Темный Набег, стр. 26

И Всеволод из-за вертящегося Конрада тоже не заметил, как…

Эх, не уследили!

Одна когтистая лапа цапнула-таки снизу крайний слева самострел, вторая – подцепила под серебрёный шелом стрелка, так и не выпустившего оружие. Стрела-факел выпала из зажимов арбалетного ложа, прежде чем щелкнула тетива. Орущего стрелка когтистые лапы выдернули за стену, прежде чем мечи Всеволода и Конрада поспели на помощь.

Но два арбалета все же выстрелили. Всадили два горящих факела в трескучий завал во рву. Видимо, это был сигнал: с других стен, с башен вниз тоже полетели зажигательные стрелы. Не в упырей – в ров, в хворост, щедро политый горючей смесью.

Палили рукотворный бурелом одновременно, отовсюду, с разных концов.

И – подпалили!

И – занялось! И побежали по рву веселые огоньки.

Поначалу слабые, дымные, едва заметные, они быстро крепли, грозя вскоре обратиться бушующим пожаром.

Пламя разгоралось!

Вот жгучие языки пробуют на вкус мертвых тварей, пронзенных стрелами и валяющихся в охапках хвороста. Вот – хватают за ноги перебирающихся с той стороны упырей. А вот уже и весь ров пылает вовсю.

Вверх – выше стен, к самому небу – взметаются снопы искр, черной вьюжкой-метелицей поднимается горячий пепел и густой тяжелый дым. С треском проседает сгорающий хворост, рушатся обложенные сухими ветками дровяные шалашики, колодцы и поленицы. Объятые пламенем бревна хрустко вминают полыхающую растопку и тоже уходят вниз, ворочая боками с обугленной искристой корой.

Да, костерок во рву был выложен с умом: осевшие угли, отделенные к тому же от замка валом, не раскалят, не попортят каменного основания стен, не повредят крепости. Весь жар изо рва пойдет вверх. И то – хорошо, то – разумно. Раскаленные уголья – не текучий греческий огонь, что горит быстро, сильно, что опаляет и обжигает все на своем пути, но большого жара не дает. От раскаленных угольев и каменная кладка потрескаться может.

Пламя металось и ревело – и во рву, и надо рвом. Будто сама земля разверзлась над преисподней. Мертвые бледные тела и живые кровопийцы, не успевшие вовремя выпрыгнуть из хрусткой огненной ловушки, десятками, сотнями скатывались в огненный провал, корчились в пекле, вспыхивали, раздувались, взрывались фонтанами черных брызг, обугливались буквально на глазах.

Глава 21

– Из адовой бездны вы народились и в геене огненной сгинете! Аминь! – послышалось где-то рядом – громогласное, яростное, истовое…

Всеволод в изумлении оглянулся. Орденский священник – в черной рясе и белом плаще, без меча, но с огромным крестом в руках стоял на стене. Вроде бы тот самый клирик, что после дневной вылазки принимал вместе с лекарем-алхимиком тяжело раненного рыцаря. Что ж, вовремя появился святой отец. И слова сказаны к месту…

– Аминь!

– Аминь!

– Аминь!

Тевтоны, вдохновившись, вдруг затянули незнакомую Всеволоду песнь – долгую, монотонную торжественно-унылую. Какой-то латинянский церковный гимн… Мощный басовитый мотив пробивался сквозь пронзительные крики умирающих, сквозь вой упырей.

Орденские братья пели на стенах и пели под стенами – в замковом дворе, где тоже кипела сеча, где лютовала смерть. Песнопение сражаться тевтонам не мешало – скорее, наоборот. Крестоносцы разили нечисть и гибли сами с неведомым псалмом на устах.

Русичи, татары и шекелисы рубились молча.

А снаружи…

Всеволод выглянул из бойницы. Лицо обдало потоком горячего воздуха: жар ощущался даже здесь, наверху, на изрядном удалении от огненного кольца, обвившего крепость. А что же тогда творится там, возле рва? А во рву?!

Творилось…

Что-то…

Языки пламени, будто огненным ножом, распороли темное воинство. Отрезали изрядный кус его, пробившийся к замку. А остальное… остальные… Невыносимый жар жег и оттеснял оставшихся на той стороне упырей обратно к частоколу. Пылающий ров не позволял врагу навалиться всей массой – как прежде, как до сих пор.

Огонь давал защитникам время, дарил шанс.

Но беда была в том, что на эту сторону рва уже прорвалось слишком много нечисти.

И слишком много темных тварей взобралось на западную стену.

И вновь спустилось вниз.

Много. Слишком.

Там, у западной стены, на западной стене, под западной стеной шел сейчас главный бой, там этой ночью решалась судьба Серебряных Врат. И, пожалуй, собравшейся там нечисти, перевали вся она через стену, хватило бы, чтобы перебить добрую половину Сторожного гарнизона еще до подхода главных сил. А уж когда ров погаснет… когда в замок хлынет все упыриное воинство…

К тевтонам на злополучной западной стене уже примкнула часть татар с соседней – северной. Над непролазными осиновыми рогатками мелькали вперемежку мечи и кривые сабли, копья – с крюками и без, пущенные почти в упор стрелы… Когтистые лапы… Но кровопийцы не отступали. Какое там! Вот опрокинуты и сброшены вниз осиновые заграждения в одном месте. А вот – в другом. Захваченный упырями участок ширился. И все попытки защитников отбить утраченные позиции, успехом пока не увенчались. Людей на западной стене оставалось все меньше. Бледных длинноруких теней – больше…

…больше…

еще больше…

еще…

На замковом дворе, в ближайшем к месту прорыва проходе – меж крепостной стеной и кузницей – осиновые рогатки и наспех возведенная баррикада тоже не выдержали напора темных тварей. Хлипкая преграда развалилась под чудовищным натиском. Несколько рыцарей в белых одеждах и кнехты в одеждах черных быстро образовали в бреши живое заграждение. Встали плечо к плечу, щит – к щиту.

Задержат. Но – ненадолго.

Людей здесь – мало. А нелюдей – больше. Много больше. А с западной стены валят все новые и новые твари. А серебрёные копья и мечи уже не справляются. Тевтонский строй прогибался. Строй вот-вот лопнет, рассыплется.

Да, немцы отважно бились за каждую пядь мощеного замкового двора. Но плетью обуха не перешибешь. И немцы – отступали. Во множестве оставляя иссеченную, истыканную серебром нечисть. Но и своих убитых и раненных – оставляя тоже. Павших тевтонов мгновенно облепляли упыри, норовя через посеребренные кольчуги и латы добраться до вожделенной теплой влаги цвета огня и заходящего солнца.

– Пришло ваше время, русич, – повернулся к Всеволоду магистр.

«Ага, припекло-таки!» – без злорадства, но с раздражением подумал Всеволод.

Вообще-то, их время пришло раньше, чем об этом соизволил сообщить Бернгард. Дружинники Всеволода и примкнувшие к ним шекелисы давно уже бились с прорвавшимися в замок упырями. Бились на том самом месте, где были поставлены. Грамотно бились и слаженно, выстроив стену посеребренных щитов поперек двух широких проходов. Бились несуетливо, расчетливо принимая злобную нечисть на клинки и копья, уничтожая каждую тварь, что приближалась на расстояние удара, ловко срубая тянущиеся за щиты длинные руки.

Дружинная стена, поставленная в несколько рядов, стояла крепко, незыблемо. Но – не там, где нужно, стояла. Основной натиск упыриного воинства приходился сейчас на соседние проходы. Внизу, этого не видно. Но сверху…

Всеволод заорал сверху – громко, зычно, во всю глотку, по-русски:

– Федор! Илья! Лука! Берите свои десятки! Подсобите тевтонам! Справа! Справа, я говорю, возле кузни! Туда! – Оба его меча указывали – куда. – Там вот-вот нечисть прорвется!

Услышали. Поняли. Расторопные и смышленые десятники мигом отвели бойцов куда сказано. И подмога подоспела вовремя. Меж белых рыцарских плащей и черных накидок кнехтов вклинились червленые вотолы и мятли [8]русских дружинников. Прогнувшийся, поредевший, трещавший и разламывавшийся уже тевтонский строй вновь окреп, начал выравниваться буквально на глазах.

А Всеволод продолжал сыпать командами.

– Иван! Золтан! Вы со своими – стойте на месте!

Пары десятков воинов должно хватить, чтобы оборонить занятые проходы. Благо, нечисть там уже изрядно пообломала зубы. И дохлых кровопийц там нынче больше чем живых. Живые же твари сейчас напирают правее – возле кузницы.