Александра – наказание господне, стр. 30

Но небу неслись низкие тучи, гонимые сильным верховым ветром. Дождь, поливавший землю целую неделю, утром прекратился, но все кругом настолько пропиталось влагой, что казалось, будто она сочится из-под каждой травинки.

Огромная поляна, которую перед началом ярмарки покрывал роскошный зеленый ковер, превратилась в чавкающее, зловонное болото. Ноги проваливались в грязь чуть ли не по колено, поэтому все: и покупатели, и торговцы, и просто зеваки, которых на любой ярмарке гораздо больше, чем всех остальных, предпочитали большей частью передвигаться верхом. Но всеобщую сумятицу как раз и создавали праздношатавшиеся толпы, чье единственное предназначение было – тревожить лошадей да забавлять истинных знатоков дурацкими суждениями. Их не пугает ни распутица, ни опасность быть смятыми многочисленными всадниками.

Кирилла Адашева толпа зевак приводила в ярость, потому что, несмотря на месиво под ногами, число остолопов, лезущих под копыта его с Павлом лошадей, не убывало. Особенно много их толпилось около загонов с ахалтекинцами и «англичанами». Временные конюшни с рысаками графа Орлова и дончаками Платовского завода находились на некотором возвышении, и хотя народу там сновало не меньше, но было суше, что позволяло спешиться и осмотреть лошадей.

Подобная ярмарка, на которой были представлены почти все породы лошадей казенных и частных конезаводов, на юге России проводилась впервые и интерес вызвала небывалый. Вдобавок к известным породам бельгийцы привезли своих брабансонов, потомков рыцарских коней, французы новую породу – першероны: более резвых и темпераментных, в отличие от «бельгийцев», медлительных и добродушных тяжеловозов.

Однако самый большой интерес вызывал загон с редкими для России «арабами». Высокий рыжий англичанин, имевший портретное сходство со своими подопечными, минуя запреты [19] привез на ярмарку почти дюжину жеребцов и кобыл – уроженцев оазисов Аравийского полуострова. Адашева и Павла привлекали хадбаны, самые сильные из арабских лошадей. У князя уже стоял в конюшне великолепный экземпляр по кличке Алтан-Шейх, а сегодня удалось приобрести для него парочку подружек.

Адашев решил остаться до конца ярмарки, потому что в суматохе первых дней не успел насладиться чудесным зрелищем, которое представляло собой это огромное собрание великолепных животных, созданных не только для того, чтобы приносить человеку пользу, но и радовать его душу и сердце.

Все пространство поляны, края которой терялись в дымке у дальнего леса, заполняли временные деревянные сооружения: конюшни, навесы, загоны... Здесь царила смесь запахов лошадиного пота, мочи, сырой травы и раскисшей глины. Неумолчное ржание лошадей, их испуганное всхрапывание при виде настырных зевак, крики барышников, визг дамочек, занявших временные же беседки, – все вместе рождало чувства, от которых странно щемило сердце, волновалась и замирала душа...

Коробейники и цыгане, вездесущая ребятня и неповоротливые купцы в суконных поддевках продолжали испытывать терпение приятелей: как будто сговорясь, они лезли под копыта их лошадей. Павел, прокладывавший дорогу сквозь эту разноцветную толпу, даже охрип, проклиная беспечность пешей братии.

До обеда они успели полюбоваться на английских чистокровных красавиц – рыжих, караковых и гнедых, но сейчас уже второй раз за этот день возвращались к загону с ахалтекинцами, или аргамаками, как называл своих скакунов хозяин – огромного роста татарин, утверждавший, что привез их из оазиса Ахал-Теке, где каждую лошадь вскормил отборным зерном и выпоил верблюжьим молоком. Около этого загона толкалось особенно много любопытных, но покупателей было маловато: дорого.

Купец не уставал нахваливать выносливость и резвость своих питомцев, на редкость стройных и красивых. Они нервно переступали тонкими ногами, и Кириллу казалось, что еще мгновение и лошади взметнутся ввысь, распластаются в прыжке над оградой, над людской толпой и исчезнут в заветных, таинственных далях, где им так легко дышалось, где они бегали жеребятами и были счастливы...

Адашев отправился на ярмарку с единственной целью: купить несколько чистокровных арабских кобыл, но почему его так разволновал вид гордых ахалтекинцев, объяснений не находил.

В этот раз народ вокруг загона отсутствовал, и, подъехав ближе, друзья поняли причину. Все лошади были проданы, причем совсем недавно. Умиротворенный татарин в окружении приказчиков стоял в конце загона и по его довольной улыбке легко угадывалось, что купец не остался в накладе, сделки совершены удачные и теперь он с легким сердцем будет готовиться к следующей ярмарке.

Князь с грустью оглядел опустевший загон, посмотрел на Павла. Тот весело улыбнулся в ответ:

– Не горюй, братец! Ты же все равно не собирался их покупать. А лошади, несомненно, попали в хорошие руки! Вряд ли кто за такие деньги осмелится купить аргамаков для пустых забав.

– Хотелось бы надеяться, но каюсь, Павлуша, я ведь подумывал – не купить ли мне хотя бы парочку! Больно они мне приглянулись, шельмы! Не приведи Господь, если хозяин у них бестолковый человек!

– Прекрати слюнявиться! – прервал его приятель. – Разве это последние лошади в нашей жизни? А вот некая очаровательная особа от тебя определенно сбежит! – Павел, привстав в стременах, посмотрел в сторону беседок, пестревших многоцветием женских платьев и шляпок. – Смотри, кажется, я ее вижу! – Павел повернулся к Адашеву и с преувеличенной укоризной посмотрел на него. – Стоит она, подобно Пенелопе, у беседки и вздыхает: «О, милый Одиссей! Когда же ты согреешь мою душу и сердце!»

– Перестань! Во-первых, я ее предупредил, что ничего интересного она здесь не найдет. Скачки, сам знаешь, из-за грязи отменили, парад лошадей под проливным дождем тоже был не самым приятным зрелищем. Во-вторых, она непонятно почему решила на меня дуться: возможно, думает, что хляби небесные по моему приказу разверзлись. По крайней мере других поводов для недовольства я не вижу.

– А вот я догадываюсь, mon cher, peu sagace ami! [20] Поводов ей как раз хватает! В свете вы давно уже числитесь женихом и невестой, но, насколько мне известно, ты так и не сделал ей предложения. А для женщины нет ничего страшнее неопределенности, помяни мое слово!