Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет, стр. 28
Но вернемся к отцу Егора. Ариадна Павловна вспоминает, что именно вторжение в Прагу стало для ее мужа, Тимура Гайдара, моментом крушения социалистических идеалов.
Да, там, где идеалы, – там не могут давить танками чье-то стремление к свободе!..
Об этом же спустя 30 с лишним лет скажет в одном из интервью «взрослый» Егор Гайдар: «Он был потрясен… На него было страшно смотреть – было ощущение, что у него рухнула картина мира. Он-то был убежден, что социализм – это правильно. Ну, надо что-то подправить, реформировать, изменить, но система-то в общем правильная. И вот в 68-м, в августе, у него просто сломался мир. Он понял, что, оказывается, то, во что он верил, не совсем хорошо…» (интервью 30 октября 2003 г. «Газете»).
Отто Лацис, известный публицист, в тот год – сотрудник «Известий», приятель Лена Карпинского (близко знавшего Тимура Гайдара), а кроме того – человек, известный своей порядочностью (существовала такая характеристика человека…), рассказывает в своей книге «Тщательно спланированное самоубийство» (в издательской аннотации сказано: «“Самоубийство КПСС” – так можно было бы назвать эту книгу…») следующее:
«Через несколько дней после 21 августа, заглянув в наш отдел, Лен (Карпинский. —М. Ч.) предложил выйти погулять по Страстному бульвару. Заговорил сразу, как с давним близким другом:
– Тимурка вчера приходил. Он хочет шлепнуться в знак протеста.
С трудом я понял: Тимур Гайдар, знакомый Лену по работе в “Правде”, где Гайдар служил тогда собкором по Югославии, решил застрелиться, чтобы таким образом громко заявить о своем протесте против вторжения в Чехословакию.
С Тимуром я не был до того знаком, но к имени его не мог быть равнодушен. Писателя Аркадия Гайдара я любил не только в детские годы. Сообщение Лена о намерениях Тимура меня перепугало.
– Вот уж этого не надо. Власти только рады будут, а шума поднять не дадут – никто и не узнает.
– И я ему то же самое сказал, – ответил Лен. – Но что-то делать надо.
Потом мы, гуляя по бульвару, долго разговаривали о том, что же делать. Главное было ясно: надежды на постепенную мирную эволюцию в сторону демократии, порожденные XX съездом КПСС и “косыгинской реформой”, надо забыть. Надеяться можно только на себя…»
Понимать эти слова Лациса надо так, что надежда на «правильные» действия самой власти, появившаяся было после в высшей степени необычного для советской жизни доклада Хрущева, после публикации с его ведома первой повести Солженицына, – исчезла. Наступило время личных действий – ив первую очередь тех, кого скоро назовут «шестидесятниками»: среда Тимура Гайдара и его друзей.
И Тимур Аркадьевич Гайдар повез их на своей «Волге» в Дунино, где его мама (которую его отец Аркадий Гайдар вытащил в свое время из сталинской тюрьмы) постоянно снимала на лето пол-избы.
…Можно представить себе, в каком состоянии был водитель «Волги», всерьез задумывавшийся в эти дни о самоубийстве.
Его жена, мама Егора Ариадна Павловна, недавно сказала мне, что Тимур никогда ей об этом не говорил – она узнала об этом только из книги Лациса. Это как раз понятно.
«Когда мы, рассуждая о своих крамольных замыслах, гуляли по сосновому бору близ деревни, перед нами вдруг вырос улыбчивый широколицый мальчик двенадцати лет, и Тимур нас познакомил: это был его сын Егор» (О. Лацис).
В течение нескольких месяцев 1968 года шли «лихорадочные встречи с бесконечными спорами: у Лена, у Тимура в городской квартире, у Егора Яковлева. К нам присоединились еще Геннадий Лисичкин (известный в те годы экономист и публицист, автор вышедшей в 1966 году книги “План и рынок”. —М. Ч.) и Георгий Куницын. Куницына, недавнего большого начальника в ЦК, мы рассматривали как авторитетного эксперта по партийному аппарату. И однажды кто-то спросил его:
– Ну есть хоть что-нибудь такое, что на них действует?
“На них” – это значило: на класс партийно-государственной бюрократии. Куницын ответил не задумываясь:
– На них действует только одно: инстинкт самосохранения».
Это было на большом домашнем собрании – на одной из «московских кухонь».
Лен Карпинский сделал доклад, где изложил концепцию борьбы с властью: «предполагалось, что власть не устоит в случае распространения истинных фактов и идей о сущности строя, выросшего под названием “социализма”. Для этого и замышлялся журнал.
На том же собрании стало ясно, что реальной возможности издавать журнал мы не видим. Тимур к тому времени уехал в Белград: кончился его отпуск. Оттуда он снабжал нас кое-какими книжками о югославской системе самоуправления, с которой мы связывали большие надежды…».
.. Должно было пройти почти 20 лет до тех дней, когда Лацис будет заниматься именно этим – «распространением истинных фактов и идей о сущности строя». Только уже в легальном журнале.
А руководить экономическим отделом этого журнала он пригласит улыбчивого широколицего мальчика…
Но ни сам Отто Лацис, ни двенадцатилетний Егорка печальным летом 1968 года об этом и не подозревают.
28. Отступление: кто такие шестидесятники?
– И все же диссидентства в вашей семье не было?
– Почему – было. Отец нормальный «шестидесятник», хотя он и военный. И его друзья нормальные шестидесятники.
…Народ вздохнул полной грудью, будто какой-то невидимый груз сбросил со своих плеч. И начались знаменитые шестидесятые годы, когда перед нами открылись новые горизонты и силы прибавились, и настроение улучшилось. Появилась светлая перспектива. <…> Так что за одно это Хрущеву можно простить многое – и кукурузу, и гонения на творческую интеллигенцию, и Кубу…
Идеализация участников революции, первых строителей социализма, которую не смогли поколебать во мне ни тюрьмы, ни лагеря, стала развеиваться именно тогда, в годы хрущевской оттепели. В конце концов выяснилось, что улучшать нечего – нельзя облагородить замешенное на лжи. В образах героев, порожденных не только пропагандой, но и естественным желанием иметь примеры гражданственности, проступили ничтожество и бездуховность.
Этот особый слой умещается, по моим личным расчетам, в возрастные границы с 1918-го по 1935-й год рождения.
Кто в него вошел, кто получил именование шестидесятника?
Те, кто к середине 50-х годов кем-то уже были. У кого имелся статус (литературный или научный) – или общественная репутация. То есть – было имя.
Иногда все это заменял фронтовой или лагерный опыт.
Это были люди с образованием историческим, экономическим или «философским».
Ну, о философском образовании, когда речь идет о советском времени вообще, а о сталинском в особенности, трудно писать без кавычек. Ведь всех русских философов, не следовавших за Марксом, горячий его поклонник Ленин, не желая тратить время на философские споры, просто под страхом смерти посадил осенью 1922 года в Петрограде на пароход – и отправил в Европу. Все они расписались в документе, где сказано, что если только посмеют вернуться на родину – их ждет смертная казнь… Почти все они стали в Европе известными философами. А в нашей стране начали преподавать студентам только одну философию – марксизм-ленинизм.
В слое шестидесятников были партийные и комсомольские работники, в том числе и журналисты (Лен Карпинский, Егор Яковлев). В него входили и режиссеры, и сценаристы, и литераторы, особенно – поэты…
Два важнейших, нам кажется, личных свойства вели человека прямо в ряды «шестидесятников». Одно – биологическое, а второе – мировоззренческое.