Сибирская амазонка, стр. 8

– Ладно, говори, никто нас не слышит, – улыбнулся добродушно Вавилов и озадаченно покачал головой: – Вот что значит образование! За полдня столько успел узнать, что мне за год не осилить!

– Только не кокетничай, – рассердился Алексей, – ты любому профессору сто очков вперед дашь. И поручи Тартищев тебе это дело, ты б Ольховскому через неделю такой фитиль вставил бы!

– Можно подумать, ты бы от меня отстал! – улыбнулся Иван польщенно. – Только бодливой корове бог рогов не дал. Занимается этим делом Бронислав Карлович, и пусть занимается, а мы с тобой тайменя едем ловить. И это наша первейшая задача на сей момент! – И вдруг с подозрением посмотрел на приятеля: – Постой, ты чего затеял? Бумажки эти, приметы, «белая» дата, «черная»... Что ты мне мозги пудришь? Говори прямо, что еще узнал, что тебя заусило, как щуку на тройник?

Алексей отвел взгляд и выбил пальцами дробь на столешнице. Потом задумчиво посмотрел на Ивана:

– Не знаю, что меня дернуло рассказать Усвятову о драке, что учинила эта девчонка в черном балахоне. Правда, ни о филерах, ни об офене я не упомянул. Представил себя случайным очевидцем, но ты бы видел, Иван, как он побледнел, когда я упомянул про посох и красную кайму на капюшоне. Перекрестился, а губы трясутся, как от сильного испуга. «Что с вами? – спрашиваю. – Может, воды дать?» А он меня не слышит, глаза по полтиннику и шепчет: «А больше вы ничего не заметили?» – «Заметил, – говорю, – кольцо серебряное...» А он перебивает: «На указательном пальце левой руки? А по ободу надпись старинными буквами „Спаси и сохрани“?» – «Верно, на указательном пальце, – соглашаюсь, – но вот что написано, не разглядел. Я это кольцо пару мгновений всего и видел...» И стоило ему это услышать, как схватился он за голову и запричитал: «Ратники! Господи! Ратники! Говорил же Илье Фомичу...» – а потом, как оглашенный, выскочил из комнаты, где мы беседовали, даже не попросил разрешения уйти. На столе у него бумаги стопкой лежали, вещи какие-то старинной работы, кинжал... Так он на бегу их рукой смахнул, даже не заметил. Пришлось подбирать их с пола... И поговорить с ним мне больше не удалось, потому что через минуту на пороге возник Ольховский и меня от дела освободили. Я потом хотел Усвятова найти и приватным образом с ним побеседовать, но куда там! Мне даже близко подойти к нему не позволили!

– Что ж, начнем танцевать от печки, – Иван положил ладони на стол и пошевелил пальцами. – Что-то ручонки затекли. Видно, давно донесение Тартищеву не писали. – И с самым серьезным видом посмотрел на Алексея. – Книги у Чурбанова сперли дорогие, но запрещенные, как еретические. И если за это дело взялись орлы Ольховского, этих книг купцу не видать как собственных ушей. Кто их украл, он не подозревает, но его секретарь вусмерть напугался, когда ты ему рассказал об этой ведьме с посохом и о двух ее пособниках в бахотне с красной полосой.

– Как ты сказал? – удивился Алексей. – В какой еще бахотне?

– Бахотня, так эти балахоны называются у раскольников, – пояснил Иван.

– Так ты с самого начала понял, что она из староверов? – поразился Алексей. – А почему молчал?

– А что это меняет? – вполне резонно поинтересовался Иван. – Раскольница она не раскольница, пусть этим Бронислав Карлович занимается, а мы с тобой в отпуске или нет?

– В отпуске, – отмахнулся как от назойливой мухи Алексей. – Выходит, в охранном гораздо раньше нас пронюхали об этих ратниках? Вспомни, ты сам сказал, что Тумак и Кощей наверняка важную птичку на поводке держали?

– Ну, сказал и сказал, и что с того? Девку-то все равно проворонили!

– Но по какой причине они за ней гнались? Возможно, она замешана в краже книг? Хотя ее преследовали днем, а книги украли ночью...

– Давай не будем гадать, как девки на Святках! – Иван хлопнул его по плечу. – Пошли лучше спать. Завтра рано вставать. В десять утра прибываем в Мотылево, там нас будут ждать лошади от Никиты.

Через полчаса они уже спали, каждый в своей каюте. И сны их были не столь безмятежны, как это бывает на второй день отпуска... Они спали, не ведая, что их ждет впереди, а ленивые воды реки уносили пароход все дальше и дальше от Североеланска.

Островерхие шапки лесов и черные гряды дальних хребтов посеребрила луна, выглянувшая из-за туч. Разгулявшийся ветер раскачивал и тряс мохнатые лапы кедров. Его порывы разгоняли и с разбегу выбрасывали на берег мутные волны, которые, шипя по-змеиному, уползали обратно, оставляя на мокрой гальке мусор: кору, разлохмаченные ветки, ошметья грязной, быстро тающей пены. А еще он разносил по свету дымы окрестных деревень, стойбищ инородцев и скитов – тайных убежищ старообрядцев. Они затерялись в тайге и в горах, в надежде уберечь себя и свою веру от Антихриста, который воцарился, по их разумению, на земле после Великого раскола, учиненного патриархом Никоном.

Воет ветер... Гонит пенистые волны... Гнет молодой лес, но стоят, не поддаются его напору кряжистые кедры и узловатые лиственницы... Ветер, небо, ночь... А под звездами – огромный мир, в котором есть место каждому...

Глава 4

Только-только засветлело небо. Подступившую к берегу тайгу окутывал серый туман, но уже кричали петухи, а над трубами темных от мороси изб курчавились первые дымки. Натужно мычали коровы, звенели о дно подойника струйки молока, блеяли в загонах козы и овцы, лениво перебрехивались собаки. А несколько кудлатых, со слипшейся шерстью псов сидели на косогоре, к которому от пристани вела узкая извилистая тропка, и наблюдали, как подходит пароход и бросает якорь в сотне саженей от берега. Тотчас от него отвалила большая лодка с двумя гребцами и устремилась к пароходу за пассажирами.

На косогоре их дожидалась коляска, запряженная тройкой лошадей, и три казака: один – молодой в форме урядника и два рядовых – возрастом лет на десять постарше, в овчинных папахах и синих чекменях. В поводу они держали несколько лошадей. Судя по широким, слегка прогнутым спинам, предназначены они были для перевозки багажа, который спускали с парохода в крупноячеистой сетке прямо в лодку. Затем в нее по веревочному трапу сползли две мужские фигуры. Гребцы помогли им устроиться на сиденьях и закрыли сверху куском брезента от проникающей всюду мороси.

Пароход дал пару коротких гудков, его колеса начали вращаться, винт вспенил воду, и через мгновение лодка отвалила от него, и гребцы направили ее к берегу. Урядник спешился и побежал вниз по косогору. Лодка достигла мелководья. Один из гребцов перебросил казаку цепь, сам спрыгнул прямо в воду и принялся толкать лодку в корму, а урядник тянул ее за цепь. Нос лодки благополучно выполз на гальку, а ее пассажиры поднялись на ноги. И один из них, маленького роста, худощавый, тут же попал в объятия молодого казака, который был головы на две выше его.

– Иван Лександрыч, – казак почти вынес Вавилова из лодки и принялся трясти за плечи, прижимать его голову к своей необъятной груди и даже прочувственно шмыгать носом, – Иван Лександрыч, а мы вас уже и не чаяли увидеть! Думали, опять в последний миг какая зараза остановит.

– Зараза у нас одна – начальство! Да еще жулики, которым дела нет, что нам тоже в отпуск хочется. – Иван наконец освободился от объятия казака. Оглядел его критическим взором с ног до головы и подал ладонь. – Ну что, Гаврюха, здорово! – И одобрительно покачал головой: – Возмужал, паря, дюже возмужал! В урядники, гляжу, пробился! И усы вон какие отрастил, точно вейник под забором.

Казак крепко стиснул ему руку, счастливо улыбнулся.

– С приездом вас, Иван Лександрыч! Как добрались? Ночью на реке зябко, не замерзли под казенным одеялом?

– Было дело! – засмеялся Иван. – Схватил нас под утро с Алексеем такой колотун, что пришлось по стопке водки пропустить, чтоб согреться. Знакомься, Гаврюха! Это мой первейший друг и товарищ по службе Алексей Дмитрич Поляков. Тем же делом, что и я, промышляет, жуликов и болдохов исправно ловит, потому и отпуск нам вместе дали.