Магиер Лебиус, стр. 25
– Даже думать об этом не смей, слышишь, колдун!
– Я и не смею, ваша светлость, – Лебиус поспешно клюнул капюшоном перед вспылившим господином. – Я всего лишь объясняю…
– Будь любезен, впредь избавь меня от подобных объяснений. Запомни раз и навсегда: я – не они, – Альфред кивнул на ванны, в которых плавали человеческие тела – целые, выпотрошенные, нарезанные кусками, растерзанные на органы. – С ними ты можешь делать что угодно. Со мной – нет.
– Да-да-да! Конечно, – капюшон трясся, соглашаясь.
Альфред снова скривился:
– Ох и вонь! Хоть бы ароматические масла какие-нибудь использовал, воды там, мази, свечи… Ты же сведущ в алхимии!
– Я уже пробовал… испытывал здесь сильнейшие благовония, но от этого становилось только хуже, – пробормотал Лебиус. – Смешение приятного и неприятного создает в итоге еще более неприятное и устойчивое сочетание.
– Ну конечно! – Альфред зло сплюнул на грязный пол. – Никакие благовония не забьют запах серы.
Брошенный в сердцах намек одного чернокнижника другому был понят правильно.
– Напрасно вы попрекаете меня связью с силами преисподней, – тихо и смиренно ответил магиер. – У них свой путь, у меня – свой. Если мы пересекаемся, то редко и ненадолго. И весьма условно притом.
– Вообще-то, с этой силой достаточно пересечься единожды, чтобы впредь обречь свою душу… А впрочем, не будем об этом, – маркграф махнул рукой. – Миазмы твоей мастератории, пожалуй, отравят и саму огненную геенну.
Альфред прикрыл нос надушенным платком. Лучше не стало. Хуже – да. Как и говорил магиер. Маркграф выругался, убрал платок.
– Слишком много работы, ваша светлость, – Лебиус виновато развел руками. – А когда много работы, много отходов – испорченного, сломанного, сгнившего материала. Да и сам по себе магиерский труд насквозь пропитан колдовскими субстанциями, неприятными человеческому обонянию. Некромантия, к примеру, никогда особо не благоухала. И алхимия тоже. Я-то привык. Приучил себя. Я ведь, почитай, всю жизнь этим дышу. Я этим живу…
Альфред раздраженно пнул что-то маленькое, склизкое и толстое, попавшееся под ногу. То ли распухший червь, то ли сочащийся гноем палец.
– Хоть бы убирали здесь получше!
– Не успеваем, ваша светлость, – вздохнул Лебиус.
– Да у тебя помощников больше, чем у меня оруженосцев!
В дальних углах, в узких проходах между зловонными ваннами и заваленными столами действительно сновали туда-сюда либо работали на одном месте, склонившись над чем-то, на что смотреть вовсе не хотелось, молчаливые изможденные тени, которых и за людей-то принять трудно. Да и не были они уже людьми в полном смысле этого слова. Мертвяки скорее, поднятые силой некромантии. Что на самом деле с ними сделал магиер, Альфред точно не знал, но более усердных и работящих слуг прежде видеть ему не доводилось.
– Не успеваем, – повторил Лебиус. – Те сроки, которые вы поставили…
– Ах, тебе не нравятся мои сроки, – не по-доброму прищурил глаза маркграф. – Теперь – не нравятся? Сроки, которые мы с тобой оговорили с самого начала и против которых ты тогда не возражал?
– Нет, что вы, ваша светлость! – Лебиус испуганно мотнул капюшоном. – Сроки разумные. Просто сейчас приходится сосредоточиваться на главном, и оттого не всегда есть время заботиться о мелочах. Вот что я имел в виду. И потом мое вынужденное отсутствие… Выезд вместе с вашей светлостью в Нидербург… Я выбился из графика на несколько дней.
– Больше выездов не будет, – буркнул Альфред. – А теперь покажи же наконец то, ради чего я вошел в эту зловонную клоаку. Где голем? С него уже сняли латы? Его уже осмотрели?
– Да, ваша светлость. Мы почти пришли.
Лебиус провел маркграфа мимо поскрипывающего, вертящегося на одном месте колеса на подставке – вроде беличьего, только больше. Только тяжелее. Только – для людей. Там, внутри, за мелькающими спицами – тоже магиерские слуги. Двое. Вросшие головами и поднятыми руками в толстую ось. Оба идут сосредоточенной размеренной походкой, подминая под себя бесконечную внутреннюю окружность. Верно, уж не один час так ходят. А может, не один день. Колесо крутится. Что вырабатывает? Что качает? Какую функцию выполняет? Об этом можно только гадать. Или спросить.
Альфред повернулся к Лебиусу. Однако спросить не успел.
– Прошу вас, ваша светлость… – магиер с поклоном указал на широкий проход между двумя массивными шкафами.
Шкафы стояли у стены. Как привратные башни, ибо в проходе, в стене, имелась дверь. Огромная – не меньше входных ворот бывшей трапезной. Недавно прорубленная или, скорее уж, вырезанная магическими пассами в толстой каменной кладке. Вот только куда могла вести эта дверь? Насколько Альфред знал свой замок, а знал он его хорошо, за этой стеной не было ничего. Ничего – маркграф голову готов был дать на отсечение! – быть за ней не должно. Но ведь что-то есть, раз есть дверь…
Опять магиерские штучки? Да, скорее всего. Какой-нибудь сокровенный тайник, в котором вершились заключительные дела, зачинавшиеся в бывшей трапезной. И сколько, интересно, таких тайничков разбросано у Лебиуса по замку?
– Прошу, ваша светлость… Голем здесь.
Прежде чем шагнуть меж шкафов, Альфред покачал головой:
– Как все же у тебя воняет… – Сожаление и печальный укор прозвучали в голосе Чернокнижника. – Загадил ты тут все своим колдовством, магиер. А ведь какая трапезная была!
ГЛАВА 21
Лязгнула, отворяясь, низенькая, обитая железными полосами дверца. Звонко и пронзительно – до зубовной боли – взвизгнули ржавые петли.
Дверь распахнулась. В нос ударило зловоние темницы – ни с чем не сравнимый, ни на что не похожий смрад подземелья, сопревшей соломы, немытых тел, крови, пота, мочи, экскрементов, страха, отчаяния и боли.
Горящий факел стражники держали сзади, у самой головы пленника, освещая скорее его самого, нежели путь ему. Факел трещал над ухом, норовил подпалить волосы, брызнуть смоляной капелью за шиворот.
А впереди – широкая лестница без перил, высотой в человеческий рост. Лестница ведет вниз.
– Пшел! – Древко алебарды больно ткнулось промеж лопаток. – Вперед! – Толчок вышел сильным: несколько осклизлых ступеней пришлось не пройти – пробежать. А бежать со связанными руками да с короткой тяжелой цепью на ногах ох как неудобно. Падения и беспомощного барахтанья в дурно пахнущей луже у порога удалось избежать лишь чудом.
– Быстрее!
Снова тычок. На этот раз его кольнули в спину алебардным острием. Слегка так кольнули, осторожно. Расчетливо и умело – чтобы не поранить, не покалечить или, не дай бог, не убить ненароком ценного пленника. Но все же ощутимо. Кольнули – как подстегнули.
Поневоле пришлось побыстрее переставлять скованные ноги и идти на потеху стражи частыми мелкими шажками. Идти дальше, глухо позвякивая цепными звеньями и ощущая голыми подошвами толстый, холодный, липкий слой грязи и притоптанных нечистот. А что делать? Остановишься – снова толкнут, кольнут, собьют, повалят. А так, на ногах, оно все же лучше, чем мордой в тюремном дерьме.
Благородного рыцаря, пфальцграфа Дипольда Гейнского, известного также под прозвищем Славный, сына остландского курфюрста и будущего кайзера Карла Осторожного, снова гнали куда-то в неверном пятне факельного света. Гнали по сырому коридору с закопченным потолком. Гнали как бессловесную скотину на убой.
Как бессловесную… О, Дипольд Славный многое мог бы сказать сейчас своим стражникам! Сказать, невзирая на то, что полностью находится в их власти. И что руки немеют от врезавшихся в кожу пут. И что на ногах звенит крепкая короткая цепь. Да, уж он бы сказал! Но проклятый кляп во рту. Впору скрежетать зубами от бессильной ярости. Да ведь и не поскрежещешь особенно. С кляпом-то…
Пр-р-роклятье!
Проклятье, проклятье, проклятье…
– Давай-давай, шевели копытами, ваша светлость! – с хохотом понукали знатного пленника оберландцы.
Еще один укол пришелся в поясницу, третий – чуть ниже. Не столько больно, сколько обидно. А Дипольд мог лишь рычать в ответ да жевать ненавистный кляп. И думать. И давать самому себе страшные клятвы. Погодите, змеиные псы, за позор Дипольда Славного вы еще ответите! Все! До единого! И вы, и ваш проклятый маркграф, и его приспешник-колдун… Вся Оберландмарка ответит.