Любимая ведьма, стр. 4
Глава вторая
Был май, и была гроза. Хлестали по стеклу тяжелые струи, скрипящие «дворники» не успевали справляться с работой. Сергей смотрел на мокрое шоссе и думал о том, что летом надо будет обязательно выбраться к морю. И что выберется несмотря ни на что, пешком уйдет, а не останется в этом шумном и грязном городе…
Девушка удивила его тем, что не пряталась от дождя. Высокая, с коротко стриженными русыми волосами, в легкой замшевой куртке и выцветших джинсах, она спокойно шла по краю дороги. Услышав шум машины, обернулась, скользнула по ней взглядом, затем сошла на обочину. Она ни о чем не просила — скорее, просто ждала, пока он проедет. И проехал бы, но встретился с ней взглядом и послушно прижался к обочине…
Когда синяя «шестерка» остановилась у края дороги, незнакомка улыбнулась и шагнула к машине, Сергей не спеша распахнул перед ней дверь, хмуро отметив, что девушка и в самом деле очень красива.
— Доброе утро… — Забравшись на сиденье, незнакомка аккуратно закрыла дверь, спокойно и деловито щелкнула ремнем безопасности. Затем взглянула на него, ее глаза сияли. — Едем?
Ее взгляд оглушал и очаровывал. Ощутив внезапную сухость во рту, Сергей молча кивнул и вырулил с обочины. Мельком взглянул на незнакомку и тут только заметил, что для такого ливня девушка выглядит на удивление сухой. Непромокшей, если хотите. А ведь зонтика у нее нет… Вот она снова взглянула на него, ее глаза были чистыми и спокойными.
— Вы в город едете?
— Да… — Он снова кивнул, смущенный и озадаченный, и разозлился внезапно на себя за свое смущение, не понимая, что с ним происходит и почему вдруг так взволновала его случайная попутчица. Молча смотрел на дорогу и невольно вздрогнул, услышав мелодичный голос:
— Вас Сергеем звать. И вы художник. Я угадала?
— Вообще-то да… — Сергей удивленно взглянул на девушку. — Точно…
— Спасибо, что остановились… — Незнакомка посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
Она попросила высадить ее у Городского сада, благо, это оказалось почти по пути; сказала, что живет совсем рядом. Кивнув, Сергей притормозил в указанном месте, с тоской понимая, что на этом все закончится, что выйдет она сейчас и никогда он ее больше не увидит. И рад бы увидеть, но хорошо разглядел на изящном нежном пальчике узкое обручальное колечко.
Остановившись, он взглянул на незнакомку, торопливо и несколько смущенно отказался от протянутой купюры — ни к чему это, люди должны помогать друг другу. Одарив его на прощание совершенно неземным взглядом, незнакомка улыбнулась и выбралась из машины. Прощальный кивок, тихий стук каблучков по мокрому асфальту. Вот и все…
Вот и все. Незнакомка свернула в аллею и скрылась из глаз, Сергей медленно вырулил с обочины, уже думая о том, как приедет домой, возьмет лист бумаги и выведет на девственной его белизне тонкий контур девичьего лица…
… А затем это стало походить на безумие. Он рвал листок за листком, комкал проклятую бумагу и кидал в корзину, сознавая, что не смог ухватить главного — ее неземного взгляда. Овал лица, нежные ямочки в уголках губ, смешная родинка у левого уха. Короткие русые волосы. Все получалось, все манило и пленяло. Но глаза… Глаза были другими, они смотрели то холодно и сурово, то насмешливо и издевательски, и снова летел в корзину измятый лоскут бумаги…
В ту ночь он спал беспокойным сном, и грезы его были тревожными и гнетущими. Лил опостылевший дождь, где-то за городом громыхала гроза, раздирая небо гроздьями сполохов. А на столе, уныло светясь пустыми пятнами глазниц, сиротливо белел незаконченный портрет.
Утром он аккуратно сложил все эскизы в папку, понимая, что глупо упорствовать, что надо дать себе время. Положив папку в шкаф, устало вздохнул — пусть отлежится. Затем сел за стол, думая о том, что уже через две недели надо сдавать эскизы иллюстраций к роману этого дрянного писателя и что зря он взялся за это дело, потому как не нравилась ему эта писанина — а как иллюстрировать то, к чему не лежит душа? Хмуро взглянув на распечатанный экземпляр рукописи, подтянул ее к себе, открыл на заложенной странице и с безмолвным воплем отчаяния начал вчитываться в бездарные строки.
Ближе к обеду он совершенно очумел от чтения, отложил рукопись в сторону и невольно усмехнулся. Если б читатели могли добраться до этого типа, прячущегося за звучным псевдонимом, то непременно бы его удавили. По крайней мере, у него руки чесались неимоверно.
После полудня небо совершенно очистилось, мягкие теплые лучи скользнули по земле, по крыше соседнего дома, крытого новой лоснящейся черепицей, и, наконец, вползли в его комнату. Сразу стали заметны старые рваные обои и покосившаяся люстра с единственным уцелевшим плафоном. Проследив за самым нахальным лучом, добравшимся до шкафа, где сверху наверняка лежал нетронутый слой пыли, Сергей задумчиво пожевал кончик карандаша и снова склонился над рисунком к проклятой рукописи. Он прорабатывал детали, стараясь выехать если не на чувстве, то на технике, уже понимая, что ничего гениального не получится, что сейчас он больше похож на ремесленника, из рук которого выходят пусть грубоватые, но надежные изделия. И невольно стыдился того, что делает, чувствовал неприязнь к мелким буковкам, что непременно появятся в книге, — «художник такой-то». Маленькие такие буковки, их и не заметит никто и никогда, а все равно стыдно.
Наконец ему это совершенно опротивело, Сергей откинулся на спинку кресла и долго смотрел в окно, думая о том, что глаза у нее все-таки необыкновенные. И что он не успокоится, пока не увидит их снова.
Ей было грустно — так грустно, как не было уже очень давно. Стрелка настенных часов перевалила за полночь, на столе мерцал теплый огонек свечи. Так тихо. И так одиноко…
Сколько уже лет она одна? Пять, даже шесть. Это слишком много. Человек не должен жить один.
Все это так. Но что будет, если Он снова найдет ее? А ведь Он обязательно найдет, это лишь вопрос времени. Что будет тогда? Снова бежать, снова начинать все сначала? Как она устала от этого…
Татьяна задумчиво смотрела на огонек свечи, в глазах ее блестели слезы. Как она устала…
Он понравился ей, тот молодой человек, что подвозил ее до города. Спокойный, симпатичный. Талантливый. Она не видела его работ, но знала: они не могут быть плохими. Если бы не эта проклятая безделушка — Татьяна с неприязнью взглянула на узкое обручальное кольцо, — он бы вел себя совсем по-другому. Увы, она не могла его снять. Вернее, могла, но не хотела. Уж лучше быть одной, чем видеть смерть того, кто тебе дорог. Для того и носила это колечко, чтобы хоть как-то отпугивать навязчивых кавалеров.
Она не знала, как поступить. Да, одной плохо. Очень плохо. Слишком много было в ее жизни одиноких ночей, да и вся ее жизнь уже давно стала одним сплошным бегством. Бегством от страха, от ужаса. От того, чья уродливая тень постоянно кружит рядом. От Шорга…
Это был бег по кругу, и Татьяна хорошо это понимала. Трудно убежать от Шорга, но еще труднее сбежать от себя. Может, она сделала ошибку — тогда, шесть лет назад? И надо было пойти с Шоргом, покориться, отдать ему проклятый Браслет? И в придачу отдаться самой? Тогда бы все было по-другому… Татьяна всмотрелась в окно, скользнула взглядом по ярким квадратикам окон соседней многоэтажки. Да, все было бы по-другому. Для нее…
А может, не найдет? Может, нет его уже в этом мире — вообще нет, во всех смыслах? Пропал, сгинул, захлебнулся своей дьявольской злобой? И зря она прячется, зря сторонится людей, сторонится жизни самой? Может, все уже кончилось? Три года и три дня — ровно столько прошло с момента ее последнего бегства. И на этот раз она хорошо замела следы.
Вопрос в том, имеет ли она право втягивать в это Сергея. Хорошо, если Шорг не появится, если он и в самом деле пропал навсегда — бывают же в этом мире чудеса. А если она ошиблась? Ведь тогда он убьет его — просто убьет, и она ничем не сможет помочь. Не сможет помешать, не сумеет. Она сама как загнанный зверь…