Мандаринка на Новый Год (СИ), стр. 29
— Вот еще! — фыркнул Ник. — Было очень приятно, не так ярко, конечно, как с эякуляцией, зато трусы остались сухие. По-моему, все отлично.
— Ты… ты циник!
— Я реалист, — усмехнулся он в ответ. А потом, вдруг перестав улыбаться: — Спасибо тебе.
Она снова смущенно уткнулась ему в шею. Вздохнула.
— Ник, а я еще хочу тебя спросить…
— Спрашивай, девочка. Что ты еще хотела узнать о сексе? Дядя Коля тебе все расскажет… Да что ж такое! У меня синяк будет!
— Это тебе за «дядю Колю», педофил несчастный!
— Злюка, — нейтрализуя руки хулиганке на коленях. — Что спросить хотела, Любава?
— Меня так только папа называет…
— Как? Любава?
— Да.
— А мне можно?
— Можно. Слушай, скажи мне — чем от тебя пахнет?
— В смысле — пахнет? — он как-то сразу напрягся. — Плохо пахнет? Потом?
— Тьфу, дурак! — Люба еще раз ткнулась носом в шею, втянула воздух. — Хорошо ты пахнешь. Очень хорошо. Только я не могу понять, чем. Что за парфюм, а, Ник? Опознать не могу.
— Я не пользуюсь парфюмом.
— Гель для душа?
— Нет.
— А… а чем пахнешь?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Собой. А еще, наверное, детским мылом. И тальком.
— Ты пользуешься детским мылом и тальком?!
— Да.
— Почему?
— Потому что ничего другого мне нельзя.
— Почему?!
— Потому что я больной.
— В каком смысле?!
— В прямом.
Глава одиннадцатая, в которой содержится история болезни, а так же иные медицинские и физиологические подробности
— Коля?!
— Да не беспокойся, ничего заразного.
— Рассказывай.
Отец утверждал, что причина была в том, что Ник из-за своей патологической чистоплотности просто смыл с себя весь иммунитет. Или наложился тяжелый грипп, выкосивший к черту остатки все того же иммунитета. И еще новое средство для обработки рук перед операцией. Или еще что-то… Ник терпел несколько недель. Сначала думал, что ему кажется. Потом надеялся, что пройдет само. Потом терпеть стало уже невозможно — дождался того, что коросты расползлись по всему телу — вплоть до головы. И пришлось все же сознаться отцу. Тот заставил его раздеться догола, оглядел внимательно и выдал мрачно: «Кретин». После чего схватился за телефон, позвонил какой-то Анне Самуиловне, и в тот же день Ник загремел в «кожвен». К сифилитикам и чесоточникам. «Так тебе и надо», — отрезал отец. К слову сказать, на тот момент Нику уже было все по барабану. Сильнейшая интоксикация, неделя под капельницей. Голову обрили налысо, кожа с него слезала струпьями неделями, строгая диета, похудел на десять килограмм за месяц. Страшен был тогда — исхудавший, с темными кругами вокруг глаз, лысый, в лохмотьях отмирающей кожи.
— Вот тогда Варвар меня Ящером и окрестила. Сказала, что я — вылитая рептилия.
Люба… нет, она даже не потрясена. Она просто в шоке.
— Господи… Варька — изверг!
— Да прямо, — он показно беззаботно пожал плечами. — Как ты думаешь, кто ко мне все это время каждый день в больницу мотался? Кормила, развлекала. Не только меня развлекала — очаровала всех местных жертв бледной трепонемы и гонококка.
— Коленька… Слушай, я даже не знала… Даже не предполагала…
— Я просил родителей… не афишировать. Значит, и правда никому не рассказывали, если ты не знаешь. Было б чем гордиться — месяц провалялся в «кожвене», пусть и с дерматитом. А потом еще полгода ходил исключительно в рубашках с длинными рукавами, в том числе и летом. Но я быстро оклемался, Анна Самуиловна сказала, что легко отделался.
Люба отстраняется и внимательно оглядывает его. Гладкая кожа, никаких не то что шрамов — даже прыщиков или каких-то других следов… Даже не верится.
— На звероящерах все заживает как на собаке, — он правильно истолковывает ее взгляд. — Я, правда, быстро поправился. Вовремя спохватились. Но с тех пор я Звероящер.
— Я больше никогда так тебя не назову!
— Да все нормально, я привык. Как напоминание о собственной глупости. Но с той истории мне многое осталось на долгую память. Не только прозвище. Овсянку люто ненавидел первое время, а мне прописали строгую диету. Потом привык. Теперь всегда на завтрак ем, — он усмехнулся. — Но вся косметика… бытовая химия… с этим мне контактировать теперь нельзя. Сразу пятнами и зверски чесаться начинаю. Единственное, чем могу мыться — детское мыло. Ну и тальк — вместо дезодоранта. А я же… Люб…
— Что?
— Я здоровый молодой мужик, — он вздохнул. — Двигаюсь, потею. Люб, если от меня пахнет неприятно, ты скажи, я не обижусь, правда.
— Дурак, — она всхлипнула и снова уткнулась носом ему в шею. — Ты пахнешь ОБАЛДЕННО!
— Угу. Детским мылом.
— Знаешь, я, наверное, извращенка…
— Любопытное заявление.
— Мне ужасно нравится это сочетание — молодого здорового мужика, детского мыла и талька. Очень, — провела носом по шее, поцеловала за ухом. — Самое лучшее сочетание.
Он промолчал, лишь руки сильнее сжал вокруг нее.
— Ник…
— Да?
— А… на женскую косметику у тебя аллергии нет?
— Не знаю, не пробовал.
— Рассказывай мне тут, ага. Что, и губную помаду ни разу не пробовал на вкус?
— Ладно, спалила, — он усмехнулся. — Было пару раз. Я как-то одно время… ну, просил… убрать косметику… с губ, по крайней мере. А потом… исчезли острые реакции, так что… На духи только чихаю — капец. Мама все духи на работу унесла, Варька в сумочке таскает — дома не пользуются. Хотя у меня не на все духи такая реакция.
— А на мои?
— Нет. Мне очень нравится, как от тебя пахнет.
Она прижалась плотнее. Вот сейчас собственная нагота вообще не беспокоила. После того, что она о Нике узнала, поняла вдруг, что стесняться его уже не будет никогда. Переплела свои пальцы с его.
— Ник, пожалуйста, если у тебя на что-то из моей косметики проявится какая-то реакция… Пообещай мне, что скажешь!
— И что ты сделаешь?