Озорница, стр. 64

Сидевшему в кабинете Джастину послышалось, будто в коридоре звучат приглушенные аплодисменты. Он выглянул из комнаты, чтобы выяснить причину столь странного явления, но решил, что ему просто померещилось. Возле лестницы он увидел лишь слуг, тщательно протиравших перила.

23

Пенфелд довольно бесцеремонно втолкнул девушку в ее комнату и отпустил. Она сразу схватилась за ухо и очень обрадовалась, обнаружив его на привычном месте, прислонилась плечом к стене, яростно сжав кулаки. Слуга занял позицию между кроватью и дверью, преградив массивной фигурой путь к бегству.

— У меня было семь младших братьев, и каждый из них был намного крепче и сильнее тебя. А теперь хорошенько подумай, что бы это могло значить, — неспешно сказал Пенфелд.

Эмили послушно стала обдумывать его слова, сторожко поглядывая на мощные кисти, торчавшие из рукавов безупречно отглаженного сюртука, потом присела на краешек кровати и хмуро посмотрела на расходившегося слугу.

Он ответил приветливой улыбкой, подошел к двери, запер и положил ключ в жилетный кармашек.

— Ну и что ты собираешься делать? Хочешь меня выпороть? — поинтересовалась Эмили, нежно массируя мочку пылающего уха.

— На мой взгляд, это давно пора было сделать. Ради твоего собственного блага следовало бы отодрать тебя за уши и всыпать по первое число по заднице. Однако этого не случилось. Или я ошибаюсь? Надо полагать, еще не нашелся человек, которому ты так дорога, что он мог бы решиться вправить тебе мозги самым простым и надежным методом.

Эмили поразили не столько жесткие слова, будто хлеставшие по щекам, сколько непримиримость обычно мягкого и добродушного Пенфелда. Сейчас он не был похож на человека, прежде неизменно старавшегося всем во всем угодить. Слуга пододвинул стул, стоявший у камина, царапнув ножками по ковру, и уселся верхом, положив подбородок на спинку.

— В чем дело, Пенфелд? Мы едва знакомы… — выдохнула Эмили, удивленно округлив глаза.

— Верно, — охотно согласился слуга, нисколько не смутившись, — и пришла, видно, пора познакомиться поближе. Я родился в доме на Тенант-стрит, второй по старшинству из пятнадцати детей, трое из которых умерли во время родов. Мой отец дубил кожи, а мать была просто пьяницей. Ваш покорный слуга снискал в округе известность под весьма нелестным прозвищем Пенсовик, что может означать только одно: у меня был каждый пенс на счету. Старшая сестра умерла в возрасте пятнадцати лет от туберкулеза. Еще не остыло ее тело, как я уже мчался со всех ног в галантерейный магазин на Бонд-стрит, специализировавшийся на мужском белье, чтобы заполучить место, освободившееся после смерти сестры. Между прочим, именно в этом магазине я встретил джентльмена, позднее ставшего моим первым господином.

Эмили кивнула. Все сказанное Пенфелдом было понятно, его поступки логичны. Чему удивляться? Амбициозный парень не стал зря терять времени, хладнокровно воспользовался представившейся возможностью, чтобы улучшить свое положение. Все правильно. Ему хотелось самостоятельности, твердо встать на собственные ноги. Такие качества Эмили уважала.

— Вскоре я обнаружил, — продолжал Пенфелд, — что быть слугой или, как принято говорить, по-джентльменски обслуживать джентльменов означает жить более цивилизованной и во всех отношениях более приятной жизнью, а к тому же за это неплохо платят.

— А тебе не надоедает участвовать в этой жизни только с внешней ее стороны? Неужели не хочется самому стать джентльменом, побывать в его шкуре?

— Джентльмен обременен разного рода обязанностями, а у меня лишь одна забота — обеспечить, чтобы ему было хорошо.

Эмили провела носком туфли по узору на ковре.

— Понятно. Так вот почему ты притащил меня сюда. Видимо, я мешаю выполнять твою главную задачу.

— Абсолютно точно.

Сглотнув комок, подступивший к горлу, Эмили приготовилась в очередной раз выслушать упрек в том, что она всем мешает и никому не нужна. Однако совсем не хотелось, чтобы обидные слова вылетели из уст смирного и покорного слуги, который до сей поры во всем потакал ей и ни разу ни чем не попрекнул.

— И что теперь прикажешь мне делать? — спросила девушка. — Хочешь, чтобы я опять исчезла из его жизни, на этот раз навсегда?

— Думаешь, он будет счастлив?

— Откровенно говоря, не знаю, — призналась Эмили, ощупывая глазами бесстрастное лицо Пенфелда.

— А почему бы не дать ему желаемое? Почему не пойти навстречу? Во-первых, положить конец этим бессмысленным бесконечным выходкам и проказам?

— Это уже было, я пыталась разыграть из себя настоящую леди, и сам знаешь, что из этого получилось. В результате мы оба несчастны.

Круглолицый слуга неожиданно озарился торжествующей улыбкой.

— Так ясно же, почему не получилось! Моему господину не требуется леди, ему нужна женщина.

Джастин будто напрочь оглох, хотя старался скрыть это за маской учтивой улыбки, когда прокладывал себе дорогу через толпу гостей, до отказа набивших шестигранник бального зала. Кто-то касался его рукава, он видел приветственные улыбки, но из уст окружающих вылетала совершеннейшая чепуха. Оркестр на небольшом возвышении исполнял какую-то музыку, однако она скатывалась по ушам, не затрагивая слуха, как струйки дождя по непромокаемой ткани плаща. Над скрипками бешено метались смычки, пальцы рвали сверкающие струны арфы, а в голове хозяина дома царила мертвая тишина. Он не только утратил способность писать музыку, но и не мог ее услышать. Непонятно, как глухому Бетховену удавалось сочинять божественные мелодии и оставаться в своем уме.

— Ваша светлость, — дошли до сознания слова ливрейного лакея. Судя по выражению его лица, он далеко не первый раз пытался привлечь внимание герцога. — Не желаете ли шампанского?

— Благодарю, Симс, — ответил Джастин, и собственный голос прозвучал глухо, словно издалека.

Герцог взял с подноса высокий хрустальный бокал, поднес к губам, и в нос ударили шипучие пузырьки, поднимавшиеся со дна.

Матушка давно вынашивала идею дать бал, Джастин всячески противился этому, но вынужден был сдаться под дружным натиском женской половины семьи, с энтузиазмом воспринявшей планы герцогини. Хозяина дома мучили опасения, что в любую минуту Эмили может выкинуть одну из своих штучек. К примеру, повиснет на люстре или явится перед гостями с бульдогом на поводке. От нее можно ожидать чего угодно после того, как всю прошлую неделю она провела взаперти в своей комнате, отказываясь с кем бы то ни было общаться. Вполне возможно, все это время она строила планы жестокой мести за то, что Джастин обошелся с ней крайне холодно. А где лучше всего осуществить подобные планы, как не на балу, устроенном в ее честь?

Кто-то нечаянно толкнул его под руку, шампанское пролилось из бокала на белые перчатки, и Джастин тихо выругался. Нервишки шалят, черт бы их побрал! Он медленно осушил бокал и вновь задумался. Откуда ей знать, какой ценой дается ему хладнокровие и внешнее спокойствие? В высоком зеркале между двух колонн он поймал свое отражение и чуть не отшатнулся. Достаточно украсить унылое лицо бакенбардами, и была бы точная копия отца. Вспомнилось, как вчера он пытался бежать от гнетущей пустоты, воцарившейся в голове, и в поисках убежища забрел в контору фирмы «Уинтроп шиппинг», где провел несколько часов в пыльном закутке, пытаясь разобраться с бессмысленными цифрами. Ничего путного из этой затеи, естественно, не получилось, пустая трата времени и сил.

Герцогиня с дочерьми приветствовала прибывающих гостей у широко распахнутых стеклянных дверей. Вот у входа показались Сесилия дю Пардю и ее маман. Они шли под ручку, пугливо озираясь, будто ожидали, что в любую минуту из-за угла на них совершит нападение какое-нибудь страшилище. Впрочем, судя по всему, они сумели превозмочь страх и позабыть о нанесенном им оскорблении. Сейчас обеих одолевало любопытство, да и разве могли они пропустить самое значительное мероприятие рождественского сезона.