Дыхание осени (СИ), стр. 81

— Да, на счет коридора… Я тогда притворялся.

— Что?!

— Я могу поиграть с тобой в эти игры… — мурлычет мне в ухо. — Только я. Могу поиграть и в другие, но не строй из себя камикадзе с кем-то еще. Это опасно.

— Ты притворялся?!

— Мне хотелось увидеть, что ты сделаешь со мной на самом деле, когда думаешь, что я в твоей власти.

— Я не выбросила тебя с балкона.

— Нет, не выбросила. Вместо этого поцеловала.

— Ты врешь!

— Егор бы поправил, что правильно говорить «лжешь», — просто расплывается в довольной улыбке, по которой становится ясно, что поцелуй был: мой, самовольный.

— Егора заберут у меня?

— Нет. Он останется с нами.

— Но я… мы…

Закрывает мне рот поцелуем. Я пытаюсь сказать, что не надо, что я не хочу. Я пытаюсь его оттолкнуть. А потом устаю врать самой себе и целую в ответ. Ненавидя — целую.

Или снова я лгу?

Я не знаю. Мне так хорошо, что не хочется проверять реальность или сон со мной рядом. Мне так странно, но не хочется приходить в себя, уговаривать мстить и продумывать планы мести.

Те, кто думал меня растоптать, не должны управлять моей жизнью. Хватит! Не позволю им больше! Я хочу целовать — я целую. Я хочу обнимать — обнимаю. Я хочу задыхаться от пьянящих мужских поцелуев — пусть так. Пожалею? Возможно. Но не буду марионеткой в чьих-то руках.

Я сама собой управляю.

И мужчиной, что льнет ко мне, просит о поцелуях…

— Блиин… — раздается у нас за спиной недовольное фырканье и совет перед уходом на кухню: — Шли бы вы со своими массажами в ванную!

Мы почти синхронно восстанавливаем дыхание. Бок о бок. Рука к руке. Два взгляда в один потолок.

— Представляю, что бы по этому поводу сказала бабуля, — бормочу я.

— Как мудрая женщина, она бы предложила нам всем переехать в квартиру побольше.

— Кстати, — встаю, привожу с помощью зеркала и пудры лицо в более-менее не смущенный вид, — я хотела поговорить с тобой по этому поводу.

— Ну-ну? — приподнимается на локте, наблюдая за мной.

— Тебе ведь вовсе не обязательно жить с нами в этой квартире!

— Ты так думаешь?

Киваю уверенно и привожу все свои доводы. Яр слушает с милой улыбкой, но так, снисходительно, то есть, сомнительно мне, что он услышал хоть слово.

— Я подумывал приставить к тебе охранника, но с недавних пор я больше не доверяю охране. Ты правильно подозреваешь, что приезд матери — только предлог, чтобы я мог перебраться к тебе поближе. Они попытаются взять реванш, Злата. А я попытаюсь им этого не позволить.

— Не понимаю, зачем им я.

— Здесь как раз все очень просто.

— Правда?

— Да, — поднимается с грацией льва, подкрадывается и рассматривает меня, медленно склоняя голову на один бок. Налюбовавшись — на другой. — Не так-то просто отнять у меня бизнес. Практически невозможно. По крайней мере, не им тягаться со мной. Мой бизнес — часть меня, это мои силы, мое время, моя молодость.

— А я?

— А ты — моя душа, мое сердце, мое дыхание. Но они это поняли раньше, чем я.

Мое дыхание обрывается. Сердце не бьется. Душа ушла в пятки.

Мне кажется, что я сплю, что стоит только открыть глаза и проснуться…

Но хочу ли я просыпаться?

Телефонный звонок избавляет меня от соблазна поверить. Он так вовремя и не вовремя одновременно. Яр о чем-то говорит, а я слышу его слова как фон, прокручивая в очередной раз и в очередной раз не веря — я душа, я дыхание, я его сердце…

— Кто звонил? — отвлекаюсь от невозможного.

— Мой отец.

— Что хотел?

— Предлагал устроить ужин в домашней обстановке, ты ведь слышала.

Нет, не слышала, хотя он, наверное, что-то и говорил в этом духе. Да, сейчас вспоминается… было…

— Почему ты ему отказал?

— Я не отказывал. Предложил ресторан. Ты не любишь готовить.

— Только поэтому?

— Нет. Не только. — Обнимает меня, прижимает как ребенка, которому снится кошмар, убаюкивает тихим шепотом. — Я пообещал, что те люди никогда не появятся в твоем доме.

— Твой отец…

— Да, думаю, и он тоже.

— Почему?

— Это я и хочу узнать.

— Это ты заставил приехать мать? Она не сама воспылала вдруг материнскими чувствами?

— Ты права, я ее подтолкнул, спровоцировал, но ты помнишь, да? — что нельзя говорить Егору. Пусть думает, что она пыталась, что на самом деле хотела, чтобы он жил с ней. Мне пора собираться.

— Нам пора.

— Ты останешься дома.

— Ага, разбежалась! — выкручиваюсь из объятий, рассматриваю содержимое шкафа. Яр стоит за спиной, слышу его дыхание, чувствую его недовольство, но мне все равно. Я хочу посмотреть в глаза человеку, который притворялся пуделем при слоне, а сам оказался монстром. — Ты меня не удержишь!

Яр со вздохом отходит в сторону, потом возвращается, снова занимая позицию сзади. Одна из его любимых — вдруг вспоминается.

— Ты хочешь позлить его? — спрашивает.

— Для начала.

— Ты хочешь ему отомстить?

— Да… Возможно… Не знаю…

Он отвлекает меня поцелуем в глаза, и я не сразу понимаю, что происходит, даже увидев золотое кольцо с пузатым бриллиантом на своем безымянном пальце.

— Начни с малого, — шепчет Яр, сжимая мои руки — не больно, но чтобы напрасно не вырывалась. — Улыбайся. Улыбайся, Злата, врагов это раздражает.

Глава 13

— Надень черное платье. И красные ботильоны. Этот клатч подойдет, в нем сочетание трех цветов, — Яр достает из шкафа одежду, не дожидаясь моего согласия. Наверное, я бы спорила, если бы не Егор: попросил довериться его брату, сказав, что у него безупречный вкус, а сам сбежал на прогулку с собакой, прежде чем я успела уточнить, почему он столь низкого мнения о моем.

Впрочем, я не слишком выряжалась после больницы, хотя и сделала небольшое турне по бутикам. Джинсы и свитера мне привычней, удобней, в них легче слиться с толпой, даже в новой дубленке.

А Яр считает, что на встречу с папой, если не хочу ему сделать приятное, лучше выглядеть на все сто. Внутренне я себя так и чувствую. Я имею в виду возрастное. А внешне по-прежнему выгляжу лет на двадцать, только мой хмурый взгляд добавляет солидности.

Я буду как гнилая конфетка в блестящем фантике, если надену то, что предлагает Яр. Короткое черное платье, облегающее бедра, но без пошлости. Ни разу не выгулянные красные ботильоны Prada высотой со среднюю школьную линейку. И черно-красный клатч с вышитыми серебром иероглифами — купила так, на удачу.

И я надену. Я не хочу сделать папе приятное. Я буду выглядеть безупречно, я буду ему улыбаться. Поначалу. А потом…

Перед глазами мелькает картинка, как я тянусь через длинный стол и всаживаю в сердце мужчины нож, которым минуту назад аристократически резала отбивную. И кровь сочится из его рубахи, и капает, но он все равно дышит и продолжает есть, есть, есть, не замечая, что умирает… А я смеюсь, и под столом ударяю каблуком со всей силы по его туфлям из мертвого крокодила, а все едят и ведут беседу, не зная, что я убийца…

— Злата…

Яр встревожен, и я тоже волнуюсь — что не смогу улыбаться. И убить не смогу.

Вот он ведь тоже мой враг, тащил меня голой по коридорам за волосы, а я недавно с ним целовалась.

— Все хорошо, — говорю ему, а он знает, что вру и продолжает всматриваться в меня, хочет понять… Нет, он все понимает… Он всегда тонко чувствует меня, и удивительно, как не почувствовал ложь тогда. Не мою ложь, а тех, кто пытался нас разлучить, тех, кто лгали.

— Злата, тебе нечего бояться. Я буду рядом с тобой.

— Именно это меня и пугает, — признаюсь, несмотря на отчаянно бьющее в ребра сердце, на кричащую от обиды душу и на секундную остановку дыхания.

— Ты не веришь…

— И не чувствую…

Поднимается, снова пересматривает отобранную на выход одежду.

— Идеально, — говорит он, бросив взгляд на часы. — Переодевайся, я выйду.

Он уходит на кухню, закрыв за собой дверь, с кем-то говорит по мобильному, вот уже с кем-то поговорил… а я все еще сижу на диване, смотрю прямо перед собой и злюсь — не время для меланхолии, но не могу заставить себя шевельнуться.