Чертово колесо, стр. 67

Старуха дышала во сне, как загнанная лошадь. Мухи беспрепятственно заползали в пещеру открытого щербатого рта.

— Да уж… — покачал головой лейтенант. — Видок…

Сержант в это время проверил документы у заспанного моряка и теперь не знал, что делать. Лейтенант, что-то вспомнив, вытащил из кармана какую-то фотографию и засверлил взглядом Пилию, потом подозрительно спросил:

— Вы… вместе, что ли? — и неопределенно повел головой в сторону женщин.

Пилия молча полукивнул.

— Далеко едем? — ни к кому не обращаясь, спросил лейтенант, переводя глаза с Пилии на женщину.

— В Ригу, — ответила та.

Пилия опять качнул головой. Лейтенант спрятал фотокарточку и мизинцем показал на чемодан:

— Ваш?

Пилия в третий раз качнул головой, но неопределенно, как в школе, когда спрашивают с места: «Знаешь урок?» — и неизвестно, что отвечать: знаешь — иди к доске, не знаешь — вот тебе двойка!..

— А в чем, собственно, дело? Мы что-нибудь нарушили? — спросила с неприязнью Нарита.

В этот момент в буфете что-то грохнулось на пол, рассыпалось. Несколько голосов одновременно вскрикнули и всплеснулись в брани. Лейтенант повернул голову.

— Что там такое? — спросил он, видимо, привыкший тотчас выкладывать все свои немногочисленные мысли.

Пилия, как кукла, тоже повернул голову и повторил за лейтенантом:

— Что там такое? Драка? — Добавил с испугом.

— Да нет, упало что-то, — успокоил всех лейтенант, но сам, высоко переступая через вещи, двинулся на шум. Сержант поспешил за ним, придерживая фуражку и на ходу будя спящих пассажиров за плечи:

— Эй, не спать! Тут спать нельзя! Проснитесь!

— Ненавижу русских! — снова прошептала девушка, с презрением глядя на цыплячью фигуру лейтенанта. — Ну какое им дело, кто, куда и с кем едет, где и когда спит? Все им надо знать, все запрещать! Только бы прицепиться!

А Пилия, глядя в спины милиционеров и будто сдуваясь, подумал о том, как, оказывается, сильно его ненавидели и боялись те, кого он ловил…

— Хмурый, серый, вечно голодный, угодливый, жалкий и пьяный народ без будущего! — прошипела Ланда.

— Особенно кавказских не любят, — машинально отозвался Пилия, а она добавила:

— Завидуют. Всем завидуют, не только кавказским… «Не то плохо, что у меня корова сдохла, а то, что у соседа жива…» Такое правило жизни, ничего не поделаешь, от монголо-татар осталось…

— Посмотрите за вещами, я отойду покурить… — попросил Пилия, чувствуя, что его мутит, а в голове меркнет от волнения.

— Конечно, конечно, — кивнули обе. — Мы никуда не денемся. Наш поезд еще через пять часов.

28

С путевками решилось просто и быстро — Лялечка принесла две книжки, паспорта с туристическими визами и сообщила, что сама поехать не сможет, на работе не отпускают. Приятели отправились, по совету Лялечки, за сувенирной дребеденью, потом — на Кузнечный рынок за отравой «на дорожку», хотя Лялечка предупредила, что все, что им нужно, в Голландии продается свободно и повсюду, но они, конечно, не поверили. Сатана отмахнулся от такой нелепости и решил «для ясности» наведаться в привычное место, к татарам.

Его вид всегда производил на рыночных барыг сильное впечатление — кто прятался, кто, наоборот, льстил и льнул, обещая принести все самое лучшее. «Так, десять чеков ханки, двадцать пачек от кашля, пять листов нок-сирона», — деловито, как в ресторане, заказывал Сатана, и татары, засовывая деньги в ушанки и по-собачьи угодливо улыбаясь, бросались исполнять приказания. Сатана шел за ними по длинным питерским проходным и пытался выследить, где у них что запрятано. Но татары были хитры и опытны, использовали сквозные ходы, прятались, исчезали… Сатана ни с чем возвращался к чайной, куда вскоре приносилась в рукавах, папахах или носках отрава.

— Как все это через таможню тащить? — возник ночью разговор.

Действительно, всего набиралось много — наган, финка, деньги, валюта, наркотики — словом, все пункты декларации по списку.

— Сделаем так, — Нугзар показал на оружие. — Это оставим Тите… Для чего нам там дура и финка? Тесаки в любом хозяйственном купим, если понадобится… Это, — он указал на кольца и цепочки, — спрячем среди дешевых сувениров. Таблетки переложим в другие упаковки — «анальгин», «валидол». Чеки с ханкой сунем в подметки. А валюту надо нести на себе, в кармане.

— А ну обыщут? — спросил Сатана. — Может, тоже в чемодан? Или сюда, как обычно? — И Сатана сунул доллары в трусы.

— Ты же не чифирь в зону несешь! — поморщился Нугзар. — До яиц они тоже добраться могут. Кайф в чемодан кинуть надо. А чемодан сдать в багаж. Рискнем.

— А чемодан на чье имя запишем? — поинтересовался Сатана, хватаясь за клок.

— Кинем орел или решку.

Закрутив клок винтом и засопев, Сатана, однако, смолчал, хотя и помнил, что в этой игре Нугзару обычно выпадало то, что он заказывал.

Все было спрятано, поделено, утаено. Только об одном умолчал Нугзар — о невзрачной марке, найденной у гинеколога. Ее он случайно обнаружил на дне пакета, куда были свалены цацки из квартиры гинеколога. Сатана о ней вообще не знал. Нугзар тоже ничего не говорил, думая про себя: «Раз старик спрятал, значит, чего-то стоит! Пусть лежит на черный день! — Он слышал, что за границей идут такие вещи, на которые тут плюнешь, всякая ерунда — марки, монеты, блюдечки, чашечки… — Чем черт не шутит!..» Марка явно старая. Нугзар спрятал ее в одну из открытых сигаретных пачек, между серебряной фольгой и картоном, а пачку кинул в сумку, пометив ногтем.

Утром Тите отвез их в Пулково. Они послонялись по аэропорту. Нугзар позвонил жене, но никто не ответил. Нашли свою стойку регистрации и тургруппу, к которой были приписаны. Наконец, двинулись через таможню.

Оба в первый раз проходили через заграничный кордон, но после того, что творилось в зонах, таможня показалась им игрушкой. Правда, толстый офицер с наглыми глазами, проверявший Нугзара, придрался к тому, что у того не внесены в декларацию какие-то тридцать рублей, и заставил переписывать, пристально следя при этом за его лицом, но Нугзар сделал все четко. Конечно, его волновали погоны, какие-то неприятные двери, объективы наблюдения, шипящие рации офицеров, непонятные аппараты, экраны, но он взял себя в руки и миновал барьер.

У Сатаны спросили, где его группа, с кем он едет, он начал озираться, но сразу увидел своих и радостно указал на них:

— Вот они! — а за барьером сразу подошел к группе, где было несколько сослуживиц Лялечки, и пристроился к ним с шутками и прибаутками. В новом костюме он держался очень вальяжно, а в самолете, когда подали обед, распустил узел галстука, проглотил четыре порции гуляша, выпил полбутылки виски, после чего спросил: «А что на третье?» — накручивая при этом клок волос на свой мощный палец.

В амстердамском аэропорту «Схипол» приятели сразу окунулись в новую атмосферу — никто не метался с тюками и коробками, не орал и не суетился. Все чисто, красиво, залито светом. Люди спокойно беседовали, катя перед собой багажные тележки, и Сатане пришлось потрудиться, чтобы сообразить, как едет и как тормозит эта умная серебристая машинка.

Вокруг звучала непонятная речь. Окатывало какими-то новыми, необычными звуками и запахами. Таможенники только улыбались и ловко щелкали печатями. Друзья вышли вместе со всеми за стеклянную перегородку.

— Как все ярко! — невольно произнес Нугзар.

Громадное табло мелодично щелкало над головами, где-то играла тихая музыка, люди пили кофе у столиков. В одном месте приятели, спеша за своей группой, наткнулись на темноволосых автоматчиков.

— «Тель-Авив», — прочел Нугзар на табличке название рейса. — Охрана!

— Ясное дело, жидня страхуется, — отозвался Сатана.

Нугзар внимательно изучал надписи на английском языке. Он, оказывается, еще кое-что помнил с детства, когда мама упорно водила его на частные уроки. Да и в зонах ему не раз попадались учебники английского языка, которые от нечего делать прочитывались от корки до корки.