Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет, стр. 105

Ельцин, хотя он резко, как никто другой из его поколения, развернулся в сторону демократии, в сторону новой России, не мог отбросить старые критерии, с которыми просто сросся, руководя много лет Свердловской областью и постоянно решая «кадровые вопросы».

«…Отнюдь не только товарищеские чувства, – вспоминал Гайдар, – заставляли меня каждый раз защищать Петра Олеговича и категорически выступать против его отставки. Для меня все его недостатки перекрывал тот фундаментальный факт, что он прекрасно понимал общий замысел преобразований и мне не надо было контролировать его действия по подготовке к введению конвертируемого рубля… В целом, я был в этом убежден, стратегическая линия будет выдержана. Как мне кажется, я не ошибся. Сегодня я твердо знаю, что никто из руководителей российских министерств не сделал для введения конвертируемости рубля больше, чем Петр Авен».

Какой грандиозный бесшумный переворот произвело в нашей стране это действие – сегодняшним читателям этой книги, выросшим при конвертируемом рубле, в окружении валютных «обменников», объяснить очень трудно… Но попробую.

Посвящу этому не одну и даже не две главы.

«Валютная» разница между советским и постсоветским временем уж слишком серьезная.

35. «У меня, может быть, полный примус валюты!»

Когда читаете в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» эту реплику кота Бегемота – вам, родившимся позже 1991 года, конечно, смешно: валюта в примусе!..

Но само слово «валюта» особых эмоций не вызывает. Потому что вы с раннего детства знаете, что валюта – это доллары или евро. И что если ваши родители собираются в отпуск или еще зачем-либо за границу и у них нет банковской карточки – они могут в обменном пункте купить на рубли валюту. Столько, сколько смогут себе позволить.

В Советском Союзе это слово воспринималось совсем иначе. Оно пахло Уголовным кодексом. Сколько взять с собой за границу валюты – решали не вы, исходя из семейного бюджета, а государство, исходя из своих никому не раскрываемых мотивов.

Нигде во всей стране нельзя было легально ни купить, ни продать ни одного доллара, немецкой марки, французского франка (общей для Европы валюты – евро – тогда еще не было).

Так это в 1939 году, когда Булгаков читает только что законченный роман – по рукописи – оцепеневшим от авторской смелости друзьям (было от чего оцепенеть – за всесильным сатаной угадывался всесильный Сталин!..). Так – ив 1966–1967 годах, когда роман впервые напечатан – с огромными сокращениями – в журнале «Москва». В этом смысле в советской жизни за истекшие десятилетия ничего не изменилось – вплоть до 80-х годов.

Человек собирается в туристическую поездку. Во-первых, он не может поехать с женой или всей семьей – только один (семью советская власть оставляла в заложниках – чтоб не сбежал), только в составе группы и только с оформлением по месту работы, с характеристикой («Политически грамотен, морально устойчив…»), заверенной, как я уже упоминала, подписями «треугольника»: директора, секретаря парткома, председателя профкома… И при каждой следующей поездке (если его в следующий раз «выпускают») в конце характеристики торжественно вписывают такую фразу: «Замечаний по поездкам не имел».

…Как читали по слогам в первых советских букварях: «Мы не рабы. Рабы не мы».

Потом ему торжественно меняют определенную сумму рублей – на деньги той страны, куда он едет. В «соцстраны» (так они назывались вполне официально) – гораздо больше (с ними взаиморасчеты проще). В «капстраны» (так они назывались – тоже официально) – такой минимум, про который стыдно говорить. Страна не может тратить на нужды частного лица драгоценную валюту!

Очень известный в те годы комический артист Роман Карцев вспоминает, как в 1985 году они с еще более известным Михаилом Жванецким отправились на теплоходе «Суслов» (имя главного партийного идеолога брежневского времени) в круиз из Одессы по Средиземному морю – вместе с писателями, художниками – «в общем, интеллигенцией». Они должны были увидеть Турцию, Испанию, Грецию, Марсель… «Надо сказать, что тогда нам меняли скупо – двадцать четыре доллара на двадцать четыре дня». Это я выделила курсивом, чтобы вы, читатели, лучше прочувствовали. «Маловато! И мы везли всякие сувениры, матрешек, икру, открытки, значки с Лениным (он хорошо шел)». То есть они их дарили продавцам и надеялись (представьте себе это унижение!), что, может, кто-то из них даст им за это бесплатно какую-нибудь мелочь, на которую у них нет денег…

«Бедные нищие люди – писатели – ходили по улицам, заходили в магазины – просто так, посмотреть! Сенк ю! Я посмотреть! Йес! Посмотреть!…Но красота побережья, открытого моря, солнце скрашивали наше убогое финансовое состояние».

А на обратном пути в Стамбуле русская экскурсоводка повела их в магазин.

«Там висели десятки кожаных изделий – настоящих, дорогих, не менее трехсот долларов!

– Господа, – сказала наша спутница, – выбирайте по одной вещи, любой.

Миша сказал:

– У меня осталось семь долларов!

– Ничего, – сказала она, – это презент!

Я выбрал жене лайковый костюм, Миша куртку, и напоследок она говорит:

– Передайте привет товарищу Петухову и ему презент.

Взойдя на теплоход, мы стали гадать, как все это провезти. Вещи дорогие! Мы боялись, что больше нас не выпустят».

Последние – выделенные нами – три фразы сегодня нуждаются в переводе с советского на постсоветский язык.

Известнейшие в Одессе писатель и артист волнуются, как они пройдут таможню на родине. Почему?

Да потому что на таможне известно, какая сумма – 24 доллара! – была у них с собой в 24-дневном круизе. И в функции таможни входила проверка – не оказалось ли у них с собой на обратном пути новых дорогих вещей – покупок, на которые родина им денег вовсе не выдавала. И откуда же в таком случае они взяли валюту на дорогие покупки? А?..

Вот так власть запросто залезала в карманы людей.

Заметьте – не наркотики, даже не запрещенная литература, а – заграничные вещи, которые они не имеют права везти, потому что им не положено их иметь!.. Это уже, напоминаю, считалось уголовщиной. И, как минимум, по доносу таможни их могли больше не выпустить за границу.

«Когда Миша, надев куртку, подошел к таможеннику в Одессе, тот еще издали вскричал:

– Михал Михалыч! У вас этой куртки не было!!!

Миша:

– Она была в чемодане! – Миша открыл чемодан. – Вот здесь!

И таможенник увидел в чемодане плакат Пугачевой! С автографом!

– Это мне? – сказал он.

– Конечно! – сказал Миша и спокойно прошел.

Моя очередь.

– Ну, что везем?

Я затрясся!

– Что везем, что везем? – сказал я. – Как вы могли такое допустить? Месяц меня не было, а “Черноморец” вылетел из высшей лиги!

– Представляете, – возмутился и он, – проиграть “Кайрату” на своем поле!!! Иди, ты меня расстроил.

Прошел!»

Карцев вспоминает дальше то время, когда «открылась граница» – стало возможно отправиться в разные страны уже без характеристик с подписями треугольника – лишь бы эти страны выдали визу. И получить эту визу было, как правило, много легче, чем в советское время – разрешение на выезд за пределы своей страны…

«И самое главное, – пишет Карцев, – мы были свободны, у нас появились деньги, мы уже не брали с собой колбасу, консервы и кипятильники…»

Некоторые люди вот это возвращение чувства человеческого достоинства не ценят ни во что – в сравнении с ценами на товары.

По-моему, это неправильно.

36. Все советские люди были равны, но одни равнее других