Бесы Черного Городища, стр. 29
Воспоминание о Лизе несколько отвлекло его от наблюдения за хозяевами дома и их гостем, и Алексей вновь сосредоточился на прежнем занятии.
Тем временем Вера изобразила, кажется, что-то из Моцарта. Причем Закоржевский сидел рядом с ней и переворачивал ноты, из чего можно было сделать вывод, что он музыкально образован.
Алексей, надо признаться, никогда не испытывал сильной любви к музыке, а Иван и вовсе не понимал в ней ни бельмеса, но очень умело изображал из себя тонкого ценителя: сидел в кресле, развалившись, закинув ногу на ногу, и, прикрыв глаза, покачивал носком башмака в такт мелодии. Но Алексей знал, что таким образом Иван отвлекает присутствующих от своих истинных занятий. Он давно выбрал себе жертву и самым бессовестным образом оттачивал на ней свое умение вести негласное наблюдение.
Идиллию нарушил хозяин дома. Сытный ужин вкупе с музыкальными экзерсисами жены и дочери очень скоро отправили его в объятия Морфея, к слову, весьма крепкие. Купец громко всхрапнул и завозился в своем кресле, причмокивая губами и что-то невнятно бормоча при этом.
– Папенька, – вскрикнула негодующе Верочка, – совести у вас нет! Весь вечер испортили. – Она гневно сверкнула глазами. – Вечно вы...
Карп Лукич поднял голову и с большим недоумением обвел глазами гостиную. Взгляд у него был туманным и почти бессмысленным.
– Спать! Всем спать! – произнес он сердито и уронил голову на спинку кресла. И вновь обрушился на гостиную его мощный храп.
И в этот момент Алексей опять заметил взгляды, которыми обменялись Екатерина Савельевна и Закоржевский. Причем у последнего он был откровенно насмешливым, а у купчихи ненавидящим. И те слова, которые она прошептала едва слышно, подтвердили его подозрения.
«Старый осел!» – прочитал Алексей по губам хозяйки, и в дополнение к ним еще парочку слов, которые в приличном обществе вслух почти не произносятся.
Они поднялись с Иваном одновременно.
– Мы вам очень благодарны, Екатерина Савельевна, за прекрасный вечер! – Иван склонился к ручке хозяйки, затем к ручке Верочки. – Очень жаль расставаться, но мы вынуждены вас покинуть. Сами понимаете, служба! Нам еще предстоит написать кое-какие бумаги и отчитаться перед начальством за сегодняшний день.
Алексей последовал примеру приятеля и добавил уже от себя, что давно не бывал в столь теплой домашней обстановке и не чувствовал себя таким счастливым.
С последним заверением он явно переборщил и понял это в тот момент, когда Вера, порозовев от смущения, выдернула пальчики из его ладони и, повернувшись к матери, попросила:
– Маменька, велите послать приглашение господам сыщикам на наш музыкальный четверг. – Она присела в неуклюжем реверансе перед Алексеем и, еще более покраснев, произнесла смущенно: – Мы будем искренне рады, если вы посетите нас, Алексей Дмитрич! – И требовательно прикрикнула на мать: – Ну же! Немедленно запишите адреса господ полицейских.
– Непременно, непременно, сейчас запишу, – засуетилась Екатерина Савельевна и достала из крошечной, висевшей на локте сумочки столь же крошечную книжку. Похожая хранилась у матери Алексея в шкатулке с драгоценностями как самое дорогое воспоминание юности. Обычно такие книжечки служили дамам для бальных записей, в них вносили имена кавалеров, которым был обещан танец. По непонятной причине рука у Екатерины Савельевны дрогнула, и книжечка выскользнула из ее пальцев. Алексей подхватил ее у самого пола. Но этой доли секунды ему хватило, чтобы заметить в верхней части золотой крышечки миниатюру с изображением головы греческого бога Диониса, а под ней – часики величиной с серебряный гривенник. Это было настоящее чудо, творение рук замечательного мастера. – Спасибо, – поблагодарила его хозяйка. Ее щеки порозовели, и она виновато улыбнулась. – Говорят, плохая примета, если выпустишь дорогой твоему сердцу подарок из рук. Но вы не позволили ему упасть, и я думаю, теперь ничего плохого не случится!
– Служба у нас такая, Екатерина Савельевна, ничего плохого не допускать! – вместо Алексея ответил Иван. – С тем и живем каждый день! – Он взял под козырек. – Приятного вам отдыха, господа!
– Нет, нет, подождите, – Екатерина Савельевна взяла в руки карандашик и мило улыбнулась гостям. – Нуте-с, извольте ваши адреса!
– А у нас один адрес: улица Тобольская, отделение сыскной полиции, – улыбнулся в ответ Алексей и тоже приложил ладонь к козырьку форменной фуражки.
Глава 9
Чудесная летняя ночь, словно гигантская птица, раскинула свои крылья над Североеланском. Вместе с облетевшим черемуховым цветом ушли из города холода и дожди, подутихли ветры, уступив место ласковому теплу, отчего все живое мигом пошло в рост, зазеленело, налилось соками. В такие ночи долго не хочется спать, тянет прогуляться, благо что легкий ветерок разгоняет комаров и мошку, надоедливую мелкую тварь, которая одна стоит доброй дюжины самых прожорливых комаров.
Хорошая погода и прекрасный ужин настраивают обычного человека, как правило, на лирический лад. Именно в такие минуты умиротворенного гражданина тянет помечтать о чем-то возвышенном и абсолютно нереальном, пофилософствовать или поразить мир какой-нибудь сног-сшибательной идеей.
Но проза жизни не отпускала сыщиков даже в этот благостный для всей живой природы час. Сегодняшний день был чрезвычайно насыщен событиями, и они спешили закрепить их в памяти. Убийство неизвестной женщины и ее ребенка не давало им покоя. В этом преступлении было много неясных моментов, но мотив, кажется, определился. Вернее всего, кто-то сильно не хотел, чтобы ребенок появился на свет, и, когда это все-таки произошло, избавился не только от него, но и от матери.
Причем убийцей мог оказаться кто угодно. И ветреный прощелыга, и почтенный, поддетый бесом под ребро отец семейства, и пьяница-муж, и даже изрядно разгневанный родитель самой жертвы. На памяти Ивана было несколько случаев, когда отцы таким образом расправлялись с непутевыми дочерьми, стремясь избежать семейного позора.
С утра мельника поместили в арестантскую, в которой он находился по сей момент в компании мелких жуликов, пьянчуг и дебоширов. И друзья надеялись, что через сутки он в полной мере осознает, в какие жуткие условия попал, и попросится на допрос. Пока не было никаких оснований считать его убийцей. Слишком трусоват и жаден был Петухов, но, с другой стороны, он мог убить по принуждению. Иван не сомневался, что за свою мельницу Петухов готов был заложить душу дьяволу. И деньжата тоже изрядно любил. Такие личности, трусоватые, но жадные до финажек, маму родную укокошат, если почувствуют в том выгоду.
В принципе Алексей был полностью с Иваном согласен. И все же тяжело вздохнул, не преминув заметить:
– Чует мое сердце, в деле с этой барышней не один человек завязан. А мельник лишь самый кончик веревочки, что из клубка торчит.
– Да уж, – вздохнул в ответ Иван, – тянем-потянем, вытянуть не можем!
– И все твой зловредный язык, Ванюша! Ну на кой ляд тебе вздумалось горевать по поводу того, что в губернии нет ни одной стоящей шайки? Как в воду глядел! Накаркал!
Иван удрученно хмыкнул, но ничего не ответил на это абсолютно справедливое замечание. Нет дурнее приметы, как сетовать на отсутствие работы. Тотчас ее столько навалится, что «мама» не успеешь вымолвить!
Огорченный собственной оплошностью, Иван некоторое время шел молча, затем вдруг громко икнул, тотчас остановился и посмотрел на небо.
– Что-то мне не по себе! Кажись, Михалыч костерит нас почем зря! Совсем, видно, озверел! Ждал, наверно, что появимся в управлении и доложимся, как прошел захват Ворона.
– Я думаю, следует это сделать. Скорее всего Федор Михайлович еще там. Особенно если Олябьев уже доложил о результатах вскрытия.
– Согласен, – вздохнул Иван, – второй час ночи. Самое время для работы. Только что мы ему скажем? Где прохлаждались? С какой целью? Все равно узнает, что у купца засиделись!
– Так и скажем: были у Полиндеева! Честно сказать, мне его новый управляющий определенно не понравился. Чувствуется, что чванлив, самоуверен, большого мнения о собственной персоне.