Сумерки Эрафии, стр. 56

— А по-вашему, я для чего вас позвал сюда, любезный Атой? — повышая голос, почти гневно спросил офицер. — Сейчас я вас выслушаю, сверю показания, допрошу других свидетелей, и, если все сложится удачно, вас, конечно, отпустят. Сейчас тут все забито, а что делается в южной тюрьме, вы бы знали. Там вам не вдвоем — вдесятером одноместную камеру пришлось бы делить. А как представишь себе, сколько народу останется… Вообще камеры очень нужны для настоящих преступников после всех этих событий…

— Каких событий?

— Я уже сказал вам, мистер Атой! Хотите выйти отсюда, тогда заткнитесь и не мешайте мне работать.

Тейкванген выпил полстакана и, сев, развалился в своем кресле. Он развернул один свиток, другой, посмотрел на гладкий, плоский лист настоящей бумаги, большой редкости.

— Я есть хочу и пить, — шепнул на ухо Толину Гримли.

— Да он упертый. Видать, его та баба толком не разрядила, вишь, какой гневный, — заметил гном.

Тейкванген дернул какой-то шнурок. Вскоре вошел стражник и принес кувшин воды, от которого пахло стоячей тиной.

— Пейте, — приказал офицер, и Гримли первым с облегчением набросился на долгожданную воду.

Следом выпил и Толин, с опаской смотревший на своего молодого друга, но с юношей вроде все было в порядке.

— Итак, — благодушно, уверенный в том, что только что оказал им величайшую услугу, Тейкванген смотрел в потолок, — первый вопрос вам, мистер, э-э, Фолкин, кажется. Что вы ночью делали в Александрете, если, по вашим словам, вы житель деревни Бренн Мельдской префектуры? Вы сказали, что приехали на ярмарку вместе с другими, торговую площадь с полудня оцепили. Даже самых зажиточных людей не пропускали в город и в порт. Как же вам — он бросил на одежды Гримли презрительный взгляд — это удалось, не вспомните?

— Нет, не помню, господин, я был без сознания. А когда очнулся… — Тут у Гримли вышла небольшая заминка, но, подумав секунду, он решил ничего не говорить ни об эльфах, ни о Темном Воине. — Когда очнулся, меня везли в телеге с убитыми, я был ранен в нескольких местах, вот здесь, на груди. — Стянув рубаху, Гримли быстро показал резаные раны от лап манкурта Дешла.

— Видимо, я потерял сознание на площади, и меня, приняв за мертвеца, везли вместе со всеми.

— И куда вы пошли потом?

— Со мной был мой приемный отец. Страж на улице сказал, что мне нужно обратиться в какую-то лекарскую палату, чтобы получить его вещи…

Дальше он говорил и говорил еще полчаса, потом столько же гном. Гримли сам поражался, как потрясающе у них с Толином получалось на ходу придумывать обстоятельства и выдавать за истину, будто они уже несколько лет выступают с постановками в бродячем театре. Наконец Лесли сам их прервал:

— Однако показания людей из банды Морфея как раз говорят о том, что вы также мародерствовали. Вот, — он покрутил какую-то трубочку от свитка в руках, — мы разбежались, но… гном… схватил Паршу за… и трижды… нанес тяжелые удары по лицу и орал: «Отдай добычу!» Уже необоснованные удары. Этот Парша сейчас лежит в лазарете, хотя я бы его, честно говоря, отправил к праотцам без суда. А вот что с утра уже рассказали жители окрестные?

— Что им не спится с утра?? Тут столько событий, а у них дом цел, им бы Велеса благодарить, а они свидетельства дают, — поражался гном.

— Люди бежали, но их догнал гном в боевом доспехе, он был вооружен и избивал несчастных одного за другим, отнимая их вещи. Удары были такой силы, что свидетельнице показалось, несколько человек упали замертво…

— Это все какие-то преувеличения. Мы никого не убивали. Ну, может, только тот гнолл в самом начале неудачно напоролся на нож, но это была самооборона. Мы разогнали целый отряд мародеров.

— Да, из напавших двенадцати человек один убит, несколько изувечены, и вы этот факт печальным не считаете!

— Нет, — нагло ответил гном. — Лучше они, чем мы. Будь они как следует вооружены, исход был бы иным, они вели себя дерзко!

— Тем более! Получается, вы покалечили почти безоружных людей.

— Позвольте, — здесь уже негодующе вскочил Гримли. — Мы устали оправдываться! В чем, по-вашему, мы виновны? В том, что обезвредили банду, которая давно вам известна своим разбоем? Позволили вам легко взять их, почти приведя под руки вашим стражам, которые вообще не заботились о западном квартале, где после этого потопа полным-полно разного сброда? Это они напали на нас, и, лишь увидев, что мы сильнее, эти гады бросились бежать. Между прочим, они зарезали и повесили на собственных кишках человека в соседнем доме. Это, по-вашему, были мирные безоружные люди, у которых было несколько мешков награбленного, кистени и ножи? — Закатав ободранные рукава, Гримли показал свежие шрамы.

— Вы прямо такой весь живучий, мистер Фолкин. Кто вас только не ранил… Меж тем, — поерзав в кресле, продолжал Тейкванген, было видно, он куда-то торопится, — у меня три свидетельства от наших военных в вашу пользу, два против, а большинство пострадавших лежат в лазарете или арестованы. Посему я, — Лесли приосанился и просто лучился своей значимостью в тот момент, — я освобождаю вас от ответственности за нанесение увечий и смерть. Но с вас необходимо взять по пять циллингов за нарушение общественного порядка, и благодарите судьбу, что у меня сегодня с утра такой добрый нрав.

Он снова взял квадратный бокал с легкой настойкой абрикосов и, допив до конца, налил еще один.

— У меня нет таких денег, — грустно сказал Гримли, а Толин уже бросился к своей одежде.

— Я могу взять свои вещи? — на ходу спросил он.

— Да, конечно… Кстати, Фолкин, ваш кулон, про который вы мне тут рассказали, оказался единственной вещью, которую не опознал никто из местных жителей. Даже странно, обычно чужое и свое легко спутать… Вы можете взять его или оставить в качестве залога за штраф, ведь, как вы говорите, денег у вас нет, — с ухмылкой заметил Лесли.

— Нет, ему не придется, — злобно бросил Толин. Он разодрал подкладку и вытащил оттуда плотный кожаный кошель. Резким движением он отсчитал два раза по пять золотых монет и, почти выдернув медальон из рук дознавателя, протянул трофей Гримли и направился к выходу.

— Хоть бы поблагодарили… — заметил начальник следствия, жуя при этом спелый абрикос.

Гримли не то что абрикоса никогда в жизни, он вообще ничего не ел уже сутки, но, несмотря на все эти «отягчающие» обстоятельства, выдавил из себя: «Спасибо, благодарствую!»

Через пять минут они уже стояли перед воротами тюрьмы в совершенно незнакомом Гримли районе Александрета.

Они были свободны, но, как оказалось, навсегда привязаны друг к другу. Сама жизнь, замысловатым узором вышивавшая их линии на полотне судьбы, свела их в одну стяжку, и теперь даже по тюремному мосту они шли в ногу, насвистывая одинаковую, прежде Гримли неизвестную песенку. На мгновение они остановились, и Гримли, вдруг до боли сжав в кулаке отвоеванный сперва у мародеров, а потом у чиновников медальон, протянул его Толину.

— Спасибо, ты настоящий друг! — Его голос дрогнул.

Толин сжал своей узловатой ладонью его кулак, и только сейчас Гримли понял, что гном на самом деле очень молод. Просто внешность подгорных жителей всегда скрывает их возраст. Гном протянул трофейный кулон.

— Оставь себе. Судьба у нас такая. Сегодня я тебе помог, завтра ты мне. Однако мне давно не приходилось попадать в такие переделки. Это было потрясающе. Думаю, мы с тобой неплохо сработаемся. — Гном посмотрел на босые ободранные ступни Гримли и свои кованые сапожки.

— Но прежде надо купить тебе что-нибудь на ноги, иначе… не дойдем.

— Куда?

— Увидишь, я знаю тут неплохого сапожника, пошли! — Гримли не стал упираться, и оба товарища заспешили вперед по брусчатке тюремного моста. Их провожали удивленные взгляды гвардейцев, гнавших им навстречу все новые партии арестованных за мятеж и мародерство людей.

Глава 7

Земли бессмертных, цитадель Агону,

6 путь Лун, 987 год н. э.