Рассказы, стр. 40
Дипломат всегда знает, что спросить, когда не знает, что ответить.
Кто владеет собой, тот владеет другими.
Силен тот, кто знает свои слабости.
Истина рождается в спорах, но спорщики редко её замечают.
Чем меньше мыслей, тем больше единомышленников.
Порой, исправляя свою ошибку, привлекаешь к ней чужое внимание.
Надев маску на себя, легче срывать маски с других.
Молчание ещё не говорит о наличии ума, но уже говорит об отсутствии глупости.
Чем меньше человек, тем больше времени ему нужно на то, чтобы объяснить, кто он.
Дипломат может ответить на любой вопрос, кроме одного: «Да или нет?»
На заседании парламента:
– У меня поправка к девятьсот девяносто шестой статье. После слов «только на альтернативной основе и учитывая плюрализм мнений» добавить – «А которые не согласные, послать их на…» – и далее по тексту.
Монархия – это анархия одного. Анархия – это монархия каждого.
Дипломат – это человек, к которому приходишь с одним вопросом, а уходишь – с тремя.
Ученые записки
Подозрительная речь
Дорогие друзья! Уважаемые гости!
Леди и джентльмены!
Министры.
Кардиналы и губернаторы!
Князья.
Шахи, короли и гроссмейстеры!
Товарищи лорды, господа сантехники и другие сановники.
Все присутствующие здесь.
Герцоги и продавщицы!
Приемщики бутылок и ваши дамы.
Дачники и неудачники!
Мужчины и матросы!
Пионеры и шкодники!
Прочие высокопоставленные лица.
Месье, мадам и мадемуазель. Сэры, миссис и мисс. Герры, фрау и фрейлейн. Товарищи мужики, товарищи бабы и товарищи дети.
Паны и панки.
Чуваши и чувихи.
Дамы и дамавладельцы.
Генералы и дегенералы.
Рэкетиры и рэкетутки.
Графы и графины.
Бароны и бараны.
Ханы и ханыги.
Послы и послицы.
Дворяне и дворняжки.
Добро пожаловать в нашу психиатрическую клинику!
Слово Пушкина
Статья Каждое слово Пушкина наполнено глубочайшим смыслом. Взять хотя бы разговор Онегина с князем. Ну, все вы его, наверное, хорошо помните:
«Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?» Князь на Онегина глядит. – «Ага! давно ж ты не был в свете. Постой, тебя представлю я». – «Да кто ж она?» – «Жена моя». – «Так ты женат! не знал я ране! Давно ли?» – «Около двух лет». – «На ком?» – «На Лариной». – «Татьяне!» «Ты ей знаком?» – «Я им сосед».
Как видите – обычный разговор. Повстречав Татьяну в свете, Онегин справляется о ней у князя, который отвечает, что это его жена. Вот как будто и все содержание данной сцены. Однако присмотримся к авторскому тексту внимательней.
Встретив Татьяну, Онегин не хочет верить, что это та самая Татьяна, и спрашивает у своего знакомого князя, кто там беседует с испанским послом:
«Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?»
Онегин боится спросить у самого посла. Он и к князю обращается не прямо в лоб: «Мол, что там за барышня?» – а спрашивает как бы невзначай «Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?»
Но князь с удивлением смотрит на Онегина:
Князь на Онегина глядит.
Однако вскоре догадывается, что Онегин просто давно не был в свете, и хочет представить его:
«Ага! давно ж ты не был в свете. Постой, тебя представлю я».
Но Онегин жаждёт большего. Ему не терпится узнать, кто ж она, эта девушка. И он спрашивает:
«Да кто ж она?»
И князь объясняет, что это не девушка, а его, княжеская, жена. Ему нечего скрывать от Онегина, и он прямо говорит: «Моя жена». Подтверждение этому мы находим в творчестве самого писателя:
«Жена моя» – напечатано у А. Пушкина.
Можно представить себе, как был удивлен Онегин: ведь он не знал этого ране. Он и князю говорит: дескать, вы женаты, ране я этого не знал. Мы читаем у Пушкина:
«Так ты женат! не знал я ране!»
Видите, как удивлен Онегин: ещё бы, – не знал этого ране. И тут, естественно, напрашивается вопрос: давно ли? Пушкин так и пишет:
«Давно ли?»
И князь отвечает, что давно – порядка двух лет. У Александра Сергеевича это звучит примерно так:
«Около двух лет».
А в целом получается следующее:
«Так ты женат! не знал я ране! Давно ли?» – «Около двух лет».
То есть где-то месяца 23. Конечно, можно было бы округлить и сказать: 2 года, – но автор предельно точен:
«Около двух лет».
Однако и этого мало страдающему Онегину. Он хочет знать всю правду: на ком?
«На ком?» – языком Онегина спрашивает поэт.
И сам же отвечает: на Лариной.
«На Лариной», – повторяет князь. Татьяне:
«Татьяне!» – говорит Онегин. Ты ей знаком:
«Ты ей знаком?»
Я им сосед:
«Я им сосед».
И князь верит Онегину, что Онегин – просто сосед. А Онегин верит, что князь – это князь, а Татьяна – Татьяна. Ибо не верить слову Пушкина нельзя. Пушкин всегда держал своё слово!
Творческая кухня Гоголя Cтатья.
«Что день грядущий мне готовит?»
Если бы меня спросили: «Какую книгу взяли бы вы с собой в дальнюю дорогу?» – я бы, не задумываясь, ответил: «Мертвые души».
Широта охвата действительности сделала гоголевское творение бессмертным. Как Гоголь достиг этого? Богатством художественных средств. Что же это за художественные средства? Заглянем в лабораторию писателя.
«День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку».
Что это? Художественная деталь. Вместо того, чтобы заключить день хорошей, умной книгой герой заключает его ужином и сном.
Диалог Гоголь строит на неуловимых переходах от мечты к действительности.
"Поросенок есть? (Мечтательно спрашивает Чичиков).
– Есть. (Возвращает его к действительности баба)."
Речь гоголевских героев остро приправлена юмором:
«Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму её в рот… – говорит Собакевич. – У меня не так. У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана».
Не правда ли, сочная характеристика мелкопоместного дворянства!
Язык Гоголя музыкален. Откроем наугад любую страницу:
«Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками».
Поробуйте эти «припеки» убрать – и фраза потеряет весь аромат, всю сладкозвучность.
Как сквозь сито просеивает Гоголь каждое слово, не надеясь, что читатель проглотит все. Возьмите из поэмы любой кусок:
«Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот».
Совсем не разжевывая, а лишь слегка намекая, пишет Гоголь.
Тонкий вкус не изменяет писателю и тогда, когда он говорит о господах, которые «на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или… запеканную колбасу с луком».
Ещё одна порция мягкой иронии!
Но когда, скованный цензурой, Гоголь ищет лазейку для разоблачения взяточничества, ирония его становится едкой и злой. С каких средств у полицеймейстера «белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, копченые языки и балыки»?