Сердце солдата, стр. 38
Он молчал, он даже не замечал обращенных к нему лиц. Никогда еще за долгую практику не приходилось ему работать в таких нечеловеческих условиях, без фрау Китцен, без хорошего света… Ну что ж, он сделал все, что мог. Вряд ли его пациент будет жить… Вряд ли… Слишком поздно..
И вдруг доктор Краммер поймал себя на неожиданной мысли. Ему хотелось, чтобы этот пациент жил. Ему было не все равно, будет он жить или умрет. Это было ново и удивительно. Доктор Краммер пощелкал языком, будто сосал карамельку. Потом почувствовал, как кто-то надевает ему на голову шапку и накидывает на плечи шинель.
Он обернулся.
Рядом стояли комиссар и Отто.
— Очень трудный случай, — буркнул доктор Краммер и медленно, сгорбившись, побрел меж деревьев, разминая застоявшиеся ноги.
После плотного обеда комиссар проводил Краммера до наружного поста. Дальше сопровождать его должны были Петрусь и Отто.
Всю дорогу комиссар нес небольшой сверток в белой тряпице, аккуратно перевязанный веревочкой.
Остановились возле часовых. Краммер, увидев вооруженных людей, насторожился.
— Передайте доктору Краммеру нашу благодарность, — сказал комиссар. — И вот это… — он замялся и явно чувствовал себя неловко. — У вас, кажется, врачам платят за визиты?
— О да! — воскликнул Отто. Взял из рук комиссара сверток и передал Краммеру.
— Что это? — спросил тот.
— Сало.
— О-о!.. — рыжие брови Краммера взлетели. — Я думал, что меня эти молодцы расстреляют! Я не возьму сала.
— Почему? — спросил Отто.
— Нет-нет… Я — военный врач и не могу получать плату за лечение… э-э-э… неприятеля. Объясните это герру комиссару.
Отто перевел. Комиссар засмеялся.
— И добавьте, — сказал Краммер, — что, если я понадоблюсь в другой раз, пусть со мной свяжутся более… цивилизованным способом.
Краммер вернул комиссару сверток, козырнул и, не оборачиваясь, пошел вперед.
Петрусь и Отто последовали за ним. Потом Петрусь обогнал Краммера.
Некоторое время шли молча. Только мягкое поскрипывание снега под ногами да легкие шорохи ветра нарушали лесную тишину.
Потом Краммер спросил у идущего по пятам Отто:
— Вы перешли к партизанам?
— Нет. Я пленный.
— Пленный?.. Зачем же вы ввязались в эту историю с моим похищением?
— Тот раненый… взял меня в плен, когда я был болен. Очень болен. Он мог меня убить.
— Ну и что ж?
— Как видите, я жив. Только вышел из игры.
— Послушайте, как вас?
— Отто.
— Послушайте, Отто, вы же немец. Неужели вам не хочется к своим?
— Нет.
— Совсем?
— Как вам сказать. Я много думаю. Многое начинаю понимать. Я люблю свою страну, свой дом, свой маленький, но дорогой мне мир… Это трудно объяснить…
Они снова пошли молча. И снова Краммер нарушил тишину:
— Послушайте, Отто, ведь вы предатель!..
— Не надо громких слов.
— Давайте-ка лучше стукнем этого парня по башке… Нас двое — он один.
— Зачем? — Отто сердито посмотрел на затылок доктора. — Убить еще одного… Что это изменит?
Краммер не сдавался. Веселые озорные огоньки вспыхивали у него в глазах. Но Отто не видел их.
— Вы не верите в победу?
— А вы?.. — спросил Отто.
— Как вам сказать…
— Я скажу. Мы ее уже проиграли, эту дурацкую войну. И сейчас важно только одно: если в нас, в немцах, осталось хоть что-то человеческое — культура, мораль, совесть, — сумеем ли мы начать жизнь заново? Очень трудно начать жизнь заново… Но придется.
— Вы имеете в виду новый реванш?
— О нет, герр доктор! Этого никто не допустит. И прежде всего мы сами. Слишком дорого всем, и нам в том числе, обходится эта проклятая петушиная привычка непременно лезть в драку. Я мог бы сейчас кормить червей, и вы тоже.
— М-м-да… Вам действительно лучше зимовать в этом лесу. За такие мысли господин Вайнер или этот свинья Штумм вас повесят в два счета.
— Даже в один, — весело отозвался Отто.
— Что же вы намерены делать дальше?
— Ждать. Я — нейтрален. Я не буду убивать. Ни немцев, ни русских. Потом, когда кончится эта бойня, я поеду домой…
— Ну-ну… — неопределенно хмыкнул Краммер.
Разговор оборвался.
Краммера вывели на шоссе. Он пожал на прощание руку Отто, небрежно кивнул Петрусю и, взяв свой чемоданчик, побрел по накатанной машинами дороге в Ивацевичи.
Петрусь и Отто смотрели ему вслед.
— Гордый старикашка! — сказал Петрусь.
— О, да… Доктор Краммер есть гордый человек.
Вдали послышался шум автомобиля, и оба торопливо отступили за елки.
ПОДРЫВНИК
Сергей поправлялся. Медленно, день за днем прибывали силы. Молодой организм яростно сопротивлялся смерти.
Разведчики раздобыли для своего командира кровать с сеткой. По утрам они в порядке строгой очередности приходили в санчасть и, если день был солнечным, выносили Сергея прямо на кровати наружу. Чтобы никелированные шары не блестели, их тщательно закрасили темно-синей масляной краской, которую тоже невесть где раздобыли неугомонные разведчики.
Сергей лежал на своем «шикарном ложе» бледный, худой, укрытый двумя ватными одеялами, щурился на солнечные зайчики, пробивавшиеся к нему сквозь пахучую зеленую хвою, слушал шорох молодой листвы на осинах, щелканье птиц, говор партизан.
Приходил Коля. Осторожно садился на край кровати. Неизменно задавал один и тот же вопрос:
— Как поправка?
И получал один и тот же ответ:
— Порядок. Грамма на три…
По теории Сергея, количество здоровья можно было измерять так же, как и вес, — в граммах и килограммах. У абсолютно здорового человека здоровье соответствовало весу. Весит он, скажем, сто килограммов, и здоровья у него — сто килограммов. А если он болен, то здоровья у него уже не сто килограммов, как весу, а меньше, восемьдесят там или семьдесят.
Коля как-то спросил:
— Ну, а если он весит сто килограммов, может быть у него здоровья сто двадцать?
— Может, — убежденно сказал Сергей. — Значит, он сверхздоровый. Вот у меня до ранения вес был семьдесят, а здоровья — все сто.
— А как ты его взвесил?
— Как?.. Ну, вот ты чувствуешь, что можешь коня поднять?
Коля засмеялся:
— Что ты!..
— А я чувствовал, что могу!
Как-то вечером в землянке подрывников, куда Коля постепенно совсем переселился, он допоздна занимался какими-то математическими выкладками. Как ни расспрашивали подрывники, что это за подсчеты, он не ответил.
А утром пришел к Сергею огорченный и обескураженный. Даже не спросил, как поправка.
— Ты чего невесел? Случилось что?
— Да нет… — Коля замялся. — Понимаешь… Считал, когда ты поправишься…
— Ну?..
— Худо выходит. Вот. — Он достал из-за пазухи свернувшийся в трубочку кусок березовой коры и отдал Сергею. — В тебе семьдесят килограммов весу, а здоровья прибавляется только по три грамма в день. Выходит, тебе еще поправляться двадцать три тысячи триста дней. Почти шестьдесят четыре года!.. — Коля шмыгнул носом.
Сергей смотрел на него во все глаза. Потом засмеялся так, что побледнел от боли. Немного погодя сказал:
— Мне смеяться медицина запретила.
Коля обиделся. Сергей положил худую желтую руку на его колено:
— Да ты не дуйся. Ты все правильно подсчитал. Только если я по твоим подсчетам буду поправляться, то успею от старости помереть. Раз я от такого ранения не загнулся, оставалось во мне здоровье?
— Ну…
— Килограммов на двадцать, не меньше… Теперь, значит, так. Весу во мне сейчас не больше как пятьдесят, пятьдесят пять… Остается тридцать. Так я ж тебе говорю три грамма приблизительно. Сегодня, например, я здоровья прибавил на все сто. — Сергей приподнялся на локте, скрипнув зубами от боли. — Через месяц, кашеед, слышишь? Через месяц, никак не позже, я опять буду бить их! — Лицо Сергея чуть порозовело, светлые глаза вспыхнули, на небритых щеках бронзой блеснула щетина. Потом он откинул голову на подушку, закрыл глаза, снова открыл их, улыбнулся: