Магиер Лебиус, стр. 51

«Когда поймают»! «Когда», а не «если»!

Дипольд с силой ударил Мартина о решетку. Раз, другой… И – отбросил брезгливо.

Тот повалился, звякнув цепью. Всхлипнул. На изуродованном лице отпечатались два железных прута. Две вдавленные полосы с крошкой осыпавшейся ржавчины.

– Убей Вареного! У-бей! – глумилась и бесновалась темнота.

Пусть! Оглушенные собственными воплями узники общих камер наверняка не расслышат теперь, о чем говорят обитатели двух «одиночек». И хорошо бы еще – не увидели своими натруженными, привычными ко мраку зенками то, что не предназначено для чужих глаз.

Дипольд снова подтянул соседа за цепь. На этот раз Мартин не сопротивлялся. Не ломал ногти и не обдирал пальцы о грязный пол, не отползал. Прошуршал по камням и прелой соломе безвольно, как мешок с отрубями.

– Держи, – Дипольд сунул вилку через решетку, прикрывая свое сокровище рукавом. – Обещаю тебя не выдавать. Ни Альфреду, ни Лебиусу. Слышишь? Даю слово. А мое слово крепкое. Только уж и ты не вздумай глупить, Мартин. Тебе от меня деться некуда. Обманешь – пеняй на себя.

Здесь не обманывали того, кто сильнее. Не хватало духу. Сосед справа выполнял приказ Дипольда добросовестно, со всем необходимым тщанием и прилежанием. Мартин расположился лицом к окошку, к свету. И – спиной к коридору, к тьме. Для пущей надежности накинул на плечи одеяло. Привалился к разделительной решетке, полностью заслонив руки и то, что в них, от цепких взглядов прочих узников подземелья. Только Дипольд мог сейчас наблюдать, как работает мастер, и даже ему, благородному пфальцграфу, не посвященному в тайны ремесленников-простолюдинов, становилось ясно: да, руки у Мартина поистине золотые.

Со стороны казалось, что обитатель одиночной камеры либо дремлет сидя, либо молится, замотавшись в одеяло. В чем-то ином заподозрить Мартина было сложно, ибо ни стук, ни звон не нарушали привычный гомон подземной темницы. Работа происходила почти бесшумно. И сам мастер при этом практически не шевелился. Зато проворные пальцы умельца творили вовсю.

В качестве тисков Мартин использовал собственную цепь. Вставлял конец вилки между двумя звеньями и… И гнул, и выкручивал, превращая двузубый столовый прибор в совсем иного рода инструмент. Иногда вилка отправлялась в неглубокую узкую щель – в том месте, где прутья решетки входили в каменные плиты пола. И уже там принимала нужный изгиб.

Металл поддавался, обретая нужную форму.

Работа длилась не так чтоб очень долго. Однако и скорой Дипольд, нетерпеливо дожидавшийся результатов, ее бы не назвал. Не менее двух часов потребовалось для того, чтобы из подручного предмета, голыми руками, при помощи цепи и трещины в камне создать такое… этакое…

– Вот, ваша светлость, – тихо-тихо прошептал Мартин.

Рука его нырнула за решетку – под соломенную подстилку пфальцграфа, оставив там готовое изделие. Нырнула и вынырнула. Быстро и незаметно. Мартин не желал быть причастным к предстоящему побегу. Не хотел, чтобы кто-то заметил, заподозрил.

Дипольд, запустив руку под солому, ощупал переданный ему предмет, затем осторожно, прикрываясь спиной от общих камер, извлек из подстилки, осмотрел то, что прежде было вилкой. А теперь… М-да, теперь…

Один зуб отогнут в сторону и прижат к ручке. Чтоб не мешал, наверное. Второй – и вовсе не узнать – на его месте красовался острый, витиевато изогнутый крючок. Противоположный конец вилки тоже обработан. Где-то треть ручки сдавлена, скручена. И – три изгиба под прямым углом. Тут, правда, все грубее, проще…

Что ж, вкушать пищу подобной штуковиной будет отныне крайне неудобно. Но ведь гнули, корежили и крутили похищенную с маркграфского стола вилку для иного.

– Острым концом разомкнете цепь на ногах, – торопливо пояснил Мартин. Голос его был слышен едва-едва, зато страх так и пер сквозь шепот и сбивчивое дыхание. – Рукоять вилки – для замка в двери.

– Не врешь?! – Дипольд тщетно пытался преодолеть подступающее волнение. Свобода, казалось, была так близка. Или лишь ее призрак?

– Должно сработать, ваша светлость. Должно открыть.

Должно? Что ж, попробуем…

– Не сейчас, ваша светлость! – тихо запаниковал Мартин. – Не прямо сейчас! Пусть все уснут сначала…

Ерунда! Все сразу здесь никогда не спят. Общие клетки бодрствует круглые сутки.

– Откроете, когда я усну. Пожалуйста! Чтобы все видели, что я сплю. Чтобы меня потом не…

Плевать! Медлить больше Дипольд не собирался. Ни минуты, ни секунды.

Дрожащей рукой (ну ничего он сейчас не мог поделать с этой проклятущей дрожью) пфальцграф всунул отмычку в кандальный замок. На железном кольце. На правой лодыжке.

Провернул…

Ск-щ-щ-ж-ж-р-р-р-режет.

И – слабый щелчок.

Ничего! Замок не поддался. Кольцо не разомкнулось.

Сосед обманул?

ГЛАВА 43

Дипольд поднял искаженное лицо. В горящих глазах пфальцграфа отчетливо читалось недвусмысленное намерение. Одно-единственное. Исковырять изуродованной вилкой обезображенное лицо бывшего часовщика. А после намотать на никчемную отмычку потроха обманщика.

– В другую сторону, – зажмурившись и втянув голову в плечи, подсказал Мартин. – В другую крутить надо, ваша светлость!

Дипольд провернул в другую.

Еще щелчок – чуть звонче, чуть сильнее. И – звяк! – металл о камень. Есть! Правое кандальное кольцо открыто, развалено надвое. И обе его половинки беспомощно валяются на плитах пола. Обвисшая цепь болтается теперь лишь на левой ноге.

Дипольд снова пустил в дело ключик Мартина. Цепь спала и с левой лодыжки. Ох, до чего же славно! Непереносимо зудела и кровоточила натертая железом кожа. Но в ногах, привыкших за эти дни к тяжести железа, ощущалась небывалая легкость. Ноги готовы были бежать. Куда угодно. Прямо сейчас.

Ай да Мартин! Ай да мастер!

Теперь – дверь.

– Как? – выдохнул Дипольд. – Мартин, дверь – как? Говори, пока ноги не повырывал!

– Дотянитесь до замка через решетку, – прошелестел обреченный ответ. – Вставьте отмычку снаружи, с той стороны. Рукоятью вставьте. Проверните. Три или четыре раза – не знаю точно. Вправо проверните. То есть это если снаружи – вправо, а из клетки – влево. Только надо аккуратно, чтобы не сломать вилку.

Пфальцграф подошел (Господи, до чего же все-таки здорово ходить без этой звенящей обузы на логах!) к запертой решетчатой двери. Просунул руку между прутьев…

– Эй! Эй! Светлость! Где твоя цепь?! Ты что задумал?! – Узилищная темнота – живая, копошащаяся, чуткая и настороженная – почуяла неладное, заволновалась.

…Нащупал замочную скважину. Вставил отмычку снаружи. Осторожно, не спеша, сдерживая себя, не прикладывая излишней силы, пр-р-ровернул. Влево – как и говорил Мартин.

Р-р-раз.

Втор-р-рой.

Тр-р-ретий.

И…

Четвер-р-ртый!

Решетчатая дверь скрипнула под навалившемся телом пфальцграфа, отворилась.

И зловонная удушливая темнота подземелья взвыла. Теперь уже всерьез. Теперь – по-настоящему. Темнота взбесилась. Но лишь слабые отголоски яростных криков из беснующихся общих клеток доносились сейчас до сознания Дипольда. Его собственная душа звенела от торжествующего вопля. И этот вопль заглушал все вокруг.

Первая преграда преодолена! Да чего там! По большому счету – уже и первая, и вторая. Кандалы, дверь клетки. Сделано целых два шага к заветной свободе! А эти… пусть себе орут… пусть надрывают глотки. Крики здесь – дело обыденное. А стража там, наверху, за дверью темницы, к ору привычная. Да и неизвестно еще, слышно ли за плотно запертой дверью то, что происходит в подземелье.

Если же кто-то все-таки пожелает спуститься вниз и проверить…

Дипольд вернулся в клетку. За сброшенной цепью. Не стоило ее оставлять здесь. Тяжелые ножные кандалы ему пригодятся. Толстая цепь с двумя увесистыми кольцами на концах – вполне сносное оружие на первое время. Таким кистенем, коли вдарить посильнее, любого стражника свалить можно.

– Ваша светлость! – к толстым ржавым прутьям решетки, а через них – к руке Дипольда припал Мартин. Вцепился клещом.