Грех во спасение, стр. 26

Маша заплакала, попробовала обнять его, но Митя опять оттолкнул ее и крикнул в сторону двери:

– Эй, офицер, пора железки надевать, а то вот-вот фельдъегерь появится с конвоем.

И, не обращая внимания на Машу, он подошел к чемодану и стал доставать из него одни за другими две пары шерстяных носков, теплые сапоги, шапку, перчатки, три довольно плотные рубахи, короткий тулупчик, покрытый нанкой...

Двери вновь распахнулись, и появившийся офицер приказал унтер-офицеру быстро проводить барышню за центральные ворота, выходившие на Иоанновский мост. И велел это сделать самым скрытным способом, чтобы никто не заметил посторонних на территории крепости. Комендант уже потребовал срочно доставить осужденных в Комендантский дом, где он собирался объявить им об исполнении сентенции Верховного Уголовного суда, а после этого сдать в руки фельдъегеря и жандармов, которые будут сопровождать их уже до самого места назначения.

11

Сжавшись в комочек под тяжелым полушубком Антона, Маша прикорнула в углу пролетки, но слышала, как Митин камердинер поторапливал извозчика и, повернувшись к ней, с тревогой спрашивал:

– Ну, как вы там, Мария Александровна, живы?

– Жива, жива, – отвечала она тихо, стараясь унять неприятную дрожь, охватившую ее с того самого момента, как она покинула офицерский корпус. Антон ждал ее в пролетке недалеко от того места, где они с Алексеем дожидались недавнего возвращения из крепости родителей Мити. Он помог Маше подняться в пролетку, укутал ее в свой полушубок и приказал извозчику гнать что есть мочи, пока барышня окончательно не простудилась. Но недалеко от гостиницы «Неаполь» путь им преградила длинная вереница подвод, и извозчик вынужден был остановиться. Некоторое время они стояли, наблюдая, как тянутся мимо них сани, груженные дровами, казалось, им не будет конца. Маша уже не чувствовала ни рук, ни ног от холода. Неловко повернувшись, она застонала от боли, пронзившей все тело. Антон не выдержал и приказал извозчику:

– Как только дорога очистится, следуй за нами, а я барышне прогулку устрою, чтобы окончательно не заледенела. – Он помог Маше выйти наружу и, поддерживая ее за руку и за талию, попросил: – Мария Александровна, попробуйте немного пробежаться или пройти быстрым шагом, а то закоченеете.

С трудом переставляя ноги, Маша сделала несколько шагов, задохнулась от слабости, но не остановилась. Опираясь на руку Антона, она сначала медленно, потом все быстрее и быстрее пошла вдоль канала, стараясь не обращать внимания на то, что замерзшие руки и ноги постепенно согреваются и начинают нестерпимо болеть. Маша попыталась снять накинутый на плечи тяжелый полушубок Антона, но тот сердито прикрикнул на нее, и она не стала прекословить суровому Митиному слуге.

Они миновали Львиный мост, и Маше показалось, будто она слышит звуки музыки. Она остановилась в недоумении и вдруг поняла, что они находятся как раз напротив въезда в усадьбу Недзельских. Дом, словно рождественская елка, вовсю сиял огнями, из окон лились веселые мелодии, у ворот и у подъезда скопилось десятка два богатых экипажей. На фоне ярко освещенных окон мелькали фигуры танцующих... Недзельские и их гости веселились и радовались жизни, и именно тогда, когда жених их дочери, закованный в тяжелые цепи, готовился к отправке в далекие и страшные места, откуда ему не будет возврата...

Маша вспомнила горькое выражение, промелькнувшее на лице Мити, когда он спрашивал ее об Алине, и то, с каким отчаянием в глазах просил вернуть ей кольцо. Она решительно сжала кулаки и свернула на подъездную аллею. Не обращая внимания на Антона, который хотел удержать ее, она добежала до парадного подъезда и быстро поднялась по ступеням крыльца.

Лакей на входе попытался загородить ей дорогу, но она ловко прошмыгнула у него под рукой и, оставляя мокрые следы на красном сукне, покрывающем полы подъезда и сеней, вошла в вестибюль и скинула полушубок на руки опешившего гардеробщика. Потом споро, не обращая внимания на ошеломленных подобным натиском лакеев, поднялась по ярко освещенной, украшенной цветами и лентами лестнице и, оттолкнув широко расставленные руки знакомого по первому визиту дворецкого, подобно метеору ворвалась в бальную залу. На миг остановилась, чтобы оглядеться, и тут же выхватила взглядом неестественно вытянувшееся лицо хозяина и панику, отразившуюся в глазах его старшей дочери. Недзельские сомкнутым фронтом устремились ей навстречу, но гости уже заметили Машу.

Музыка внезапно смолкла, танцующие пары замерли на месте, и все с удивлением уставились на незнакомую девушку – растрепанную, в расстегнутой шубке, в запачканном грязью платье, с бледным лицом и горящими от возбуждения глазами. Мгновенно в зале установилась оглушительная тишина, и Маша расслышала, как Недзельский яростно прошипел, обращаясь к Елизавете:

– Кто ее сюда пропустил?

Елизавета пожала в недоумении плечами и что-то быстро приказала мужу, который тотчас же занял боевую позицию справа от нее, супруги с удвоенной силой стали пробиваться сквозь толпу гостей по направлению к Маше. Но она не стала дожидаться, когда толстый, потный от волнения Гурвич и побледневшая от гнева Елизавета доберутся до нее, и вновь обвела взглядом и зал, и растерянных гостей.

И сразу же заметила Алину. Девушка стояла в тени колонн, поддерживающих балкон, на котором расположился оркестр, и затравленно смотрела на Машу. Красивый молодой человек поддерживал ее под локоть и что-то говорил ей на ухо, весело улыбаясь. Алина поймала взгляд Маши и сделала очевидную попытку укрыться за колонной.

В этот момент кто-то ухватил Машу за плечо, она оглянулась и увидела рослого и крепкого на вид лакея.

– Барышня, немедленно уходите отсюда!

Он попытался подтолкнуть ее к двери, но Маша сбросила с себя шубку и, оставив ее в руках растерявшегося от подобной резвости лакея, направилась к Алине. По залу пробежал оживленный шепоток, гости торопливо расступились, освобождая ей дорогу. Шепоток перерос в громкий ропот. Маша разобрала свое имя и мельком заметила несколько знакомых лиц, которые, как ни странно, одобрительно и сочувственно улыбались ей. Но она также разглядела брезгливые и недовольные гримасы, исказившие красивые лица некоторых дам. Они испуганно вскрикивали и отшатывались от нее, а одна из красавиц зажала нос пальчиками и с отвращением осмотрела Машу с ног до головы.

Да, не таким представляла Маша свое первое появление на великосветском балу! Но не презрение, не высокомерие бомонда заставили заныть ее сердце. Она воочию убедилась, что Алина не выказывает никаких признаков горя и отчаяния, которые, несомненно, должна испытывать девушка, чьи надежды на любовь и счастье разбиты, чей любимый подвергнут столь тяжелому и унизительному наказанию. Похоже, она уже утешилась в компании великосветского повесы, по крайней мере Маша не заметила на ее лице ни малейшего следа смертельной хвори, которой та страдала, по словам родственников, совсем недавно. Прелестное кукольное личико с большими серыми глазами и капризно надутыми губками было бледным, но не от болезни, а от страха, охватившего бывшую Митину невесту при виде приближающейся к ней девушки...

Алина вновь сделала попытку укрыться от Маши, теперь уже за спину своего кавалера, но девушка настигла ее и, как ей показалось, совсем тихо произнесла слова, которые Митя велел передать своей невесте, но в тишине, окружавшей их, голос ее прозвучал громко и неожиданно звонко:

– Сударыня, ваш жених поручил мне вернуть это кольцо и сказать, что теперь вы свободны и вольны определять свою дальнейшую судьбу по собственному желанию и как позволяет ваша совесть.

Последние слова она добавила от себя. И хотя заметила, что Алина – почти на грани обморока, но сочувствия к ней не испытала. Она протянула ей ладонь, на которой лежало Митино кольцо. Алина замешкалась, вопросительно посмотрела на своего кавалера и осторожно сняла кольцо с Машиной ладони. Не вымолвив ни слова, она судорожно вздохнула, поднесла руку к горлу, растерянно посмотрела на тоненькое золотое колечко и перевела взгляд на Машу. Ее глаза были полны слез, губы жалобно кривились, словно от невыносимой обиды.