Город и город, стр. 22

— Вы были в курсе работ вашей дочери? — спросил я. — Читали её статьи? Она вам рассказывала о своих уль-комских друзьях?

Корви заёрзала, а миссис Джири помотала головой.

— Нет, — сказала она.

— Инспектор… — сказал Такер.

— Всё это просто не могло мне… не могло меня по-настоящему заинтересовать, мистер Борлу. То есть, конечно, с тех пор как она сюда уехала, статьи об Уль-Коме привлекали моё внимание больше, чем раньше, и я их обязательно читала. Но пока Махалия была счастлива, я… мы были счастливы. Понимаете, это же счастье, когда добиваешься успехов в своём деле.

— Инспектор, когда, по-вашему, мы сможем получить документы о транзите в Уль-Кому? — спросил Такер.

— Скоро, надеюсь. И она была? Счастлива?

— О, думаю, она… — начала миссис Джири. — Понимаете, всегда случаются какие-то драмы.

— Да, — вставил её муж.

— В общем… — сказала миссис Джири.

— Слушаю? — произнёс я.

— Ну, в общем, не то чтобы… только вот недавно у неё было что-то вроде стресса, вот. Я сказала ей, что надо бы приехать домой, отдохнуть — понимаю, приехав домой, вряд ли можно по-настоящему отдохнуть, но, сами знаете. Но она сказала, что вот-вот добьётся настоящих успехов, чего-то вроде прорыва в своей работе.

— И кое-кто из-за этого возбухает, — сказал мистер Джири.

— Милый…

— Так и есть. Она нам говорила.

Корви посмотрела на меня в недоумении.

— Мистер и миссис Джири…

Пока Такер говорил это, я быстро объяснил Корви по-бещельски:

— Не «бухает», не пьянствует. «Возбухает» — значит, злится.

— Кто возбухал? — спросил я у них. — Её преподаватели?

— Нет, — сказал мистер Джири. — Чёрт возьми, кто, по-вашему, это сделал?

— Джон, тише, тише…

— Чёрт возьми, кто такие эти типы в Лишь-Коме? — возмутился мистер Джири. — Вы даже не спросили нас, кто, по-нашему, это сделал. Даже не спросили нас. Думаете, мы не знаем?

— Что она сказала? — спросил я.

Такер уже был на ногах и помахивал рукой: мол, успокойтесь вы все.

— Какой-то мерзавец на конференции говорил ей, что её работа — сплошное предательство. Кто-то охотился на неё, с тех пор как она впервые здесь побывала.

— Джон, перестань, ты всё запутываешь. В тот первый раз, когда ей это сказали, она была здесь, здесь-здесь, здесь в Бещеле, а не в Уль-Коме, и он был не из Лишь-Комы, а из других, здешних, из националистов или Истинных граждан, что-то такое, вспомни…

— Погодите, о чём вы? Лишь-Кома? И — кто-то что-то сказал ей, когда она была в Бещеле? Когда?

— Постойте, босс, это… — быстро проговорила Корви по-бещельски.

— Думаю, нам всем надо сделать передышку, — сказал Такер.

Он успокаивал супругов, словно кто-то их обидел, а я извинился, как будто этим обидчиком я сам и был. Они знали, что им положено оставаться у себя в отеле. Внизу у нас были размещены двое сотрудников для соблюдения этого правила. Мы сказали Джири, что сообщим им, как только получим известия об их проездных документах, и что вернёмся на следующий день. На тот случай, если им что-то понадобится, какая-либо информация, я оставил им свои телефоны.

— Его найдут, — сказала им Корви на прощание. — Брешь возьмёт того, кто это совершил. Обещаю вам.

Когда же мы вышли, она мне пояснила:

— Между прочим, Лишь-Кома — это как Истинные граждане, только в Уль-Коме. Судя по всему, такие же милые, как наши, но гораздо более скрытные. И, к счастью, не наша головная боль.

Более радикальные в своей любви к Бещелю, чем даже Национальный блок Сьедра, Истинные граждане маршировали в самочинной форме и произносили пугающие речи. Они были легальны, но не в полной мере. Нам не удалось доказать их ответственность за нападения на бещельский Уль-Кома-город, посольство Уль-Комы, мечети, синагоги и книжные магазины левого толка, на наше маленькое иммигрантское население. Мы — я, конечно, имею в виду полищай — далеко не раз находили виновных и обнаруживали, что они были членами ИГ, но сама организация дезавуировала эти нападения, просто открещивалась от них, и ещё ни один суд не объявлял её под запретом.

— А Махалия раздражала обе стороны.

— Это её отец так говорит. Он не знает…

— Нам точно известно, что давным-давно ей удалось вывести из себя здешних унификационистов. А потом она сделала то же самое с тамошними наци?

Есть хоть какие-нибудь экстремисты, кого она не разъярила?

Мы поехали.

— Знаете, — сказал я, — то заседание Комитета по надзору… это довольно странно. Кое-кто там говорил такое…

— Сьедр?

— Сьедр, само собой, среди прочих, и кое-что из их речей до меня не очень-то доходило. Может, стоило бы тщательней следить за политикой? Может, так и сделаю.

Немного помолчав, я добавил:

— Может, наведём кое-какие справки?

— Какого хрена, босс? — Корви крутанулась на сиденье. Вид у неё был не злой, но недоумённый. — Зачем вам даже и этих было так поджаривать? Шишкари через день-другой призовут чёртову Брешь, и тогда горе тому, кто уделал Махалию. Понимаете? Даже если мы найдём сейчас какие-то нити, это дело вот-вот у нас заберут, это всего лишь вопрос времени.

— Да, — сказал я и слегка повернул руль, чтобы не столкнуться с уль-комским такси, изо всех сил его не-видя. — Так-то оно так. Но всё-таки. Впечатляет, когда кто-то способен обозлить стольких психов. Которые и друг другу в глотки готовы вцепиться. Бещельских наци, уль-комских наци, антинаци…

— Пусть этим Брешь занимается. Вы были правы. Она заслуживает Бреши, босс, это же ваши слова. Им это по силам.

— Она её точно заслуживает. И она её получит. — Я дал знак ехать дальше. — Avanti [10]. Но пока что, пусть ненадолго, она получит нас.

Глава 8

То ли комиссар Гадлем обладал сверхъестественным чутьём на время, то ли установил какую-то хитроумную программу, чтобы обманывать свою систему, но всякий раз, когда я входил в офис, в верхней части моего почтового ящика неизменно пребывали какие-нибудь его послания.

«Чудесно, — говорилось в последнем. — Как я понял, мистер и миссис Дж. препровождены в отель. Не очень хотел бы, чтобы вы на несколько дней увязли в бумажной работе (уверен, и вы согласитесь), так что, пожалуйста, вежливо сопровождайте их только до завершения формальностей. Работа сделана».

Какой бы информацией мы ни располагали, мне придётся её сдать, когда наступит время. Нет смысла делать работу для себя, говорил Гадлем, тратя своё время за счёт отряда, так что убери-ка ногу с педали газа. Мои записи были неразборчивы для всех остальных, а через час становились такими же и для меня самого, хотя я старательно их хранил и протоколировал — это моя обычная методика. Я несколько раз перечитал послание Гадлема, выкатывая глаза. Возможно, что-то бормотал при этом вслух.

Сколько-то времени я выискивал номера телефонов — как в Сети, так и через реальных живых операторов, отвечавших на том конце линии, — после чего сделал вызов, и тот закурлыкал, пробегая через различные международные АТС.

— Офисы Бол-Йеана.

До этого я звонил дважды, но попадал в какую-то автоматизированную систему: впервые кто-то действительно снял трубку. Он хорошо говорил по-иллитански, но с североамериканским акцентом, так что я сказал по-английски:

— Добрый день, я пытаюсь связаться с профессором Нэнси. Я оставлял сообщение на её голосовой почте, но…

— Будьте любезны, представьтесь.

— Это инспектор Тьядор Борлу из Бещельского Отряда особо опасных преступлений.

— Вот как! — Голос у него сделался совсем другим. — Речь идёт о Махалии, не так ли? Инспектор, я… Подождите, я постараюсь разыскать Иззи.

Долгая пауза с каким-то полым гудением.

— Это Изабель Нэнси. — Встревоженный голос, я бы решил, что американки, если бы не знал, что она из Торонто. Совсем не похожий на тот, что записан в её голосовой почте.

— Профессор Нэнси, это Тьядор Борлу из Бещельской полищай, ОООП. Вы, по-моему, говорили с моей коллегой, сотрудницей Корви? До вас, наверно, не дошли мои сообщения?