Проклятие королевы фей, стр. 30

Губы Остина дрогнули, но ему удалось сдержать улыбку. Еще ни одна женщина не смела издеваться над фамильными призраками.

С другой стороны, еще ни одна женщина не смела без приглашения есть из одной с ним миски, развлекать его беззаботной болтовней о сельском очаровании Каер Гавенмора, кормить его с руки сочными кусочками баранины. Странно, но больше всего на Остина действовали руки Холли, с потрескавшейся от грубых поводьев кожей и обрезанными начисто ногтями. Они порхали вокруг него, словно две птички, завораживая его своим изяществом.

Руки застыли в воздухе, когда на них упала тень отца Натаниэля.

— Я искал вас, дитя мое, но Элспет сказала, что вы прилегли отдохнуть.

— Да, это так, — бросив на священника взгляд, постичь смысл которого Остин не смог, Холли снова с веселой улыбкой повернулась к мужу. — Он называет меня «дитя мое», забывая, что всего лишь на несколько лет старше.

Отец Натаниэль покраснел, что, вероятно, произошло бы и с самим Остином, если бы он стал жертвой такой неприкрытой насмешки.

— Все утро, миледи, я провел в лесу, рыская в поисках каштанов, столь любимых вами.

— Благодарю вас, отец Натаниэль, — мило проворковала она. — Но, кажется, мои вкусы изменились.

Священник поставил миску с каштанами на стол, и Остин заметил, что его черные обломанные ногти выглядят еще хуже, чем ногти Холли.

— Вам очень полезно употреблять их в пищу, — настойчиво продолжил отец Натаниэль. — Я никогда не встречал столь нежных, сочных плодов.

Отец Натаниэль собрался насильно вложить каштан в ладонь Холли.

Стремительно метнувшаяся рука Остина сбросила миску на пол.

— Она сказала, что не хочет, черт побери! Вы что, глухой?

Когда его рев затих, рыцарь почувствовал на себе всю тяжесть взглядов присутствующих. Его отец прижался к гобелену, словно стараясь слиться с ним. Но хуже всего было то, что Остин прочел на лицах Кэри, Винифриды и Эмриса нескрываемое беспокойство. Беспокойство не за самих себя, как следовало того ожидать, а за него.

— Прошу прощения, сэр. Мне не следовало мешать вам.

Натянуто поклонившись, священник удалился, топча каштаны ногами в сандалиях.

Похоже, одну лишь Холли из всех присутствующих выходка мужа не напугала, а скорее позабавила.

— Не обращайте внимания на отца Натаниэля. Он чувствует себя оскорбленным, так как ему отказано в привилегии помолиться сегодня вместе со мной.

Остин стиснул в руке кубок, смущенный своей гневной вспышкой.

— И о чем вы молились бы, миледи? О более рассудительном супруге?

Холли провела по его щеке тыльной стороной руки, и Остин встрепенулся от этого нежного прикосновения.

— Что вы, сэр, я буду молиться за вас.

Остин заглянул ей в глаза и увидел, что их загадочные глубины лишены и намека на издевательство. Интересно, догадывается ли девушка, насколько пророческими могут оказаться ее слова? Возможно, она — последняя надежда на спасение благородного рода Гавенморов. Последняя надежда на исцеление его израненной души.

— Какая ты красивая.

Остин испугался, что эти хриплые слова сорвались с его уст. Однако, оглянувшись, он обнаружил, что его отец, покинув свое убежище у стены, тихо подкрался к нему сзади и теперь стоял, разглядывая Холли через плечо сына.

— Какая ты красивая, — повторил старик, проводя морщинистыми пальцами по шелковой вуали.

— Благодарю вас, отец, — с улыбкой оглянулась Холли и тотчас же шепнула Остину: — Ему надо быть поосторожнее на лестницах. Должно быть, у бедняги со зрением совсем плохо.

На этот раз Остину не удалось сдержать улыбку. Возможно, его отец, как и он сам, заворожен не красотой его молодой жены, а ее полным отсутствием.

Поднявшись с места, Холли подала знак Элспет. Служанка тотчас же подошла к Остину, держа в руках аккуратно сложенный камзол.

— Если мои труды порадуют вас, муж мой, — произнесла Холли, застенчиво скрестив руки на груди, — тогда завтра я продолжу выполнять супружеские обязанности.

С этими словами она направилась к лестнице. Остин проводил ее взглядом, стараясь отогнать предательские мысли о той единственной супружеской обязанности, которую, как он заверил свою жену, ей выполнять не придется. Поглощенный этими раздумьями, он не заметил, как его отец двинулся на цыпочках следом за Холли.

— Давайте-ка поглядим, как она орудует иголкой с ниткой, — сказал Кэри, нетерпеливо приближаясь вместе со своими родителями к Остину. — Ну что я вам говорил? Дайте женщине возможность похлопотать вокруг вас, и в самом ближайшем времени она уже будет мурлыкать у вас на коленях, словно кошка.

Мать Кэри замахнулась на него деревянной ложкой.

— Что ты понимаешь в женщинах? Что-то я не видела ни одной порядочной девушки, трущейся о твои ноги.

Чтобы избавить своего оруженосца от дальнейших обвинений, Остин тряхнул камзолом, взвившимся, словно алое знамя.

Кэри первым делом оглядел шов, и его торжествующая ухмылка сменилась выражением полного недоумения.

— Ничего не понимаю. Она же и не думала зашивать его. Я могу просунуть кулак в дыру.

Свои слова он подкрепил действием.

Камзол заколыхался, из-за него донеслись приглушенные ругательства. Кэри и его родители тревожно переглянулись. Остин перевернул камзол, показывая всем спину.

На широких плечах аккуратными ровными стежками, требующими огромного умения и еще большего терпения, был затейливо вышит зеленый плющ.

Остин печально фыркнул, вытирая глаза.

— Мне даже в голову не приходило, что понятие «работать иголкой с ниткой» может иметь такое широкое толкование. О господи, если бы я знал, что иметь жену — так забавно, я бы уже давно постарался обзавестись ею!

Прижимая камзол к груди, он запрокинул голову и расхохотался.

Возможно, остальные и поддержали бы его, но молчали, оглушенные потрясением еще более сильным, чем то, когда они стали свидетелями вспышки гнева, наследственной черты рода Гавенморов, с которой всегда так сурово боролся сэр Остин. Но подобные приступы ярости им уже доводилось видеть прежде, однако вот уже долгих двадцать лет никто, не слышал веселого, искреннего смеха их господина.

15

С этого дня сэр Остин редко появлялся на людях в чем-либо другом, кроме алого камзола с нежными гирляндами плюща, искусно вышитыми на плечах. К огорчению Винифриды, рыцарь запретил ей заштопать разорванный шов, предпочитая показывать надетую под камзолом рубаху, но не обижать свою жену.

Его восторженная похвала работы Холли звучала так убедительно, что через неделю большинство рубах, камзолов и даже чулок Остина были расшиты легкомысленными букетами цветов и крошечными розовыми бабочками, порхающими от подола к воротнику. В конце концов рыцарь попросил Кэри спрятать тот камзол, который он надевал, отправляясь на бой, так как испугался, как бы его деятельная женушка, пока он спит, не расшила и этот камзол букетами мальвы.

Столкнувшись с необходимостью стать хозяйкой в замке своего супруга, Холли вдруг со стыдом пришла к выводу, что ее учили быть невестой, а не женой. Она могла виртуозно спеть сложное рондо, ни разу не сфальшивив, и без единой ошибки исполнить быстрый танец, — однако чувствовала себя совершенно беспомощной, когда дело доходило до того, чтобы заниматься хозяйством. Пудинг у нее подгорал. Вино с пряностями горчило. Сливки прокисали.

Винифриде приходилось держать у печи ведро с водой, чтобы вовремя тушить пожары, ежедневно вспыхивающие в результате усилий молодой госпожи. Эмрис ходил следом за Холли по саду и выдергивал кусты болиголова и паслена, которые она по незнанию сажала среди ровных рядов шалфея и тимьяна.

Вместо того чтобы отчитывать жену за промахи, Ос-тин встречал все ее домашние неудачи с глубоким спокойствием.

Окунув несколько пар рейтузов Остина в чан с кипящей водой, после чего они сжались до размеров кишок для колбасы, Холли под безудержный хохот Кэри тоскливо вздохнула:

— Ваш господин — просто святой. У него ангельский характер.