Житие Иса. Апокриф, стр. 17

– Около ста километров. В пределах возможной ошибки, – ответил с экрана лысый расчетчик в тяжелых очках.

– Ну, Василий Севастьянова, что вы теперь об этом думаете?

– Еще непонятнее… Исчезновение Петрова-Степного, какая-то посадка, а всего-то прошли одни сутки. И там нет никаких планет. Уж не тронулись ли они разумом?

– Будут ближе – свяжемся. Ясно одно – произошло необычное. Через четыре дня, когда корабль сядет, разберемся окончательно.

– Борис Африканович, вас вызывают наверх, – сделав нажим на последнем слове, опять пропела невидимая секретарша.

– Спасибо, попросите машину.

И, сняв с кнопки палец, добавил:

– Нашей бы Анне Ивановне партию Кармен петь. Пойдемте, Василий Севастьянович, поедете со мной.

Уже в машине замигала красная лампочка экстренной связи и бесцветный голос сообщил:

– Правительственный вызов отменяется в связи с обнаружением корабля. Вас просят проехать в теоретический центр к академику Зерогову.

Академик Зерогов их ждал. Он был настолько нетерпелив, что встретил гостей прямо в коридоре.

– Сюда, сюда, – позвал он, заметив их нерешительность, – на звездолетчиков он смотрел с острейшим интересом.

Зерогов пропустил в свой кабинет Безупречных и Бориса Африкановича. Именно в этой последовательности, чем чуть не вызвал пробки в дверях, но начальник Звездного предприятия благоразумно протолкнул вперед своего блестящего заместителя.

– Рад видеть вас, Борис Африканович, – тряхнул элегантной, как у Генриха Наваррского, бородкой сухонький академик.

– Я, собственно, заместитель Бориса Африкановича по безопасности звездоплавания…

– Ах, извините, пожалуйста, – тут Зерогов снял очки, снова надел и расхохотался. Поздоровавшись с заместителем, пожал руку Борису Африкановичу. – Ваше партикулярное платье сбило меня с толку… Впрочем – все суета сует. Садитесь – сейчас отдерну штору и впущу солнце. Люблю, знаете ли, писать в полутьме с ближним светом, вот и завесился.

– Измаил Алексеевич, разрешите представить…

– Прекрасно, прекрасно, я знаю, что вас зовут… ну, да – Василий Северьянович.

– Севастьянович.

– Ну да, простите меня – это лесковский Очарованный Странник сбил меня с толку, конечно же – Севастьянович! Итак, дорогие мои, один и тот же вопрос интересует меня и вас. Вы, вероятно, как и я, остались без обеда?

И, не дожидаясь ответа, подбежал к дверям, высунулся и крикнул куда-то в коридорное пространство:

– Чего-нибудь бобового и три чашки чаю. С сухариками!

К удивлению гостей, брошенный в пространство клич не остался безответным – через несколько минут объявились три чашки чаю с сухариками и три тарелки с зеленым горошком.

– Горох стимулирует умственную деятельность, – заметив недоумение гостей, пояснил академик, – а нам предстоит поразмышлять. Борис Африканович, вы окончили Звездный институт? Ах да, тогда его еще не было… Значит, университет. Ну и превосходно!

Он скользнул взглядом по лицу Василия Севастьяновича, но в его прошлое углубляться не стал.

– Итак, – отбросив мешавшую ему вилку и цепляя горох чайной ложечкой, начал Зерогов, – мы имеем исчезновение корабля. Отлично! И его возвращение через Сутки в ту же точку пространства. Превосходно!

– На корабле погиб человек, – осторожно заметил Борис Африканович.

– Что? Есть новые данные?

– Но в сообщении командира корабля…

– Сказано, – прервал начальника Звездного предприятия академик, – что потерян астронавигатор Петров-Степной. Понимаете, батенька, – потерян, а не погиб.

– Но в открытом космосе – теперь в дело вступил заместитель по безопасности.

– Кто вам сказал – в открытом космосе? Это, вы уж извините меня, ваши домыслы. В сообщении командира упоминалась посадка.

– Куда? – начал терять терпение начальник Звездного предприятия и чуть не подавился горошиной.

– Вот и я думаю – куда?

– Не кажется ли вам, уважаемый Измаил Алексеевич, что мы имеем дело с непонятным психическим явлением?

– С непонятным – да, с психическим – нет. Где же был целые сутки корабль? Ведь вы же чуть ли не через чайное ситечко процедили этот объем космоса. Я что-нибудь не так сказал?

– Но гипотезы должны быть по крайней мере разумными.

– Объясните, пожалуйста, что такое – разумная гипотеза? И какая разумная гипотеза возникла у вас? Пока не обнаружили?

– Измаил Алексеевич, спокойнее. Что вы предлагаете?

– Немного, Борис Африканович. Начнем с того, что у нас мало данных. Сообщение командира крайне неполно. Абсолютно точно известно только одно – корабля в течение суток не было в пространстве. В нашем пространстве. Вас это устраивает?

Начальник и заместитель переглянулись.

– Далее, – продолжал заколачивать гвозди ученый, – вот здесь, – он похлопал твердой ладонью по тонкой красной папке, – дипломная работа, написанная три года назад вашим астронавигатором Петровым-Степным. Нет-нет – не блестящая работа, после защиты которой за уши тянут в ученые. Она оценена осторожненьким «хорошо». Хотели даже зарубить. Я тоже не сразу понял, но меня поразила смелость ума. И я сделал все, чтобы защита прошла, как говорят, «на уровне». Малость ругнул. И дали человеку диплом. Здесь всего восемь страниц, что тоже шокировало моих коллег, привыкших к солидным фолиантам. И четыре из них – схемы. Смотрите, не стесняйтесь. Пока это еще не лежит в хранилищах. Осмыслили?

– Простите, Измаил Алексеевич, но тут что-то «к вопросу о двух сопряженных точках пространства», а дальше – математический лабиринт, – поднял руки Борис Африканович.

– М-да, и в центре лабиринта – страшное чудовище Минотавр… Простите, я забыл, что вы давно закончили университет. Но вы, звездолетчики, знаете, что такое миллионы световых лет.

– Представляем! – выкатил грудь Безупречных.

– Ну, батенька, представить-то это трудно… Так вот, по теории вашего астронавигатора, между сопряженными точками пространства кроме больших расстояний существуют и другие, сопряженные им, стремящиеся к нулю.

– Значит, кроме истинного расстояния между нашим Солнцем и, скажем, туманностью Андромеды есть еще какой-то «как бы» переход?

– Истинно и то и другое, если теория верна, разумеется. Это – две стороны одного явления. К сожалению, на условия перехода в работе дан только намек. Может быть, у вас, в Звездном предприятии, есть какие-либо бумаги Петрова-Степного?

– По-моему, этот шалопай, извините меня, Борис Африканович, я с ним общался побольше вашего, кроме гарцевания на своем жеребце ничем не интересовался.

– Дался вам этот жеребец! Да, – тут Борис Африканович повернул голову к академику, – может быть, он писал, будучи студентом? И не решался внести это в свою работу? Вы же сказали, как ее встретили ваши коллеги!

– Разве что стишки, – снова выдал Безупречных – в его глазах это было самым несерьезным занятием.

– Василий Севастьянович, человек пропал, может быть, погиб, – остановил его начальник.

– Нет, батенька, сколь мне известно, поэзией он не баловался, у него было достаточно живое воображение для математика. И поискать стоит. Многие его сокурсники работают у меня. Один уже доктор – очень старательный и благополучный молодой человек… Стоит, очень стоит подумать, – он крепко потер ладонями виски, словно массируя их. – Вернемся к делу. Если теория верна, – а я тут размышлял, кое-что подработал – получается очень похоже – и исчезновение корабля, и посадка. Пока это единственное объяснение.

18

Через четыре дня секретарша доложила начальнику Звездного предприятия, что его хочет видеть некто Зерогов – интересный мужчина, с бородкой, под пятьдесят.

– Зовите, ради бога! – отодвинув бумаги, необычно заторопил начальник. И элегантно-взбалмошный Зерогов не заставил себя ждать. Блеснув лукавым взглядом донжуана по расплывшимся прелестям Анны Ивановны, он проследовал в кабинет. Впрочем, войдя, он сразу притушил блеск глаз, чему, вероятно, способствовали опущенные шторы.