Грех во спасение, стр. 68

– А ну, охолонись! С них как с гуся вода, а тебе выговор, если не хуже, от коменданта. Пущай катятся с богом, пока я совсем не осерчала. – Она вновь подняла свой внушительный кулак, и казаков как ветром сдуло с поляны.

Когда они скрылись в густом березняке, незнакомка быстро поднялась из кустов и, высоко вскинув руки, проворно надела рубаху. На какой-то миг мелькнуло розовато-смуглое тело, сильное и гибкое, длинные стройные ноги, высокая грудь, кровоточащая ссадина на левой руке, и все тут же укрылось от посторонних глаз белым полотном рубахи.

– Эй, девка, – окликнула ее Прасковья Тихоновна, – ждать тебя не будем, своих делов хватает, а чтобы эти охальники тебя не перевстрели, оставляем тебе сторожа. Пущай до избы проводит. – Она кивнула Антону, пригляди, мол, и парень, слегка покраснев, молча кивнул в ответ, подошел к сосне, на которую казаки забросили перед этим одежду Васены, и опустился на траву.

Маша с удивлением посмотрела на хозяйку, поразившись невиданной покорности и уступчивости своего слуги. Но та лишь лукаво подмигнула ей и приказала Цэдену:

– Пошли, что ли! Солнце вон уже горы коснулось...

Они втроем стали медленно подниматься в гору. А Антон, не смея взглянуть в сторону кустов, в которых продолжала шуршать одеждой незнакомая ему девушка, поднялся на ноги и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по берегу ручья.

– Я сейчас, барин, – донеслось вдруг до него, и через мгновение девушка появилась перед ним в ситцевом набивном сарафане, обутая в легонькие чирочки. Белый платок она перекинула через плечо и, прямо, немного насмешливо поглядывая на Антона, принялась заплетать свою толстую, жгуче-черную косу.

Теперь, в длинном сарафане, она казалась тоненькой, даже хрупкой. И лицо у нее было совсем еще юное, девчачье, очень милое и, несмотря на сильный загар, нежное: небольшой прямой, слегка вздернутый нос, по-детски припухлые губы, высокий чистый лоб, и только большие, широко расставленные темно-карие, почти черные глаза уже утратили свойственное юности выражение безмятежности и беззаботности.

– У тебя рана на руке, надо перевязать, – сказал Антон неожиданно хриплым голосом и, ухватившись за левый рукав своей рубахи, попытался его оторвать.

Девушка удержала его:

– Что ты, барин! Как по слободке пойдешь? – И засмеялась. – У меня шкура дубленая, все как на собаке вмиг заживает.

– Зачем на себя наговариваешь? – с упреком произнес Антон и придержал ее за руку.

– Право, так оно и есть, – она отвела мужскую руку и засмеялась. – Напугался, барин? – Прежде строгие темные глаза ее словно заискрились.

– Какой я тебе барин! – смутился Антон и даже покраснел. – Я такой же, как и ты.

– Не скажите. – Девушка с хитрой улыбкой обвела его взглядом, и уже лукавые нотки зазвучали в ее голосе. – Одежа у вас городская, да и говорите не по-нашенски...

– Хозяйка моя у Прасковьи Тихоновны в постоялицах, слышала небось, замуж она за ссыльнокаторжного, моего бывшего барина князя Гагаринова, в прошлом месяце вышла?

– Слышать слышала, а на венчании-то побывать не удалось. Я второй день как из тайги возвернулась. – Девушка с неподдельным интересом оглядела рослого, незнакомого парня, так безоглядно бросившегося на ее защиту, и почти ласково спросила: – Ну а если не барином называть, то как?

– Антоном, как еще...

– Ну, это не про меня, – серьезно, почти грустно сказала она, и мгновенная перемена ее настроения вдруг радостно и одновременно тревожно кольнула сердце Антона. – А величать как?

– А вот это уже не про меня! – озорно улыбнулся Антон. – Давай не будем препираться, скажи лучше, как тебя звать, красавица.

Девушка рассмеялась, показав ослепительно белые и ровные зубы:

– Спасибо на добром слове, а то меня все Васеной кличут, да еще Васькой-охотницей, а ты, мил-человек, сподобился, красавицей назвал. Али впрямь приглянулась, или соврать – недорого взять?

Антон растерянно развел руками, не зная, что ответить, а девушка вновь посмотрела на него с усмешкой, доплела свою косу, закинула ее за спину и повязалась белым платочком. И произнесла неожиданно серьезно и тихо:

– Спасибо вам, Антон, и Прасковье передайте, и барышне вашей. – Она зарделась и отвела глаза. – По правде сказать, одной мне с ними ни за что не справиться. Ссильничали бы, как пить дать. Этот чубатый Степан давно жить с ним предлагает, а я и на дух его не переношу, вот он и решил меня сломать... Ирод проклятый! – Васена сплюнула себе под ноги и перекрестилась. Потом взглянула на Антона, продолжавшего смотреть на нее растерянно и смущенно, и попросила: – Не провожай меня, не надо. Я распадком сейчас быстренько до дома добегу. А ты езжай, догоняй свою барышню. – И, не дожидаясь ответа, она стремительно поклонилась ему в пояс и побежала к кустам рябины, закрывающим спуск в распадок.

– Постой, Васена, – крикнул ей вслед Антон, – а где я тебя найду?

– А надо ли? – Девушка замерла на месте и с неожиданной тоской посмотрела на Антона.

– Надо, еще как надо! – Он подошел к ней и взял за руку. – Я очень хочу тебя увидеть!

Васена некоторое время молча смотрела ему в глаза, не отнимая руки.

– Завтра вечером, как солнце на гору сядет, сюда опять приду.

Осторожно высвободила свою руку из его горячих ладоней и скрылась в рябиннике.

К вечеру жара стала совсем невыносимой. Маша выглянула в окно. Над Аргунью размахнулась черным крылом огромная туча, а ни Антон, ни Прасковья Тихоновна так до сих пор не появились. Рано утром они уехали на заимку, чтобы привезти нового меду и воску на свечи, обещали вернуться к обеду, но по непонятной причине задерживались.

Маша вся извелась, бегая из избы на крыльцо, туда и обратно. Родственница Прасковьи Тихоновны Лукерья копошилась весь день в огороде, пропалывая грядки с луком, чесноком, свеклой, морковью. Цэден устроился на бревнышке под забором, курил свою длинную трубку, по обыкновению прикрыв глаза и изредка отмахиваясь от мух, особо надоедливых перед дождем.

Машино беспокойство объяснялось не только долгим отсутствием хозяйки и Антона. Сегодня был день свидания с Митей, она приготовила обильный обед, который с трудом поместился в четырех корзинах, и была бы просто не в состоянии отнести их до острога сама.

Она покосилась на Цэдена. Придется обратиться за помощью к «амуру», но как ему объяснить, что от него требуется? Задача не из легких! И пока из них троих только Антон с грехом пополам мог объясняться с бурятом... Маша вздохнула. Кажется, в довершение всего вот-вот разразится гроза, и идти к острогу придется под проливным дождем.

За забором мелькнула белая косынка. Маша вытянула шею, чтобы разглядеть, кто бы это мог быть, и усмехнулась. Похоже, не только ее беспокоит слишком долгое отсутствие Антона. Васена медленно прошлась мимо избы, бросила взгляд на окна и, заметив, что за ней наблюдают, отвернулась, прикрыла лицо кончиком платка и быстро-быстро пошла вдоль улицы. Прежде чем скрыться за углом, она оглянулась, посмотрела долгим взглядом на Машу, стоявшую на крыльце, и, гордо вскинув голову, исчезла среди кустов черемухи.

Маша вновь улыбнулась. Васена ей нравилась как раз своей гордостью и независимостью. Несомненно, Антон именно к ней каждый вечер бегал на свидания, после которых приходил сам не свой. Долго сидел за воротами на бревнах, много курил, а по возвращении в дом больше молчал, погруженный в какие-то свои, по всей видимости не слишком веселые думы. И если Прасковья Тихоновна принималась допекать его разговорами, отвечал зачастую невпопад, а то и вовсе смотрел на нее в упор карими под широкими темными бровями глазами и улыбался странной, словно не от мира сего улыбкой. А когда раздосадованная хозяйка набрасывалась на него с упреками, то, глядя на нее с выражением почти коровьей покорности, он тем не менее старался улизнуть с ее глаз подальше и где-нибудь уединиться.