Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет, стр. 30
Часть же стремилась сохранить возможность реальных действий – они еще не потеряли веры в эту возможность.
С теми, кто обострял отношения с властью, первое время расправляться тоже было не так просто.
Почти все эти люди в той или иной степени принадлежали к партийной номенклатуре. (О том, что это такое, подробнее дальше.)
Одни – «по происхождению» (по их расстрелянным и посмертно реабилитированным родителям – старым партийцам, занимавшим высокие должности). Так Пельше – глава Комитета партийного контроля – не дал исключить из партии Лациса просто по старому, еще подпольному, дореволюционному знакомству с его отцом…
Другие – по собственному послужному списку: среди них – работники горкомов и райкомов, собкоры партийных изданий. Третьи – по еще не ушедшему из общественной памяти их личному фронтовому прошлому.
Уже упоминавшийся Александр Пятигорский вспоминает, что Лен Карпинский «хотел быть Первым секретарем ЦК КПСС». Он был первым секретарем Горьковского (то есть – Нижегородского) обкома ВЛКСМ в конце 50-х, потом стал вторым секретарем ЦК ВЛКСМ – по пропаганде (1958–1962). Считался там лидером «либерального», то есть «истинно-ленинского» крыла; в 1962–1967 годах – член редколлегии «Правды», глава отдела пропаганды марксистско-ленинской теории; в 1967–1969 – спецкор «Известий» (по сведениям историка Н. Митрохина, бравшего интервью у Пятигорского).
«Это был человек патологически порядочный, – вспоминал Пятигорский. – Так его за это и выкинули из ЦК. У него еще была манера прерывать докладчика и говорить: “А ты случаем не врешь сейчас?”».
По этим перечисленным мною причинам некоторых из них какое-то время не выгоняли с работы с «волчьим билетом», а переводили с одного места на другое. В 70-е годы эти шлейфы уже резко отсекались. Но Лен Карпинский был, например, уволен еще в 1967 году – выступил против цензуры. Юрий Карякин в 1968 году исключен из партии за выступление на вечере памяти Андрея Платонова в ЦДЛ и публичное упоминание Солженицына и Бродского – и удержался в ее рядах лишь по личному решению того же Пельше.
Новая ситуация возникла после Праги.
Под влиянием убеждений умные люди в партию в эти годы уже не вступали.
А поколение шестидесятников как раз в это время из партии начали исключать. Фронтовик Булат Окуджава исключен из партии в 1972-м, Лен Карпинский – в 1975-м.
Люди с убеждениями там давно уже были не нужны.
Но подробней об этом – позже.
29. Конец детства
Итак, с неменьшей, пожалуй, силой, чем по Тимуру Гайдару, это расплющивание высоких социалистических идеалов под тяжелыми гусеницами советских танков на мостовых Праги – одного из красивейших городов Европы – ударило по его двенадцатилетнему сыну. В семье Гайдаров безразличных к судьбе своей страны не найти – эта судьба давно стала частью личной, семейной жизни.
…Ведь вот только что все было правильно и понятно с первых сознательных лет. И герои Аркадия Гайдара летели с шашками наголо – воевать за светлое будущее! И это светлое будущее – вот оно – стало уже настоящим!..
«Уютный привычный мир моего детства, где было все так хорошо и понятно, где была прекрасная добрая идея, красивая страна, ясные цели, вдруг дал трещину и начал рушиться. Детство неожиданно кончилось» (Е. Гайдар, 1996).
Часть вторая Отрочество и юность: экономика навсегда
– …Но ведь это же глупо – судить человека по росту.
– Но все люди считают, что это разумно.
– А я – не все, – возразил он. <… >
– Быть может, когда-нибудь люди станут настолько разумны и справедливы, что сумеют точно определять душевный возраст человека и смогут сказать: «Это уже мужчина, хотя его телу всего тринадцать лет», – по какому-то чудесному стечению обстоятельств, по счастью, это мужчина, с чисто мужским сознанием ответственности своего положения в мире и своих обязанностей.
– Пусть ребенок еще немножко поспит – сегодня у него экзамен.
Волька досадливо поморщился. Когда же мама перестанет наконец называть его ребенком? Шуточки – ребенок! Человеку четырнадцатый год пошел…
Я не знаю иного наслаждения, как познавать.
В Толковом словаре Даля про отрочество сказано так: пора от семи до пятнадцати лет.
Этот возраст – может быть, самый важный в жизни человека. Его нельзя пропустить, потратить зазря.
В эти годы складываются привычки.
И надо проследить за самим собой, чтобы сложились хорошие, а не дурные.
В эти годы читаются такие книжки, которые, если не прочитать их сейчас, не будут прочитаны никогда.
Сами посудите – ну кто сядет читать первый раз «Приключения Тома Сойера» или «Таинственный остров» в 30 лет?! А перечитывать – летом, на даче, покачиваясь в гамаке, вспоминая с удовольствием свое первое чтение, – очень даже годится…
И еще.
Если вы прочитали лет в двенадцать-тринадцать рассказы Джека Лондона, где человек, сцепив зубы, из последних сил преодолевает суровые обстоятельства, борется с холодом, с нечеловеческой усталостью, – это еще может вам помочь формировать свой характер.
Потому что, читая, вы преодолевали эти обстоятельства вместе с героем рассказа, вместе с ним мерзли и голодали, и проверяли себя – а смог бы я так?.. И давали себе слово – смочь…
А если первый раз взяли в руки эту книгу опять-таки ближе к тридцати годам – как говорится, поздно пить боржоми…
В отроческие годы принимаются важные и даже важнейшие решения. Такие, которым человек следует потом всю жизнь.
Конечно, в том случае, если он серьезно относится к движению времени. То есть если достаточно рано поймет, что оно, между прочим, движется исключительно в одну сторону. И купить обратный билет – чтоб вернуться назад и доделать недоделанное – пока еще не удалось никому…
Ну и, конечно, если человек с должным вниманием отнесется к особой поре своей жизни – отрочеству.
1. Маркс, марксизм, ленинизм…
«Осень 68-го. Снова Югославия. Белград встречает хмуро. В Сербии традиционно доброе отношение к русским, здесь их любят, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в мире, может быть, за исключением Черногории. Сейчас, после пражских событий, настроение настороженное. Опасаются, что за вторжением в Прагу наступит очередь Югославии» (Е. Гайдар, 1996).
А что именно произошло в Праге – в последующие месяцы, уже после того, как на августовском рассвете туда вошли наши танки?
– Поймите, – сказал молодой чешский коллега автору этой книги, пытаясь объяснить, что именно стало с его страной после нашего вторжения, – мы – не Россия, у нас маленькая страна. Когда убрали из культуры триста человек – это нанесло огромный удар по нашей культурной жизни в целом.