Пески Палестины, стр. 48

Оборвался провод, соединявший колокольню с Проходом Шайтана.

Повалились, посыпались балки.

Бурцев едва успел поднырнуть под пулеметную треногу. Тем и спасся. А вот МG?42 — хана. Тяжеленная перекладина, к которой крепился колокол, рухнула на ствол. Смяла, искорежила…

И снова громыхнуло. На этот раз внизу — под ногами, на втором этаже. Башню тряхнуло второй раз. Бурцева подбросило. Приложило мордой о доски.

И еще раз бабахнуло.

Колокольня дернулась, накренилась, скособочилась вся, обращаясь в Пизанскую башню на иерусалимский манер. Кто?то упорно долбал по трехэтажной постройке фугасками среднего калибра, стремясь переломить, повалить… Хорошо хоть, все горшки с «греческим огнем» уже сброшены вниз. Иначе побились, расплескались, и пылать бы сейчас колокольне адским пламенем.

Бурцев осторожно выглянул через снесенное ограждение. Ага, вот оно что! Меж Скорнячной и Испанской улицами стоит приземистый тягач с пушечкой в кузове… А ствол орудия смотрит на Сен?Мари?де?Латен.

По разбитой, рассыпающейся под ногами лестнице Бурцев сверзился на второй этаж. Ох, и скверно же тут! В каменной кладке, возле окошка?бойницы две дырищи. Бойцов Бейбарса разорвало в клочья. Куски мяса, присыпанные каменным крошевом, да кишки по стенам. А вот Хабибулле повезло: «огнеметчик» успел слинять до артобстрела.

— Каид! Сюда!

Во?о?он он! Кричит, машет рукой. Сарацин укрылся за церковью Святой Марии Латинской. Рядом возится со своей деревянной пушчонкой Мункыз. Алхимик устанавливает орудие на рогатую подпорку. Хабибулла помогает. Модфаа, в ствольном канале которой уже торчит стрела, сейчас здорово смахивала на гарпун. Возле «гарпуна» тлеет подпаленный трут.

«Наверное, селитрой?барудом пропитан, вот и не гаснет», — мелькнула мысль.

— Василий?Вацлав! Скорее! Беги!

Собственно, Бурцев не имел ничего против. Очередной снаряд ударил в колокольню, когда он выскакивал на церковный двор. Сверху обсыпало битым камнем. И колокольня переломилась?таки надвое. Повалилась… К счастью, в противоположную сторону.

Бурцев добежал до сарацинского артиллерийского расчета.

— Мункыз, «шайтанова повозка цела»?

— А что с ней сделается? Стоит себе под охраной, где ты ее и поставил, каид. Громы и молнии Хранителей туда не залетают.

— Но ты?то сам почему здесь? И какого шайтана притащил сюда свою долбаную модфаа?

— Выдолбленную, — невозмутимо поправил Мункыз. — Я прикрою, если немцы полезут оттуда.

Старик кивнул напролом, оставленный «Рысью».

— Один, что ли, прикроешь?

— Почему один? Хабибулла рядом. Он чудом спасся из башни с колоколом, когда на нее обрушились громы Хранителей. Не зря, видать, нарекли его Любимцем Аллаха [57]. И ты тоже здесь, Василий?Вацлав, по милости Всевышнего. А там вон, видишь, Франсуа стоит. Он обет дал, что умрет, но не подпустит к церкви аль?Кумамы ни одного немца. Так что вовсе не один я.

Неподалеку, обратив взор к ротонде, увенчанной крестом, действительно сосредоточенно молился рыцарь несуществующего уже ордена Иоанна Иерусалимского. Поверх кольчуги — красная накидка с белым госпитальерским крестом. На голове — открытый яйцеобразный шлем со стрелкой?наносником. На боку — тяжелый рыцарский меч. Щита нет. На щит в этой битве надежды мало. Подле Франсуа стоял на привязи трофейный конь. Крупный гнедой жеребец из тевтонских конюшен. Конь нервно косил глазом.

— Где остальные твои люди, Мункыз?

— Я приказал им укрыться в храмах и подземелье. Чего зря головы подставлять под гром шайтана?

Снова где?то разорвался снаряд. Да не где?то: в куполе Церкви Гроба Господня, прямо под крестом, зияла здоровенная пробоина. Кажется, немцы намеревались смести всю высотку, захваченную противником. Святыни и памятники архитектуры в расчет не принимались.

Франсуа перестал молиться. Вскочил, взвыл, потрясая мечом. Переход от благочестивой беседы с Господом к ярости берсеркера был стремительным и впечатляющим.

Просвистела и шлепнулась под Сен?Мари?де?Ла?тен мина. Визг осколков заставил Бурцева и обоих сарацинских пушкарей пригнуться. Франсуа даже не склонил головы. Рыцарю, правда, повезло. Его коню — нет. Рослый тевтонский жеребец рухнул как подкошенный. Еще один пронзительный полувой?полусвист. Еще один взрыв. Мля! Вот только минометного обстрела им сейчас не хватало. Надо было что?то делать. И с артиллерийской установкой, что безнаказанно лупит прямой наводкой. И с минометчиками.

Бурцев выглянул из?за укрытия.

— Вай! — встрепенулся Мункыз. — Куда ты, Василий?Вацлав?!

— Пострелять охота, — буркнул он. — По колдунам немецким.

— Так вместе и постреляем. Из мадфаа, — Мункыз хлопнул по деревянному «гарпуну».

— Извини, отец, но сейчас мне нужна другая… м?м?м… модфаа…

Короткими перебежками Бурцев рванул к пролому в стене. И к немецкому танку. К «Пантере» с разбитой кормой. Корма — фиг с ней! Лишь бы все остальное было целым. Он перепрыгнул через мертвых танкистов, вскочил на броню, прыгнул в распахнутый люк. Захлопнул за собой, задраил: незваные гости сейчас ни к чему.

Ну что, пришло время вспомнить Торон?де?Шевалье! Так… Знакомое боевое отделение. Знакомая пушка. Знакомые снаряды в боеукладке. Он зарядил бронебойным. Вручную развернул башню. Прильнул к телескопическому прицелу. Вон она, родимая! Орудие на вездеходе продолжало обстрел. Бурцев ответил.

По вражеской пушке попал со второго выстрела. Свалил, сбил с гусеничной платформы. Третий снаряд всадил в тягач. Добавил для верности еще один.

Потом засек позицию минометчиков: ребята засели у Ворот Печали Храмовой Горы. Их Бурцев опечалил парочкой фугасно?осколочных. И еще парочкой. Миномет умолк. Ворота слетели с петель. Очень хорошо! Доступ в цитадель цайткоманды со стороны города теперь открыт. Жаль, не достать отсюда внешнюю стену Иерусалима: обзор закрывают тесные улочки. Эх, будь «Пантера» на ходу… Вот на какой машине штурмовать бы Иосафатские ворота!

Бум! — вдруг грохнуло по броне.

Ху?у?ум! — отозвалось в ушах. Бурцев вздрогнул, зажмурился.

Попали? Подбили? Конец?

Да нет, вроде жив пока.

Бум! Ху?у?ум! Вот снова… И снова жив! Чудо, явленное под сенью храма Гроба Господня и церковью Святой Марии…

Бум! Бум! Бум! У?у?у?у?ум!

В голове гудело, как там на звоннице под колоколом, в который угодил снаряд. Знать бы хоть чем бьют?то… Бронебойным? Подкалиберным? Кумулятивным?

Дырок в броне видно не было. И расплавленный металл не брызгал, выжигая танковые потроха. Осколочными его, что ли, фашики охаживают? Зачем?

Бурцев прильнул к перископам кругового обзора. Осмотрелся. Выматерился.

Новгородский богатырь Гаврила Алексич — без ведрообразного шлема стоял на развороченной корме «Пантеры» и громыхал булавушкой о танковую башню.

Глава 54

По люку же и получил. Удар был страшен: воевода едва не свалился обратно.

— Сдохни, адово исчадие! — вдохновенно проорал Алексич. — Сдо?о?охни!

Безумный крик отчаяния и лютой, нечеловеческой ненависти.

— Я т?тебе сдохну! Догоню и еще раз сдохну! Мать твою, что ж ты творишь, Гаврила?!

Бурцев откинул?таки люк. Выскочил. Свалился с брони сам и стянул Алексича. Нечего на виду у немцев стоять.

— О! — глупо улыбнулся Алексич — Воевода!

Булаву — изрядно помятую, — Алексич с виноватым видом спрятал за широкую спину.

— Хоть бы оружие свое пожалел, а? — укорил Бурцев. — Что ж ты на мертвую железку кидаешься, как на супостата?

— Так это… самое… То ж супостат и есть. Я как увидел, что змей этот поганый сызнова оживать начал да огнем плеваться — сразу к нему. Добить решил нечисть.

— А как я внутрь влезал, не заметил?

— Не?а. Колокольня упала — я приказал ребятам оставаться на месте, а сам прибежал.