Венценосный раб, стр. 13
Анкарстрем высвободился из ее рук и мрачно зашагал по комнате.
– Я не виню тебя, Адель, – сказал он. – Я понимаю, что никто добровольно не пожелает вести такую тяжелую жизнь. Но пойми меня! Каждый раз, когда я думаю, что ту, которую я люблю, которая сама любит меня, может купить всякий, у кого найдется достаточно денег, – в такие минуты мне хочется убить и тебя, и себя, и, право же, я начинаю чувствовать, что в эти мгновения меньше люблю тебя. О, когда я замираю в твоих объятиях, тут уж не могу ни о чем думать, ничего взвешивать. Весь мир исчезает, и только одна, прекрасная, существует для меня. Прикосновение к твоему телу лишает меня разума. Но чем полнее самозабвение минут страсти, тем темнее становится у меня на душе потом! Ведь это – все-таки обман, ведь я – все-таки вор, украдкой отнимающий…
Он вздрогнул и остановился: в дверь быстро постучали, и сейчас же в спальню вбежала Роза.
– Барышня! – испуганно крикнула камеристка. – Только что подъехал господин Марков!
– Так иди скорее! Ступай ему навстречу, а я запру дверь… Скажи, что я больна, что я сплю.
– Барышня, да вспомните, что было прошлый раз, с платком! А что, если барин станет ждать, пока вы не проснетесь? Ведь из спальни другого выхода нет!
– Ах, это проклятое расположение комнат! – истерически крикнула Адель. – Боже мой, надо же было этому случиться именно теперь! Но что же делать? – она прислушалась, вдали уже слышались тяжелые шаги Маркова. – Придумала! – радостно сказала она, понижая голос до тихого шепота. – Роза, приспусти скорее шторы, а ты, Иоганн… сюда!
Она схватила пажа за плечи и толкнула его на кровать, заставив лечь поперек в ногах. Затем она прикрыла его одеялом, легла сама и с самым невинным видом взялась за недопитую чашку шоколада.
Послышался стук в дверь.
– Войдите!
В комнату вошел Марков с букетом в руках.
VIII
– Боже мой, еще в кровати! – весело сказал Марков, галантно целуя протянутую ему руку и преподнося привезенный букет. – А я-то думал застать вас на свежих лаврах!
– Спасибо, Марков, вы балуете меня! – томно сказала Адель, взяв букет и погружая лицо в цветы. – Ах, друг мой, у меня так болит голова, так болит! Теперь стало немного легче, но утром я думала, что у меня череп лопнет от невыносимой боли!
– Может быть, вы поздно легли вчера спать?
– О, нет! Во втором часу я была уже в кровати. – Марков внутренне усмехнулся: на этот раз Адель, по-видимому, не солгала. О, да! Во втором часу, а, может быть, и раньше, она уже была в кровати… только в чьей?
– Ну, в таком случае это от вчерашних артистических волнений! – сказал он вслух. – Позвольте мне еще раз приветствовать вас! Вы были восхитительны вчера! О, с какой гордостью озирался я на публику! «Ведь эта дивная женщина, эта изумительная артистка – моя подруга! – думал я. – Да, Адель, вами мог бы гордиться сам император!»
– Благод… – начала Адель и вдруг вскрикнула, дернулась и нервно засмеялась коротким, отрывистым смешком.
– Что с вами? – спросил Марков, удивленно вскидывая на нее глаза.
– Ах, да ничего… пустяки! – с легким замешательством ответила Адель. – Я страшно разнервничалась. У меня какие-то судорожные подергивания, которые овладевают мною в самый неудобный момент!
Она подчеркнула последние два слова и сильно с досады двинула при этом правой ногой.
В самом деле, ну что за глупый мальчишка! Знает, как она боится щекотки, и в такой момент лезет со своими ласками! Положим, необходимо принять во внимание также и его «щекотливость» – ведь трудно представить себе положение более щекотливое, чем его. И, словно извиняясь за то, что она только что так неделикатно ткнула Анкарстрема, Адель ласково погладила его ногой. В то время как он снова пылким лобзаньем приник к ее ноге, она продолжала:
– Да, я разнервничалась. На меня произвело очень сильное впечатление мое вчерашнее выступление. Я так давно была лишена чистых радостей искусства! Ах… вот опять… Боже!.. Друг мой, лучше оставьте меня одну! Я чувствую себя плохо, и разговор, видимо, только ухудшает мое состояние… Ах, опять судорога! Нет, я должна попытаться заснуть!
– В таком случае оставляю вас! – сказал Марков вставая. – Постарайтесь заснуть, отдохните, чтобы быть к вечеру молодцом. Я для того и заехал к вам, чтобы предупредить. Сегодня я притащу к вам кое-кого из своих приятелей; мы хотим достойно отпраздновать…
– Нет, нет! – испуганно воскликнула Адель. – Бога ради, пощадите меня сегодня! Я совсем больна, я не могу. Я постараюсь заснуть, потом отправлюсь покататься, а в восемь часов уже опять лягу. Иначе нездоровье надолго затянется – ведь я себя знаю.
– Но, милая Адель, чем помешает…
– Нет, нет, об этом нечего и говорить! Прошу вас на сегодня освободить меня! Сегодня меня хотели чествовать товарищи по труппе, но я и то отказалась, хотя они и могут счесть это за гордость. Но я скорее согласна навлечь на себя неудовольствие, чем…
– Ну, тогда не будем и говорить об этом! До следующего раза!
Марков снова поцеловал руку Адели и ушел.
Едва только шум его шагов замолк в коридоре, Анкарстрем бомбой вылетел из-под одеяла. Он был очень взволнован и, подойдя к окну, замер там в хмурой задумчивости.
Адель с ласковой призывной улыбкой смотрела на него, потягиваясь, словно кошка при виде блюдечка с молоком.
– Ну? – коротко сказала она.
Анкарстрем ничего не ответил.
Прошло несколько секунд. Вдали послышался грохот отъезжающего экипажа.
– Ну? – повторила Адель. – Иди же ко мне, моя глупенькая судорога!
– Мне пора идти, – глухо и неуверенно отозвался паж, не отворачиваясь от окна.
– Идти? – Адель гневно привскочила на кровати. – Да в уме ли ты, милый мой?
– Ты знаешь… я уже говорил тебе… прикосновение к тебе лишает меня разума, но и… отрезвление приходит быстро. Ну как могу я забыться сейчас в ласках, когда только что ушел из этой комнаты твой «господин», «хозяин»? Нет, нет, позволь мне уйти! – он подошел к Адели и поцеловал ее спокойным поцелуем в лоб. – К тому же у меня действительно дела! – с натянутой улыбкой прибавил он. – Ты ведь знаешь, я хлопочу о зачислении в гвардию, но король не торопится с разрешением. Родственники хлопочут за меня, и сегодня…
– Подари мне полчаса, и я сделаю тебя офицером! – сказала Адель, страстно обнимая юношу и умильно заглядывая ему в глаза.
– Ты? Каким образом?
– Мне стоит только попросить короля! Ты знаешь, красивая женщина может сделать больше, чем влиятельные родственники!
Анкарстрем с силой вырвался из ее объятий.
– Не смей! – гневно крикнул он, отскакивая на середину комнаты. – Никогда не смей произносить мое имя в присутствии короля! Я лучше откажусь от всего и уеду в имение, чем стану обязанным женщине своим повышением по службе! – Он вдруг остановился; казалось, что у него мелькнула какая-то новая мрачная мысль. – Вообще, – продолжал он, глядя на Гюс исподлобья недобрым взглядом, – помни, Адель: красивая женщина, которая будет иметь слишком много влияния на короля, не может оставаться моей подругой! Я не знаю, что ты задумала, мне неизвестно, что ты решила и на что надеешься, но… боюсь, что неспроста предложила ты мне свою протекцию! Смотри, Адель, если нечто подобное – между нами все кончено! Я знаю, тебя этим не остановишь, но все-таки… Однако мне пора!
Он ушел. Адель горько усмехнулась. Только теперь ей пришло в голову, что новая фаза в ее жизни, которую она так тщательно подготовляла, будет ей стоить Анкарстрема. О, конечно, это не остановит ее, но до известной степени усложнит ей жизнь. Анкарстрем мог бы помочь ей скрасить часы скуки во время вынужденного уединения, которое ждет ее, пока король не сочтет возможным открыто объявить ее своей подругой. Ведь ей придется быть в это время крайне осторожной, и старый дружок был бы гораздо удобнее! А потом, ведь что ни говори, в этом мальчике была именно та поэзия, которой не хватало ее жизни. И Адель с тоской должна была признаться себе, что Анкарстрем ей гораздо дороже, чем она сама думала прежде.