Крестовый дранг, стр. 56

— Русиш швайн! — прохрипели над ухом.

Вот ведь гадство! Медиум хренов, фашик недорезанный очухался. Не вовремя!

Бурцев попытался извернуться, выползти. Какое там! Весовые категории слишком неравны — припечатали его к полу капитально. Дай время — и он, конечно, поднатужится, выберется и надерет задницу толстяку в эсэсовской форме, но будет уже поздно. Будет уже гитлеровский хронобункер. Мир Взгужевежи за сияющим кругом исчезал безвозвратно.

Глава 60

Обидно стало до слез. Так что же это выходит? Вместо девиц, обладающих информацией о «полковнике Исаеве», Гиммлер получит теперь самого «Штирлица»?!

Стремительная тень метнулась из внешнего мира во внутренний круг шлюссель-башни. Платье и волосы — вразлет. Глаза выпучены. Во рту все еще торчит кляп.

— Аделаида, куда прешься?! Назад! Назад!

Кулак Бурцева впечатался в печень эсэсовцу.

Немец взвыл, но добычу не выпустил. Размаха для хорошего удара все-таки не хватило. Пробить толстую жировую прослойку не удалось.

— Назад, я сказал!

Полячка не слушалась. Девушка зачем-то нагнулась над боровом в форме. Рванула за пояс на себя. Бесполезно! Такую тушу и силачу Збыславу не оттащить. Аделаида поднялась снова. Но уже не с пустыми руками. Что-то продолговатое, округлое, увесистое мелькнуло в воздухе.

Хрустнула кость. Туша дернулась, обмякла, сползла набок.

Бурцев вскочил мгновенно. Налег всем телом на княжну, оттолкнул прочь. И теснил Аделаиду до тех пор, пока оба они не оказались на каменной лестнице за пределами сияющего круга.

Теперь нужно что-то делать с медиумами. Выйдут ведь, наверное, скоро из транса. Все четверо выйдут… Бурцев глянул в нишу наверху. Не выйдут! В нише стоял пан Освальд Добжиньский с разбитой головой и окровавленным мечом. У ног польского рыцаря валялись четыре бесформенные кучи, замотанные в набухшие красным балахоны, — медиумы, покрошенные в капусту. На левой руке поляка висела счастливая Ядвига.

А вот у Аделаиды была занята правая рука. Только сейчас Бурцев понял, чем лихая княжна так приголубила гитлеровца. Гранатой! Именно ее полячка сорвала с пояса эсэсовского магистра.

— Милая, дай-ка мне это, пожалуйста.

Он протянул руку. Она пожала плечами, отдала болванку на деревянной рукояти. Однако…

Бурцев взвесил «М-24» на ладони, прикинул: полкило с гаком. С хорошим таким гаком! Дюже длинная, правда, штукенция — больше тридцати пяти сэмэ с ручкой, зато прекрасно сбалансированная. Запросто можно зашвырнуть метров на тридцать-сорок. А осколки завалят человека в радиусе десяти-пятнадцати метров. Хотя нет, какое там! Это ведь оборонительный вариант: на корпус надета дополнительная металлическая оболочка. У такой гранатки и осколков будет больше, и разлетятся они дальше. Метров на двадцать пять — тридцать убойную силу сохранят — это уж как пить дать.

На металлическом корпусе виднелось пятно крови. Ну, княжна, ну, панночка! Надо ж до такого додуматься: использовать гранату в качестве дубины. А если б рвануло, на фиг?! Дрожь запоздалого испуга — не за себя, за нее, дуреху, — передернула все тело. Пот выступил на лбу и ладонях.

— Ох, и рисковая же ты деваха, Аделаидка!

— Бу-бу!

— Чего?

Бурцев спохватился. Кроя себя последними словами за несообразительность, развязал наконец узелок на затылке жены. Княжна выплюнула кляп:

— Люблю, говорю, я тебя, Вацлав!

В ее словах не было лжи. На мужа она смотрела с искренней любовью и восхищением. И с каким-то особым — правильным — пониманием. Полячка вдруг припомнила что-то неприятное, сморщила носик, добавила:

— А этот фон Берберг — подлец и негодяй. И колдун. И лгун. И…

Его палец лег на пухлые губки:

— Не нужно о покойниках плохо.

— О покойниках? Он что, уже? А как? И когда? Это ты его?

— Не совсем. Потом все расскажу. Сейчас поднимайся наверх — к Освальду и Ядвиге и отойдите все отсюда подальше.

— А ты?

— У меня осталось еще одно дельце. Иди…

Она ушла. Он взглянул на сияющий круг в магическом колодце перехода, на почти растворившееся в этом багровом сиянии безжизненное тело эсэсовца с проломленной головой, на расплывшуюся малую башенку ариев. Эсэсовец-то ему даром не нужен, фиг с ним, с эсэсовцем, но вот древний магический артефакт, позволяющий путешествовать во времени… Нельзя, никак нельзя, чтобы эта вещица попала в руки гиммлеровской цайткоманде.

Но не возвращаться же за ней, не вытаскивать из магического круга! Цайтпрыжок вот-вот завершится. Полезешь за шлюссель-башней — угодишь в эсэсовский хронобункер 1943-го. Хотя зачем лезть самому, если правую руку оттягивают больше полукилограмма гранатного веса.

Швырнуть эту увесистую болванку, как обычный булыжник, и разбить башню? Можно. А можно иначе! Можно ведь использовать гранату и по прямому назначению. Если повезет, он устроит та-а-акой сюрприз эсэсовцам будущего, ждущим весточки из прошлого.

С противотанковой гранатой фашиков Бурцев уже разобрался на Чудском озере. Осилит и эту, благо премудрость невелика. «М-24» действительно оказалась проста, как валенок. Бурцев свинтил колпачок на нижнем срезе деревянной рукоятки. Оттуда — из высверленного нутра деревяшки — выпал фарфоровый шарик на шнуре. Это у них, у фашиков, вместо чеки… Ну прямо новогодняя хлопушка, туды ж ее растуды ж! Дерни за веревочку — осколочки и посыплются. Не сразу, конечно, — через 4—5 секунд. Долго, но зато кольцо обратно уже не вставишь. Дернул — так кидай. И ховайся!

Бурцев дернул шнур. Отсчитал две секунды. Кинул гранату на дно колодца, где в пульсирующем колдовском круге уже почти растаяли очертания башни ариев и неподвижный силуэт эсэсовского магистра.

Граната ударила в башню. Башня рассыпалась. Свет стал нестерпимо ярким, свет озарил все, скрыв в мощном всполохе даже догорающую цифру на стене. Но это была не вспышка гранатного разрыва. Это выплеснулась наружу чистая магия древних ариев. Удар по шлюссель-башне ускорил межвременной переход. Но вот-вот должна была рвануть и болванка на деревянной ручке. И сейчас в скорости соревновались высвобожденные магические силы и химическая реакция в тлеющем запале.

Что победит? Бурцев не мог сказать точно. А потому со всех ног кинулся к укрытию — к нише медиумов. Из которой… Из которой выглядывали три любопытные физиономии. Освальд, Ядвига и Аделаида… Никуда-таки они не ушли!

— Лежать! — взвыл Бурцев.

Ядвига отшатнулась от него, как от буйно помешанного, за угол, шлепнулась на ступени. Аделаида в удивлении уставилась на мужа, захлопала наивными глазищами:

— Зачем?

— Лежать я сказал, мать вашу! Все-е-ем!

Освальд побагровел: не понравился, видать, шляхтичу тон соратника. Пан поляк вообще не терпел, когда на него орали, а уж тут, в присутствии возлюбленной…

Бурцев больше не тратил слов понапрасну. До взрыва оставалась секунда. Или меньше.

Он прыгнул. Повалил Освальда и Аделаиду на Ядвигу Кульмскую. Вот так — всех в одну кучу! Прикрыл собой сверху. Если россыпь гранатных осколков полетит не туда — в 1943-й, а сюда — в 1242-й, могут достать рикошеты от каменных стен и сводов.

Но взрыва не было. Смертоносной россыпи — тоже. Запал отсырел? Взрывчатка слежалась? Или все же… Ухо едва уловило отдаленный «бу-у-бу-ух!». Быстро стихающий, словно на уносящемся прочь безумно скоростном экспрессе. «У-у-у-ух!!!»

Получилось! Рвануло не здесь — там! Или, по крайней мере, где-то на границе между «здесь» и «там». Что-то пронзительно и одиноко просвистело в воздухе, ударило в камень, взвизгнуло, отскочив. Раз, другой… И уже на излете вонзилось в их кучу-малу — где-то между щекой Бурцева и рукой Аделаиды. Точно в окольчуженную грудь Освальда Добжиньского.

Шальной осколок все-таки забросило за границу светящегося круга, прежде чем цайтпрыжок завершился. Один-единственный клочок металлической рубахи, надетой на немецкую гранату, остался в прошлом. Один-единственный! Значит, остальные отправились по назначению…