Озорница, стр. 60

— Мы их готовим в самый последний момент и подаем с пылу с жару, как любит герцогиня, — пояснила пробегавшая мимо кухарка с подносом горячих булочек.

Эмили присела на корточки и положила подбородок на скрещенные руки, чтобы лучше рассмотреть живых омаров, шевеливших длиннющими усиками в стеклянной банке с водой. Передние клешни были перевязаны крепким шпагатом, и Эмили стало невыносимо жалко морских раков. Они казались пленниками, угодившими в западню, и чем-то напоминали одну знакомую девушку, у которой руки сплетены кружевами, а ноги опутаны кринолином.

Склонив голову набок, Эмили задумалась: «Интересно, они тоже мечтают о морских просторах, как я? Вспоминают ли шум прибоя? Знаком ли им солоноватый вкус морского воздуха?»

Как бы то ни было, омарам еще повезло. Им не снится по ночам темноволосый красавец в потертых брюках, превратившийся в холодного джентльмена, затянутого в строгий костюм. В памяти морских тварей не возникают картинки из прежней беззаботной жизни, когда можно было видеть смеющегося Джастина.

Эмили опустила руку в банку и погладила омара, сама удивившись соленому привкусу слез на губах.

— Ах вот ты где! — пронзительный голос Лили плеткой стегнул по спине. — Знаешь, я просматривала журнал мод и нашла там изумительную новую прическу. Она просто для тебя создана. Остается выяснить, не ссудит ли нам Грейси яичный белок, чтобы скрепить и уложить волосы.

Эмили содрогнулась и уронила голову. Казалось, выпученные глаза омаров наблюдали за происходящим с большим сочувствием.

— Никуда не пойду, у меня нет аппетита, — твердила Эмили, вцепившись в косяк дубовой двери.

— Нет, пойдешь, обязательно пойдешь, — убеждала ее Лили, она оторвала руки девушки и протащила ее еще футов десять. — Неужели ты хочешь обидеть матушку? Она сказала, что ты должна там быть непременно. Матушка надеется, что, когда ты познакомишься с гостями, у тебя, возможно, появятся друзья среди твоих сверстниц.

— Терпеть не могу девиц с птичьими гнездами на головах.

— Не говори глупостей. Если ты имеешь в виду свою прическу, то можешь поверить мне на слово, что произведешь потрясающее впечатление.

Эмили увидела свое отражение в окне и похолодела. После знакомства с утюгом непослушные кудри были зачесаны вверх и скреплены жуткой смесью яичного белка и крахмала, они стояли колом и напоминали жертвенный костер. Над головой в эту минуту оказался газовый светильник, и девушка поспешно отпрянула в сторону, опасаясь, что прическа может вспыхнуть в любую секунду.

Эмили уперлась каблуками в ковер, но сила была на стороне Лили. На вид тщедушная и хрупкая, эта женщина обладала упорством и настойчивостью, которые полностью компенсировали ее физические недостатки.

— Пожалуйста, не сопротивляйся, — уговаривала Лили. — Нам надо поспешить. Если опоздаем, матушка рассердится.

Когда они вошли, в столовой воцарилась тишина. Лица гостей слились в одно, но чувствовалось, что все они уставились на прическу Эмили. Девушке отчаянно захотелось спрятаться под ковер, она выдернула руку, за которую крепко держала ее Лили, и осмотрелась.

Во главе стола восседал Джастин, красивый и представительный в своем черном фраке. На фоне белоснежной сорочки и галстука отливала бронзой кожа, еще не утратившая новозеландского загара. Герцог бросил на вошедших быстрый взгляд, и Эмили поспешно отвела глаза, в которых без труда можно было прочитать голод, который не имел прямого отношения к аппетитному аромату, исходившему от блюд на столе.

Тишину нарушил серебристый смех, воскресивший в памяти годы бедствий и одиночества. Эмили вздрогнула, вскинула голову и в первую секунду не поверила собственным глазам. По правую руку от Джастина сидела блондинка, в прошлом любимица мисс Винтерс и кость в горле Эмили, не кто иной, как Сесилия дю Пардю. Рядом с темноволосым мужчиной блондинка выглядела прекрасно, их можно было бы назвать отличной парой, прости созданными друг для друга.

22

Эмили проследовала к своему месту за столом под изучающими взглядами Гарви и Герберта, а Гарольд уткнулся носом в тарелку с супом, азартно работал ложкой и просто не заметил девушку. Усаживаясь на стул, Эмили стрельнула глазами в сторону Сесилии. В пене серого с серебром шелкового платья, усыпанного крохотными голубыми розочками, она выглядела холодной элегантной статуэткой из дрезденского фарфора. Высокий шиньон словно из белого мрамора слегка оттягивал назад точеную головку, лицо сердечком окаймляли светлые пряди.

Поправив жесткие кружева на лифе, Эмили подумала: «Интересно, кто-нибудь заметит, если я возьму нож и отрежу эту дрянь к чертовой матери?» На фоне подчеркнутой элегантности и светских манер Сесилии ее бывшая соперница походила на девчонку-переростка, не знающую, куда девать руки за столом. При виде того, как Сесилия многозначительно пожимает тонкими холеными пальцами руку Джастина, Эмили непроизвольно сжала ручку ложки из слоновой кости.

Спокойно. Это всего лишь очередное испытание, экзамен на зрелость или, что то же самое, — пытка огнем. На прошлой неделе не раз и не два приходилось проявлять выдержку, до крови кусать губы, чтобы не вылетело лишнее слово, и все ради того, чтобы сохранить облик настоящей леди. Если ужин пройдет нормально, без эксцессов, если удастся все вынести и не сорваться, Джастин будет вынужден признать, что имеет дело с женщиной, а не с девчонкой.

— Очень рада, что ты смогла к нам присоединиться, — пролаяла герцогиня. — Хотела бы познакомить тебя с графиней Гермон и ее очаровательной дочерью…

— Мы знакомы, — буркнула Эмили в тарелку.

— Простите, не помню, чтобы нас представляли друг другу, — прощебетала графиня, крохотное существо, почти утонувшее в море шелка, и голос у нее был тонкий, птичий.

— Маман, — заговорила Сесилия с французским прононсом — Мисс Скарборо — та самая бедняжка, о которой шла речь в салоне баронессы Гутвильд. На прошлой неделе, разве не помнишь? Несчастной пришлось долгие годы тяжко трудиться в пансионе мисс Винтерс.

Джастин положил ложку и отодвинул тарелку. Даже Гарольд перестал хлебать суп и с интересом уставился на девицу, а та вошла в роль, глаза ее задорно заблестели.

— Такая маленькая, а очень предприимчивая, усердная. Помнишь, как ты чистила мои сапожки и туфельки? И как старалась!

Эмили вспомнила, как визжала Сесилия, обнаружив дохлую мышь в носке своей новой кожаной туфли.

— Старалась на славу, ничего не скажешь, — усмехнулась в ответ Эмили.

Сесилия зло посмотрела на нее, но быстро пришла в себя и одарила Джастина восторженным взглядом, от чего Эмили едва не стошнило.

— Должна сказать, ваша светлость, что в свете только о вас и говорят. Во всех салонах Лондона только и слышишь, что о вашем великодушном поступке. Вы проявили редкое благородство, когда решили открыть свое сердце и дать приют в вашем доме несчастной сиротке. И как здорово, что это случилось именно в рождественские праздники, когда все горят желанием протянуть руку помощи обездоленным! Я слышала, что многие хотят создать благотворительное общество и назвать его в вашу честь, чтобы постоянно оказывать поддержку этим… — Сесилия хитро посмотрела на Эмили и закончила: — Оборванцам.

Джастин встретился взглядом с Эмили, и в его глазах при неверном свете газовых светильников читалась грусть.

— Это самое меньшее, что я мог сделать, — тихо сказал он.

— Почему же? — возразила Эмили. — Мог бы сделать еще меньше, если б постарался. — И поднесла к губам бокал на высокой ножке.

Эмили чуть не поперхнулась, когда горло залила густая сладкая жидкость. «Молоко, — догадалась девушка, — а на пунцовых губках Сесилии небось блестят капли вина». Она тщательно вытерла рот салфеткой, чтобы не образовались белые усы. «Выходит, Джастин велел налить мне молока, как младенцу». Эмили бережно поставила бокал на место, будто боялась разбить, и одарила Сесилию кротким взглядом кролика, застывшего перед разинутой пастью удава.