. Мне уже давно наплевать на Изабеллу, а вместе с ней на всех остальных женщин, да что там, вообще на всех людей. И того убогого чужеземца я хочу убить не за прежние обиды, а за то, что он встает на нашем с тобой пути. Я никогда не забуду тебя.

И снова Истер была поражена тем, насколько отличается нынешний Джок от того Длинного Лука, которого она еще недавно собиралась использовать как инструмент на двух—трех шагах по тропе избранной судьбы. Она почувствовала, как горячо прокатилась слезинка по правой щеке, подняла руку, чтобы смахнуть ее, но вместо этого положила прохладные тонкие пальцы на теплые руки Джока и сказала:

— Я люблю тебя.

Это был последний раз, когда они говорили о чувствах.

Благоразумный Клахар, конечно, не стал сгонять на площадь всю свою армию, он распорядился, чтобы сотни подходили одна за другой, а потом возвращались на свои посты. Сам он расположился неподалеку, но Истер сразу подошла к нему со словами:

— Неразумно вождю в такой миг оставлять стены. Тебе лучше уйти, Клахар. Я опасаюсь, что, если рядом будет столь могучий шаман, это затруднит мое колдовство.

— Твой совет кажется мудрым, Ракош, — легко отступился Клахар. — За меня здесь распорядится Раххыг. Но мне бы хотелось, чтобы и мой клинок испытал благодатное воздействие твоих чар.

— Оставь меч Раххыгу, — не моргнув глазом ответила Истер. — Если мои чары пойдут на пользу ему, я сделаю это.

Ее встревожило то, что Клахар сразу согласился уйти. Как будто он в точности знает, какое именно колдовство собирается проводить юная ведьма. Но если на самом деле это не так, она не собиралась оставлять ни малейшего шанса, чтобы дьявольская тайна клинка Рота стала известна Клахару — и Джоку. Остальные просто не сумеют что-либо понять, но эти двое… Потому и постаралась она одного из них удалить — ибо опасалась его, а другого отвлечь — ибо опасалась за него.

Клахар ушел, Раххыг сделал знак, и первый десяток орков с ятаганами наголо выстроился перед людьми. Истер глубоко вздохнула.

— Обнажи Цепенящее Жало, Джок, и протяни вперед…

Глава 22

ОСАДА КАЛУ

Джок Длинный Лук отступил в тень башни и любовно провел пальцем по оперению Вздохов Тьмы. Замечательное оружие! Стрелять из этого лука — поистине все равно что дышать, зная, что дыхание не прервется никогда. Не зря оно создано бессмертными руками…

Он вновь посмотрел на лагерь противника. Пока передовые отряды прощупывали оборону Дома Калу, остальные штурканы успели неплохо устроиться: по всей долине пестрели шатры из тонко выделанных шкур, изукрашенные какими-то дикими узорами и увенчанные вымпелами и хоругвями кланов. Было видно, что до сих пор через Тихий Лог тянутся повозки, но основные силы Дома Штурки и его союзников уже разместились в долине.

— Славно поразмялись, — крякнул невесть откуда взявшийся поблизости Раххыг. В узловатых лапах его покачивался окровавленный ятаган: в одном месте врагам почти удалось взобраться на стену, и он первый встретил их сверкающей сталью. — Но это все мелочи, а вот сейчас будет настоящее дело.

И впрямь новоприбывшие штурканы, как и их предшественники, не давая себе роздыху, уже строились для атаки. Не все, конечно, но из-за обилия движения в стане противника казалось, что не меньше двух третей их армии собирается идти на штурм.

На стене появились орчихи, они разносили еду и питье. Джок обратил внимание, что все они были вооружены и облачены, за неимением доспехов, в тяжелые кожаные жилеты — достаточно, впрочем, крепкие, чтобы поспорить с иными доспехами. Его тоже не обошли вниманием. Молодая, тоненькая орчиха, считавшаяся, наверное, первой красавицей своего племени, явно смущаясь, поднесла ему кубок с терпким, легким вином, от которого кровь заиграла в жилах.

— Женщины тоже будут драться? — спросил он, когда она отошла.

— Только если будет особая нужда, — невнятно прорычал Раххыг, разрывая клыками полоску солонины.

Свой «обед» Длинный Лук, вежливо приняв, положил в поясную сумку. До тех пор пока не оголодает настолько, чтобы не жалеть времени и челюстей на поединок с этой подошвой.

— А нужда, боюсь, придет, если Клахар не выдумает чего-нибудь этакого, — продолжил Раххыг, расправившись со своей трапезой. — Видишь, сколько их понабежало? Аж до кладбища расселись. Вон на том холме севернее Тихого Лога — там мы хороним своих. Для кого-то это ерунда, а я так считаю: кладбище не трожь, там орки лежат не чета нынешним.

— А может, точно такие же? — пожал плечами Длинный Лук. — У нас так все в одной земле лежат. Или вы хороните только лучших из лучших?

Раххг решительно мотнул головой:

— Все, кто ушел, стали лучше. Это шаг судьбы — схаас.

— Что такое «схаас», Раххыг? — спросил Длинный Лук. — Я все время слышу это слово.

— Потому что схаас — это все. Ты и госпожа Ракош — схаас, эта битва — схаас. Жизнь и смерть — схаас. Все, что суждено, предсказано или не предсказано. Все, на чем лежит печать Судьбы… Нет, твоим языком не объяснить господин, уж не сердись.

«Занятное слово, — усмехнулся про себя Длинный Лук. — Что бы ни случилось, все можно им объяснить. У нас чуть что, каждый рад искать крайнего, а у них просто говори: схаас! — и все успокоятся…» Нет, несмотря на иронию в мыслях, Джок чувствовал за этим словом какую-то неясную, но могучую силу. «Я — схаас? И вся моя жизнь?» Ему припомнилась цепочка событий, которая привела его на стены Дома Калу. С чего все началось? С похода за сокровищами лепрекона? Нет, с чужака, с юродивого. Или с убийства Волчьего Клыка? Или с первого поцелуя Истер? Так можно дойти и до мига собственного рождения. А ведь была же и другая цепочка — та, что отдала доспехи Рота в руки старой ведьмы. И еще цепочка — к ней же приведшая Истер…

Все — схаас. И то, что каждая цепь еще куется — тоже схаас. Джок улыбнулся:

— Не беспокойся, Раххыг, я отлично понял тебя.

Ему даже показалось, что он понял нечто большее. В ту минуту, глядя на рвущуюся вверх по склону орду, он подумал о том, что, может быть, тот же Раххыг не понимает слово «схаас» во всей его полноте: он сжился с этим словом, привык к нему как к воздуху, но едва ли задумывался над тем, волен или не волен он отделить цепь своей судьбы от других, либо сплести с теми, что нужны ему. Вдруг стали ясны и опасения Истер насчет доспехов Рота — Джок словно собственными глазами видел, как малы звенья его цепи рядом со звеньями наследия Рота, как легко он может вковатъся в чужую цепь…

Ну нет, это не для королей! Ибо король сам разделяет и свивает цепи. И если сейчас жажда боя закипает в нем, то лишь потому, что это согласно с его личной потребностью, с его шагом судьбы.

«Хочешь омыться кровью? — мысленно обратился он к своему доспеху. — Тогда служи мне верой и правдой».

Доспех не ответил. Признал волю хозяина — или просто не снизошел к стрекотанию смертной букашки?