Эрдейский поход, стр. 19
– Скоро вступим на земли Залесья, – объявил Бранко.
– Как скоро? – поинтересовался Всеволод.
– А вот как Брец-перевал пройдем – так и вступим.
– И долго еще до перевала?
– Пару ночей проведем по эту сторону Карпатских гор, – ответил волох. – От силы, три ночи. Потом начнутся трансильванские земли.
Глава 16
В этот раз волкодлака, вышедшего к лагерным огням, они разглядели хорошо. Правда, не сразу.
Костры горели почти сплошным кольцом, весело трещал хворост, высокие языки пламени жадно лизали ночь, так что тень, выскочившая из мрака, в лагерь пробиться не смогла. Метнулась вдоль огней. В сторону, в другую – и исчезла, растворилась прежде, чем вдогонку полетели стрелы и копья.
Тварь, однако, попалась упрямая. Скрывшись в одном месте, тут же объявилась в другом – на противоположной стороне стана. Опять скакнула перед кострами, опять отпрыгнула обратно – в спасительную тьму. Две стрелы дозорных с шелестом вошли в стену сплошного мрака, казавшегося из-за ярких огней еще гуще, еще плотнее. Ни воя, ни визга не было – стрелы цели не достигли.
А в лагере уже царил переполох. Взволновались, заржали, забились на привязи лошади. Похватали оружие, изготовились к бою люди.
Всеволод со всех ног бежал к самому опасному участку.
Голодный оборотень отступать не желал и вскоре приблизился в третий раз. Там, где огни пониже. И где меж кострами пространства побольше. Там, где уже стоял Всеволод. Волкодлак подскочил к пламени почти вплотную...
Было мгновение, краткий миг. И еще один. И еще немного времени.
В пляшущем свете пламени Всеволод видел темную тварь – всю, целиком.
Ну, действительно, демон-волк! Огромный. Густая шерсть – встопорщена. А задние ноги сложены особым образом: коленные суставы вывернуты не как у волков – назад, а как у людей – вперед.
И морда с оскаленными клыками...
Было все-таки в ней, в этой морде, что-то от человеческого лица. Неуловимо, но так было. Противоестественная помесь хищного зверя и человекоподобного нелюдя выглядела одновременно и пугающе, и отвратительно, и по-своему даже красиво. Только от красоты той существо казалось еще более ужасным.
Подбежавший Федор взмахнул сулицей на тонком осиновом древке. Блеснул в багровых отблесках наконечник с частой насечкой белого металла.
– Погоди-ка серебром бросаться, – перехватил руку дружинника Всеволод. – Испытаем слово старухи.
Самое время сейчас...
Десятник опустил дротик.
Не оборачиваясь, Всеволод крикнул остальным:
– Не мешать!
И шагнул к кострам.
– Русич! Остановись! – предостерегающе рыкнул где-то сзади из-под своего шлема-горшка Конрад.
Всеволод тевтона не слышал. Он уже смотрел поверх огненных языков в глаза волкодлака. А там, в глубине сузившихся зрачков зверя... полузверя, – нет ничего. Только отражалось искаженное пламя.
Оборотень чуял – или знал? понимал? – что опасаться серебра сейчас не нужно. И оборотень не скрылся в ночи. Не отпрыгнул во тьму. Оборотень остался на месте, ожидая.
Всеволод подошел еще ближе, через доспех ощущая жар костра. Чуть не в угли вступил. Волкодлак, обезумев от близости человека, от близости пищи, тоже полез было в самое пекло.
Но – взрыкнул, взвизгнул, мотнул головой, щелкнул по горячему воздуху клыками. Попятился, мягко пригибаясь, стелясь по земле.
Запахло паленой шерстью. С клыков-ножей капала слюна. И вся морда – в пене.
Волкодлак отошел на два шага назад. На три... и... И изготовился к прыжку.
«А прыгнет ведь! – пронеслось в голове Всеволода. – Прямо через огонь и прыгнет, презрев вековечный страх нечисти перед живым пламенем. На грудь, на серебряное зерцало прыгнет, не щадя ни лап, ни морды. Вот сейчас...»
Каков же должен быть голод, терзающий волкодлака, если обезумевшая тварь готова на это?!
Руки Всеволода сами потянулись к мечам. Отточенная булатная сталь с серебряной насечкой поползла из ножен. Коли заговорное слово степной колдуньи не остановит оборотня, нужно успеть срубить его в полете.
Вот, сейчас!
Распрямятся поджатые, по-человечьи согнутые задние лапы ненасытной твари. Толчок, прыжок – сквозь костер, на серебро...
– Эт-ту-и пи-и пья, – властно прокричал-пропел Всеволод незнакомые слова неведомого языка.
Смысла их постичь он не мог и не пытался. Да и был ли смысл в этом кратком мелодичном заклинании?
И будет ли от него прок?
Ночь содрогнулась.
О, такого рева Всеволод еще не слышал. Не звериного даже, более чем просто, звериного. Рева, в коем слышались и разочарование, и отчаяние, и ненависть, и ярость, и проклятие, и тоска, и вечный неутолимый, неведомый человеку голод...
Рев обманутого хищника, у которого из-под носа, из когтей почти вдруг вырвали добычу, оглушил...
Всеволод невольно отшатнулся.
Рев стих.
Мгновение – не больше – оборотень щерился в бессильной злобе, прожигая Всеволода горящим взором. Отблесков костра в глазах твари вицно уже не было. Глаза ее горели иным огнем – страшным, шедшим изнутри, из самой черной души.
И от адового огня того, казалось, плавится и стекает серебро по кольчужным звеньям.
Потом волкодлак развернулся. Резко, волчком. Глянул еще раз – через плечо, через вздыбленную шерсть. Словно плетью стеганул, словно кистенем с маху вдарил, варом словно плеснул из крепостного котла.
С клыков капало.
Голод... Зверь темного обиталища алкал живого теплого мяса. Но зверь уходил.
Оборотень прыгнул, вложив в прыжок всю силу, что собрал для прыжка через огни. Но прыгнул прочь. В ночь. Влетел, ввалился в стену мрака.
Исчез.
Сам стал мраком.
– Отступил! Ушел! Сгинул! – тихо-тихо шептались вокруг.
Дружина смотрела вослед волкодлаку. В непроглядную темень. Никто не спустил тетивы лука, никто не бросил копья. Все стояли пораженные, ошеломленные.
Всеволод медленно опускал мечи. И тщетно пытался вспомнить, когда успел занести клинки.
Отступил, ушел, сгинул... При желании Всеволод мог видеть и в кромешной тьме – старец Олекса его этому обучил. Да, мог бы, если бы не помеха, если бы глаз не слепило яркое пламя, отделявшее Всеволода от ночи. Мог бы... Но сейчас нужды в ночном зрении не было. Что-то подсказывало: оборотень ушел из границы видимости. Далеко ушел оборотень.
– Слово колдуньи действует.
Всеволод оглянулся. Бранко! Это сказал он. Уверенно сказал, со знанием дела. Волох стоял рядом. И не понять – удивлен? Озадачен? Или – ничуть. Или просто сказал. То, что было.
– А раз уж вриколак отступил, то снова уже не подступится, – добавил проводник. – Такая уж у него порода.
– Может, не ведьмино слово вовсе прогнало оборотня, – возразил Конрад. – Может, это огонь и сталь с серебром остановили вервольфа?
Сакс снял шлем. Лицо тевтонского рыцаря было красным. Брови сведены к переносице.
– Слово, – твердо сказал Бранко.
– Слово, – подтвердил Всеволод. – Я видел глаза твари. И я знаю.
Щека тевтона дернулась.
– А я бы все же предпочел изрубить тварь. Но пусть даже и слово... Хоть бы и так... Нам-то с того какая польза? Что нам это дает?
– О-о-о, – протянул с улыбкой Всеволод. – Многое то дает. А опреж всего – время.
И распорядился:
– Снимать лагерь! Седлать коней!
– Ты что, русич? – еще сильнее нахмурился Конрад. – Ночь! Нельзя выходить из-за огней.
– Можно. Теперь – можно. Заговор степной колдуньи хранит вернее огня. А времени у нас мало. Раз уж оборотни-волкодлаки рыскают по эту сторону Карпатских гор, то что сейчас творится по ту? Мы отправляемся сейчас же.
– Разумно ли то, Всеволод? – спросил Федор.
Осторожный десятник все еще держал в руках сулицу и опасливо поглядывал за огни.
– Неразумно сидеть на месте, когда есть возможность продолжить путь, – ответил Всеволод. – Люди и кони отдохнуть успели. Утро уже не за горами, а нам все едино не заснуть. Так к чему медлить?
– А все же я бы дождался рассвета, – десятник неодобрительно покачал головой. – Волкодлак волкодлаку рознь. И потом... упыри...