Тевтонский крест, стр. 63

Препятствие он взял с ходу. Декоративные крестообразные отверстия в церковной ограде послужили упором для рук и ног. Бурцев перевалился между двумя крылатыми ангелами, спрыгнул вниз. Отягощенные доспехами и потому не столь ловкие преследователи разразились проклятиями. А он со всех ног уже несся к воротам храмового комплекса.

Увы, все оказалось не так просто. На территорию храма из ворот валила плотная галдящая толпа. Судя по всему, народ вытесняли с улицы, а любопытные горожане всячески упирались, стараясь что-то рассмотреть за чужими спинами… М-да, сквозь такое столпотворение хрен пробьешься.

Бурцев свернул на небольшую цветочную клумбу и с разбега вновь вскарабкался к фигуркам на церковной ограде. Подтянулся, глянул вниз — под мраморное крыло. Эх, вот ведь незадача!

Пышная процессия неторопливо шествовала по улице. Вооруженные рыцари, оруженосцы, слуги… Во главе колонны — под стягом с изображением белой стрелы на красном фоне — ехал высокий всадник, чьи доспехи почти полностью скрывали расшитые золотом и серебром одежды. Светлые волосы наездника, аккуратно подстриженые над бровями, по бокам и сзади свободно ниспадали на плечи. Худощавое лицо несло печать кротости, скорби и смирения, свойственных скорее монаху, нежели воину. Тем не менее на боку всадника висел длинный меч, а сам он восседал на крепком боевом жеребце. Оруженосцы везли за своим господином треугольный щит все с той же — белой на красном — гербовой стрелой, тяжелое рыцарское копье и островерхий шлем, на котором величественно покачивался роскошный плюмаж из павлиньих перьев.

— Дорогу князю Силезии Генриху Благочестивому! — торжественно провозгласил конник в пестрых одеждах из свиты скорбноликого всадника. — Дорогу княжескому войску, выступающему навстречу верному союзнику и доблестному королю Венцеславу.

Кричал он больше для порядка. Дорога была совершенно свободна, и князь Генрих со своими рыцарями, крестясь, вступил под тень церковных ангелов. Желания прыгать вниз — под копыта и копья грозной княжеской дружины — у Бурцева не возникло. За подобную дерзость простого кмета убьют на месте. А не убьют — так схватят, что тоже его не устраивало.

Бурцев оглянулся. Нет, воины Казимира за ним не гнались. Зачем, если можно пустить вдогонку стрелу? В одну из крестообразных щелей храмовой ограды уже вставлен куявский самострел. Декоративные прорези, оказывается, служат еще и бойницами!

Он спрыгнул на церковную клумбу в тот самый момент, когда невидимый стрелок спустил тетиву арбалета. Толстый короткий болт звякнул над головой беглеца. Тяжелый наконечник перебил колени мраморного ангела. Крылатая фигурка, надломившись, рухнула за ограду. Звон разбитого мрамора потонул в криках княжеской свиты.

Зашибло кого-то, что ли? Увесистый ангелочек, рухнув на процессию с приличной высоты, запросто мог проломить чью-нибудь не защищенную шлемом голову.

Толпу в воротах храмовой ограды больше не сдерживали. Любопытствующие и встревоженные горожане настырно проталкивались обратно на улицу. Бурцев поспешил смешаться с людской массой.

— Князя Генриха убило! — раздался над ухом чей-то голос.

— Не-е, не убило! — возразил другой. — Рядом что-то упало — прямо под копыта княжеского коня.

— Все равно, дурной знак то!

— Истинно так. Не иначе, Господь предупреждает князя о поражении в битве с татарами. Ох, горе нам, грешным.

— На все воля Божия.

— Аминь [47].

Князь не пострадал. Это Бурцев понял сразу, как только протиснулся через церковные ворота на улицу. Фигура Генриха Силезского по-прежнему возвышалась над толпой, тем не менее к князю отовсюду пробивались знатные паны. Некоторые из них в волнении спешивались и припадали к стремени едва не погибшего господина.

Бурцев не замедлил воспользоваться верноподданническим пылом силезского рыцарства. Приметив бесхозного жеребца, он тихонько вывел его из бушующей людской массы к ближайшему безлюдному переулку. Здесь Бурцев, уже не таясь, вскочил в седло и ударил пятками по конским бокам…

Проклятий шляхтича, у которого средь бела дня увели боевого скакуна, никто не расслышал. Как и воплей куявцев: преследователи Бурцева надолго увязли во взволнованной толпе.

Приказа закрыть ворота не было. И городская стража, увлеченная шмоном очередного крестьянского обоза, не стала останавливать странного кмета на добром коне, лихо промчавшегося меж телег.

Глава 59

Кхайду-хан выслушал краткий доклад своего лазутчика внимательно. А дослушав, удовлетворенно кивнул головой:

— Богемскому королю не поспеть к легницким землям раньше нас. А то, что Генрих Силезский вышел из-за городских стен, нам только на руку. Мы тоже выступаем. Сейчас же.

Загрохотали боевые барабаны, засуетились люди, зазвенело оружие. Многотысячный татаро-монгольский лагерь пришел в движение. Полон, сковывавший движения войска, был распущен. Необходимая поклажа уложена в тюки. Легкие полевые самострелы, которые успел за время отсутствия Бурцева изготовить Сыма Цзян, разобраны и увязаны на крупах самых выносливых лошадей.

… Они продвигались быстро. Продвигались долго. Продвигались без отдыха. Ели, пили и спали в седлах. Воины пересаживались с уставших лошадей на запасных, потом пересаживались снова. И снова. И снова. Никто не роптал.

И они успели. Татаро-монгольские тумены добрались до объединенных войск поляков и тевтонов за сутки. Рано утром к Кхайду-хану на взмыленной лошади примчался раненый посланник передовых разъездов. Всадник сообщил, что дозоры наткнулись на поляков и полностью разбиты, а войска Генриха Благочестивого и Конрада Тюрингского готовятся к битве, так и не дождавшись подмоги из Чехии.

Снова тревожно ударили гулкие барабаны, возвещая степным воинам и их союзникам, что приближается время убивать и умирать.

Тумены Кхайду остановились, когда раннее утро стало поздним. Лишь арьергард кочевников еще стягивался в единый кулак резерва и засады у заросшей камышом речушки Нисе. Два холма на берегу идеально подходили для наблюдения за раскинувшимся впереди бескрайним полем, а узкая глубокая ложбина между ними позволит скрытно вводить в бой свежие силы.

Скрываться было от кого: их уже ждали. На широкой равнине без особого пока порядка расположилось воинство поляков и тевтонов. Длинные рыцарские копья с трепещущими на ветру зубчатыми флажками-банерами. Тяжелые полотнища хоругвей. Яркие цвета гербов, щитов и одежд. Это скорее празднично-турнирное, нежели боевое великолепие поразило Бурцева.

Монголы и их союзники выглядели не столь эффектно. Пики с бунчуками из запыленных конских хвостов и хищно загнутыми крючьями для стаскивания противника с седла казались короче рыцарских копий. Немногочисленные штандарты не могли похвастать буйством красок. А доспехи и походная одежда даже у знатных нойонов и ханских нукеров были скорее практичными, нежели вызывающе роскошными.

По численности монгольское войско тоже ощутимо уступало противнику. Ядвига не лгала: трем изрядно потрепанным в предыдущих боях и уставшим после длительного перехода туменам противостояло тысяч сорок рыцарей, оруженосцев, кнехтов и стрелков-арбалетчиков. Даже без союзных чешских дружин польско-немецкая армия представляла серьезную угрозу.

Тумен, тумынь, или, как предпочитали называть десятитысячную боевую единицу татаро-монгольского воинства русичи, «тьма», лишь на первый взгляд казался дикой и неуправляемой ордой. Степные всадники и их союзники прекрасно освоили простую и эффективную систему знаков-приказов, отдаваемых сигнальными бунчуками и барабанным боем. Таким образом, сотники и десятники во время битвы могли не только проявлять собственную инициативу для решения тактических задач, но и «ретранслировали» подчиненным команды вышестоящего начальства.

Боевой порядок в тумене, напоминавшем со стороны броуновское движение конных «молекул» и потому нередко вводившем в заблуждение противника, тоже имелся, и притом довольно четкий. Впереди — сторожа-разведчики. За ними — авангард тумена. В тылу — резерв. Между авангардом и резервом — основные силы, поделенные на три части. Каждая из них — центр, правое и левое крыло — в свою очередь, тоже разбиты на три отряда: авангард, левую и правую половину.