Кости холмов, стр. 89

Когда Субудай проехал сквозь каменный коридор ворот, яркий солнечный свет ударил в глаза, почти ослепив его. Впереди что-то белело. Конь несся туда, к белому пятну, отчаянно пытаясь умчаться от смрадного запаха крови и смерти. Субудай яростно потянул за поводья, уводя коня влево, и несколько стрел просвистели под ухом. Всадник, что скакал впереди, не уворачивался от стрел. Они били ему прямо в грудь, но доспехи еще держали удар, пока вражеская стрела не пробила его почти в упор у самого горла.

Субудай жадно дышал, щуря глаза от яркого света, а из ворот уже слышался стук копыт. Монголы прибывали. Воины с переломами руки или ключицы больше не владели оружием, но мчались под стрелы, защищая своими телами тех, кто был сзади.

Лучники-ассасины были одеты в белые платья, распахнутые на груди и плечах из-за частой стрельбы. Привыкнув к яркому свету, Субудай заметил знакомый знак на теле врагов, и яростная злоба обуяла его. Он пустил коня на плотную массу облаченных в белые одеяния людей. Ущелье тянулось и заворотами, и места для маневра не было. Монголам, двигавшимся шеренгами по двое или по трое, оставалось либо пробить вражеский кордон, либо умереть.

Хорошо, что охваченные ужасом лошади мчались во весь опор. Монголы и не пытались остановить их. Конь Субудая налетел прямо на лучника, едва успевшего наложить стрелу на тетиву. Стрела просвистела мимо. Субудай рассек незадачливого стрелка, а конь сбил следующего лучника. Субудай оскалил зубы в презрительной усмешке, когда его воины начали пробиваться сквозь ряды противника. Стрелы били монголов в грудь, но доспехи были крепки, а лучники стреляли неважно. Несмотря на дурную славу, ассасины не были воинами. Они не закалялись ежедневными тренировками с того самого момента, когда начинали ходить. Они не умели нанести последний удар по врагу, превозмогая свой страх и боль. Воины хана были способны на это и поступали так всегда.

Дальше проход в горах оказался достаточно широким, чтобы в нем уместились пять всадников в ряд. Около сотни лучников стояли на галереях, высеченных в скалах, подобно ступеням. Но поток монгольских всадников им было не удержать.

Массированный удар стрел мог бы сбить передовые шеренги, но Субудай заметил, что ассасины стреляют неорганизованно, каждый сам по себе. Проносясь мимо одного из них, он с маху полоснул его клинком, оставив на теле глубокую рану. Конь Субудая был на исходе сил, две стрелы вонзились глубоко в его грудь. Лишь предсмертная агония еще заставляла животное бежать, но Субудай был готов к тому, что конь вот-вот упадет. И как только это случилось, Субудай выпрыгнул из седла, приземлившись у ног мусульманина. В тот же миг Субудай стремительно повернулся вокруг оси, распоров клинком глотку врага. Лучник упал замертво, но за ним стоял другой. Он лихорадочно пытался зарядить лук новой стрелой и в этот момент оказался беззащитен и совершенно беспомощен. Субудай подлетел к нему двумя большими шагами и пронзил голую грудь в том самом месте, где на коже темнела татуировка. Приметив третьего лучника, готового пустить стрелу, Субудай прикрылся руками и, возможно, получил бы тяжелую рану, если бы не помог всадник, сбивший лучника ударом ноги. Субудай благодарно поднял глаза. Его спасителем оказался Чингис. Он был измазан в крови, но ликовал.

Если бы противники ассасинов не имели крепких доспехов, подумалось вдруг Субудаю, то ассасины наверняка одержали бы победу даже над численно превосходящим врагом. Узкий проход в горах служил лучшей защитой, какую только полководец видел на своем веку, и теперь он понимал, почему его враги остались в крепости. Они, несомненно, считали, что смогут отразить любую атаку. Субудай вытер губы, почувствовав что-то липкое и зловонное. Увидев кровь на ладони, он сплюнул красную слюну на землю.

Вокруг него воины добивали последних лучников, и наконец монголы выпустили наружу скопившиеся страх и злобу, обратив их в победные крики. Субудай не присоединился к своим воинам. От полученных ссадин и синяков болело все его тело, и он, спихнув ногой труп, уселся на каменные ступени в скале. Субудай тяжело отдувался, жадно глотая воздух, как будто легкие не наполнялись им полностью. Солнце стояло высоко над головой, но до полудня было еще далеко, и, глядя на него, Субудай тихо рассмеялся. Он будто не видел дневное светило уже много лет, проведя их в этом сумрачном мире, и каждый вздох теперь казался борьбой за обретение покоя.

Субудай перевел взгляд дальше в ущелье, мимо всадников и мертвецов. Высокую крепость он заметил в самом начале сражения, но лишь теперь она заняла его мысли.

Ассасины выстроили свою крепость из горного камня, поставив ее поперек ущелья так, чтобы противник не смог обойти ее ни справа, ни слева. Скалы с обеих сторон были слишком гладкими, чтобы по ним можно было взобраться, и Субудай со вздохом уставился на огромные одностворчатые ворота, преградившие путь.

– Молоты сюда! – закричал он. – Молоты и мантелеты!

Глава 31

Катапульты, привезенные Чингисом из Самарканда, невозможно было протащить через расселину даже частями. Пришлось обходиться молотами да стенными крючьями. Сделанную из бронзы и латуни дверь в крепость надежно прикрывали каменные колонны с обеих сторон. Изнурительная работа продвигалась невероятно медленно. Субудай организовал бригады молотобойцев, которые непрерывно трудились под защитой больших деревянных щитов, поддерживаемых над их головами другими воинами. К концу первого дня в колоннах пробили широкие отверстия, через которые пытались сбить железные засовы. Дверь не поддавалась. Сверху время от времени летели стрелы, но лучшие монгольские лучники были всегда начеку и молниеносно отвечали контратакой, не давая ассасинам даже прицелиться. Субудаю все же казалось, что защитников крепости немного. Он предположил, что главные силы ассасинов, вероятно, полегли на окровавленных галереях. Ассасины лучше всего действовали под покровом ночи и тайно. Они не имели многочисленного войска, способного противостоять организованной армии, как выразился Чингис. Вся сила ассасинов была в их крепости, надежно скрытой от посторонних глаз.

Доставка припасов по горной расселине – занятие нудное, но Субудай осветил ущелье факелами и обеспечил подвоз пищи. Измотанных молотобойцев сменили, и свежие силы продолжили крушить двери. С наступлением ночи вражеским лучникам ничего не оставалось, как только наблюдать за монголами, занятыми работой. Деревянные щиты по-прежнему прикрывали воинов сверху, но если кто-нибудь подходил слишком близко к факелам, то рисковал получить стрелу в грудь или шею. К рассвету семеро людей Субудая были ранены, один оступился, и молот расплющил ему запястье. Умерли только трое. Других успели затащить под ступени у ворот, где раненых перевязали и оставили до рассвета.

Утро нового дня не принесло монголам успеха, и дверь стояла на прежнем месте. Чингис велел сровнять с землей каменную деревню, что осталась далеко позади. Командиры минганов поспешили назад с новым приказом, чтобы разрушить каменные дома и сбросить обломки со скал. Расчищенное таким образом место готовили под плацдарм для монгольского войска. Почти двадцать тысяч воинов беспомощно ждали схватки с врагом, и только немногие рисковали жизнью и потели под стенами крепости. Субудай как будто не терял уверенности в успехе, но к исходу второго дня Чингис принял бесстрастное выражение лица, чтобы скрыть свое нетерпение.

Старец Горы глядел вниз на корпевших под знойным солнцем монголов. Ненависть едва умещалась в теле старика. Князья и падишахи от Пенджаба в Северной Индии до Каспийского моря склоняли перед ним голову. Он требовал уважения к себе, даже почитания, от тех немногих знавших его людей, независимо от богатства и положения. На его крепость никто не нападал с тех самых пор, как предшественник нашел это ущелье в горах и основал орден, ставший впоследствии самой грозной силой всего мусульманского мира.