Амплуа — первый любовник, стр. 7
А что же студийцы (и в их числе Георгий Менглет)? Они ждут. С тревогой ждут, что будет со студией. Неужели и ее расформируют? Да! Театр-студия под руководством А. Дикого весной 1936 года приказал долго жить. Но большинство студийцев Дикий решил забрать с собой в Ленинград. Большинство, но не всех!
Менглет не был уверен, что попадет в «большинство». Дикий в общем-то был непредсказуем. «Самого талантливого», Л. Петрейкова, после «Ревнивого старика» даже в эпизодах не занимал. И Лазарь ходил в эти дни как потерянный.
Жорик знал, что он не пропадет! Его конечно же примут в Театр сатиры, хотя бы в память о Петровском — примут.
Но Жорик хотел и дальше работать только с Диким.
Дикий же, понимая, какой удар он нанесет тому, кто останется за бортом, во всеуслышание свой выбор не объявлял. В «Метрополе», а не у себя дома, он сообщил свою волю студийцам. Вызывал каждого по отдельности в номер гостиницы и говорил: «Ты едешь!» или «Ты не едешь!». Чтобы подсластить пилюлю, некоторым говорил: «Еду для тебя завоевывать Ленинград», мол, когда завоюю, и тебя возьму.
В «большинство», увы, не попал комсорг. Менглету одному из первых Дикий сказал: «Ты едешь!»
Вот теперь-то шептала по углам зависть Жорка обязательно Королеву с ребенком оставит в Москве. К Лешке Зина охладела, а Жорик на нее как кот на сало.
Менглет Королеву в Москве оставлять не думал. И опасаясь, что на одну его зарплату в Ленинграде им с Валей не прожить, собирался, но все не осмеливался попросить Дикого «просмотреть» Королеву на предмет зачисления ее в штат БДТ. Не дожидаясь просьбы Менглета, Дикий ему сказал:
— Я беру Королеву. Она своей статью любую массовку украсит. Ролей не обещаю. Пока! А там видно будет.
Бывшие политкаторжане на роли дедушки и бабушки не годились. Тесть — стар, а теща (спасибо, не уволили) весь день на работе. Менглет отвез малышку Майку к своим родителям в Воронеж. И супруги стали готовиться к отъезду в Ленинград.
Готовились и другие. У Люси Горячих появились новые платья обтягивающие ее крутые бедра и крепкую грудь. Волосы она оставила льняными, но прическу изменила… В «Мастерские» Люся пришла «михрюткой» — темные космы неряшливо болтались по плечам. Теперь она стягивала льняные волосы в тугой пучок на затылке, обнажая точеную шею.
Жена Дикого, в прошлом балерина Мариинского театра (после убийства Кирова он стал Театром имени С.М. Кирова), назначению мужа худруком БДТ радовалась несказанно!
Встреча с юностью — это так прекрасно! Возможно, она увидит Валю Стенича. Эрудит, талантливый поэт, замечательный переводчик, особенно с английского. Когда-то Шурочка ему нравилась — и даже очень. Валентин Стенич находил ее похожей на японку.
Нет, упаси Боже! Она не думает мстить Дикому за измены! Плевать ей на всех его «михрюток». Но Алеша давненько не дарит ей цветов, а этой грудастой подлянке — добрые люди сказали — корзины с ландышами и незабудками?!
В Ленинграде Алексей Денисович поймет, что ей на сцене только подносы выносить! Фэзэушница! Горняшка! И абсолютно без обаяния! А в Большом драматическом — героини настоящие. Они ей покажут кузькину мать!
Александра Александровна радовалась отъезду.
Алексей Денисович тоже! Образы будущих спектаклей теснились в его голове. Ему всего сорок семь лет. Буйная шевелюра подпорчена сединой, но сердце молодо. Он еще мужик — о-го-го! Хватит сил и на творчество и на баб!
Дикий и его жена радовались. Они не слышали шагов Командора. И не предвидели, что случится с ними в 1937 году.
А за тридцать шестым годом, как теперь всем известно, следовал не просто тридцать седьмой год, а тридцать седьмой — незабываемый.
голосила и приплясывала Ольга Якунина. Петр Ершов (он только что женился) кормил свою пышноте-лую Алю пирожками. Олежка приставал: «Дай куснуть!» Аля смеялась.
На Ленинградском вокзале было шумно и весело! Жорик не веселился. Нет, нет! Шагов Командора и он не слышал, но он был трезв… А большинство под хмельком… Жорик вспоминал дочурку. Майка только-только встала на ножки, бегать она начнет без него…
Влезая в вагон, румяная Галина Степанова крикнула:
— Ура, ребята! Едем завоевывать Ленинград!
Завоевали. На год и три месяца.
Глава 4. Ленинградский Государственный Большой драматический театр имени М. Горького
Натощак не выговоришь. К счастью, это длинное название звучало и звучит кратко: БДТ.
Здание театра (Фонтанка, 65) было построено в конце XIX века архитектором А. Фонтаном (легко запомнить) для императорского Малого театра. Потом тут обосновался Суворинский театр, а после Великого Октября (отмечаемого 7 ноября) на Фонтанке открылся один из первых театров новой власти — БДТ! Организовали его, кажется, по инициативе Алексея Максимовича Горького, у руля встала Мария Федоровна Андреева, помогал Александр Александрович Блок (последний вскоре умер от истощения). Спектакль «Отелло» У. Шекспира был дан в Консерватории, когда театр еще только выклевывался. Отелло исполнял сорокасемилетний трагик Юрий Юрьевич Юрьев, Дездемону пятидесятидвухлетняя Мария Федоровна Андреева: комиссар по делам театров Петроградской коммуны и друг Горького.
В ее воспоминаниях есть любопытная деталь. Она пишет: «Мне все говорили — Юрьев нетемпераментный. Хорош „нетемпераментный“! Чуть не задушил! Щетками оттирали». Темпераментным или нетемпераментным был знаменитый Юрьев — вопрос спорный. Но бесспорно, что еще не старый негр Отелло мог хотеть задушить пожилую итальянку Дездемону, которую ему подсунули не спросись. Но это к слову. Тем более, что М.Ф. Андреева вскоре из репертуара выбыла: отправилась в Берлин продавать (по ее выражению) «брик а брак» — разное старье из Эрмитажа, Русского музея и частных коллекций, национализированных у помещиков-капиталистов. Страна голодала, а за «брик а брак» платили валютой, нужной для покупки зерна.
Время было героическое: только что подавили Кронштадтский мятеж, Гражданская война не утихала, репертуар театра намечался — героический.
Открылся БДТ на Фонтанке 15 февраля 1919 года. Давали «Дон Карлоса» И.Ф. Шиллера. Роль короля-тирана Филиппа исполнял Н.Ф. Монахов — «сын ламповщика и прачки» (что всегда особенно подчеркивалось, когда говорилось об этом артисте). Монахов был действительно явлением незаурядным. Он начал куплетистом в шантанах-кабаре, потом блистал в оперетте, а в конце своей не слишком долгой жизни стал первым трагическим (и комедийным) артистом БДТ. Весной 1936 года лицо театра уже не было героическим, состав труппы изменился. Монахов еще оставался в театре. Юбилей его только что пышно отпраздновали, но на сборе труппы Георгий Павлович Менглет его не помнит. Монахов тяжело заболел и, возможно, отсутствовал.
Все остальные явились и вполне достойно выслушали речь Дикого. Алексей Денисович похвалил состав труппы и заверил, что в содружестве с такими прекрасными артистами он приложит все усилия, чтобы БДТ стал лучшим театром страны (понимай: СССР). Затем он представил собравшимся прибывшую с ним молодежь и сказал, что его ученики, постепенно входя в репертуар, в работе с мастерами учиться у них — и таким образом станут им достойной сменой. Это не слишком понравилось «мастерам»: при БДТ была школа, где и готовилась смена, еще одна смена — это уже перебор!
Но в целом и речь понравилась, и Дикий. Его талант знали и ценили актеры, а при личном общении с ним властному обаянию Алексея Денисовича нельзя было не покориться.
Банда Дикого среди актеров БДТ выглядела инородным телом. Как кусок масла в холодной воде, диковцы не растворялись в труппе, а еще плотнее сжимались.
Менглету Ленинград был не по душе. Город казался ему холодным, музейным. И труппа, хотя в ней были красивые молодые актрисы, тоже была вроде бы экспонатом прошлого. После взрыхленной Метростроем Москвы с ее напряженным ритмом, кривыми улочками, с домами, которые то надстраивают, то сносят, Ленинград казался слишком степенным (даже после ждановской «метлы»), уравновешенным, а ритм жизни замедленным.