Чертово колесо, стр. 143
Надо что-то решать с деньгами. Не ждать же, когда Сатана отмолотит там двадцать пять тысяч, что вообще сомнительно. Да и какое он имеет право на эти деньги, если не помогает их добывать?.. Нет, на эти деньги он рассчитывать не вправе. Ведь кто эти немрусы?.. На что способны? Как они в серьезном деле? Он не знал, а предложил Сатане, который — как ребенок: что скажешь — то и сделает. Он сказал — Сатана поехал. А что теперь?.. Ни у него, ни у Сатаны денег нет, а их последняя добыча — у ментов.
«Может, это была моя последняя добыча?» — вспомнил Нугзар ящик из-под тушенки, взятый у Мамуда в сарае и то, что сегодня — понедельник, тринадцатое, несчастливый день и час… И Бахву вспомнил, налил две рюмки и выпил свою, оставив другую рюмку полной и накрыв ее куском хлеба. Хлеба, кроме вялого ватного тостера, не оказалось, и это почему-то разозлило его: «И всю жизнь эту траву жевать в холоде и дожде? Под чужое чириканье, в чужих городах?.. Но, если не хочешь дрожать под дождем, — езжай на юг, где теплынь и жара. Если есть деньги, всюду можно жить припеваючи. Но денег нет. А если и марка фальшивая? Что тогда?»
Он, уже грузно от виски, открыл каталог, полез в сумку, непослушными пальцами вывернул марку из альбома и, положив ее на страницу каталога, стал сверять и сравнивать. И чуть не сдул марку на пол!.. Схватил на лету, как бабочку, зажал в кулаке, смял… Потом вложил марку обратно, а альбом спрятал в шкаф, в карман пиджака — так показалось ему верней, чем на полу под кроватью в сумке.
Щелкнул входной замок, явился Норби и сразу, от дверей, увидел бутылку виски, потянулся к рюмке Бахвы.
— Эту не трогай! В другую налей! — сказал Нугзар, придвигая к себе рюмку под тостером.
Норби быстро налил и сглотнул стоя, заметил Библию на столе…
— О, я знаю, русские очень любят Библию!
— Я грузин, — поправил его Нугзар. — А Библию мы за шесть веков до русских уже любили…
— Грузин? А где это? — наливая тут же вторую, спросил Норби.
— Между Черным и Каспийским морями. Где аргонавты причалили, слышал?.. Где Прометей сидел и Сталин родился.
— А, о'кей, о'кей, — понял Норби и налил в третий раз, после чего Нугзар бутылку у него отобрал, сказав:
— Мне надо.
— А что ты тут вообще делаешь? — с запойной подозрительностью спросил Норби, будто в первый раз видел Нугзара. — Постоялец? А когда деньги дашь? — на что Нугзар терпеливо и внятно ответил, что деньги уже отданы.
— Вперед, за месяц. Скоро еще заплачу. Через десять дней.
— А, десять дней… о'кей!.. — миролюбиво решил Норби не ссориться с тем, у кого бутылка и от кого могут быть деньги, хотя за глоток сейчас он отдал бы любые деньги в будущем. — Еще чуть-чуть?
Нугзар, махнув рукой, отдал ему остаток, который тот с радостным «фак ю» уволок к себе. А он, выпив рюмку Бахвы, остался сидеть и слушать Моцарта, который, вопреки обычным наушникам, победно заиграл из соседней комнаты.
Через некоторое время музыка умолкла, сменилась чем-то другим. Нугзар не поленился посмотреть в замочную скважину: Норби, лежа ничком, плакал…
Он ушел на балкон, думая: «Противный день, одни неприятности и несчастья… Вот и этот плачет… У всех — свое горе… Скорей бы прошел этот день!» — посмотрел он на часы. Пора была ехать к О, но ему расхотелось идти: не до секса, когда друзья добровольно уходят в могилы…
57
Чтобы решить вопрос с остатком списка, Пилия позвонил Кукусику. Тот, усиленно хлюпая носом, начал ныть, что для такого верного человека, как он, у них нет ни грамма лекарства, а он в ломке подыхает, ему плохо.
— За что же тебе давать лекарство, если ты никакой информации не даешь?
— Как не даю? Вот, пожалуйста: умер Художник, сегодня похороны.
— Какой Художник? Что в списке был? Хату имел? Да?.. Думаешь, они там будут?.. Когда и где похороны? — Узнав адрес и час выноса, Пилия приказал: — Ты чтоб тоже там был, покажешь мне тихо, кого надо. Понял?
— Нет, нет, меня убьют, если увидят с тобой! — запаниковал Кукусик. — И так уже на улице ругали паскудой и наседкой!
«И правильно делали» — подумал Пилия и сказал:
— Я тебе на похороны чек опиума принесу. Хочешь?
— Конечно, как не хотеть?
— Тогда все, буду около Главпочтамта через полчаса, к трем!
Надо спуститься к майору, взять опиум для стукача.
Войдя без стука, Пилия обомлел: посреди кабинета, на четырех стульях, лежал какой-то гигант в лакированных сбитых штиблетах и в черном дорогом, но грязном костюме с надорванным бортом. Глаза были закрыты, он прерывисто дышал.
— Это что за чудище? — оторопел Пилия.
Майор, оторвавшись от писанины, спокойно ответил:
— А черт его знает. Сико и Нодар поймали, когда он ширялся в Круглом садике, прямо посреди Ваке. Взяли, привезли сюда. А он такой заход сделал, что глаз открыть не может. Успел сказать, что зовут Черным Гогией, и вырубился, наглец!
— Уж не спортсмен ли это бывший?.. Баскетболист?.. Не Ларик ли Хазарадзе? — Лицо гиганта показалось Пилии знакомым (когда-то он сам занимался спортом).
— Да ты спятил!.. Какой он тебе Ларик?.. Илларин Хазарадзе — наша гордость! Наше солнце! Наше все! Притом он сейчас майор и комендант корпуса КГБ-МВД. Нет, это бандюга какой-нибудь, игрок или альфонс…
— А, ну-ну… Майоры тоже ширяются…
— Нет, майоры не ширяются, — отрезал майор. — Это засранцы капитаны ширяются, у которых мозги по венам ушли.
— Да что вы говорите, батоно майор! — издевательским тоном пропел Пилия. — А подполковник Гриша Сордия, начальник Третьего отделения, который так на морфий подсел, что в сумасшедший дом угодил?.. А Мачавариани, полковник, что в ломке под памятником Ленина себе в рот выстрелил?.. А Мерабишвили, твой дружок? Всё подполковники и полковники, между прочим!
— Ладно, ладно, это больные люди… Вот, кстати, у него в карманах нашли, — указал майор на полку, где лежал допотопный десятикубовый шприц с железным поршнем, иглы и комочек бумаги, к которому Пилия начал принюхиваться.
— Не трудись. Успел все слизнуть, когда Сико увидел.
— Да, уширенный в доску!
Пилия подошел к гиганту и похлопал его по щеке. Тот отмахнулся, не открывая глаз и что-то бормоча.
— Кто ты? — крикнул Пилия ему в ухо.
Штиблеты сорок восьмого размера дрогнули. Гигант открыл глаза и скороговоркой спросил:
— Подмолота нету?
Майор развеселился:
— Вот наглый крокодил! У нас подмолотку просит! Ай, да зови дежурных, пусть унесут его в камеру. Отлежится — узнаем, что за птица. У него там в карманах нет ничего интересного?
Пилия полез в карман пиджака, но гигант грузно повернулся, придавив Пилии запястье.
— А! — выхватил Пилия руку. — Тяжелый бык. Поднять надо, так не обыщешь.
— Пусть дежурные…
Когда двое сержантов волоком утащили гиганта, майор уставился на Пилию:
— Чего тебе? Передумал? Пришел назад проситься?
— Дай немного опиума для стукача.
— Еще чего! Где у меня опиум? Ничего нет. Сам, небось, хочешь?
— Нет, я завязал.
— Ой-ой-ой, не смеши меня… Он завязал… Да тебя могила не исправит! — Майор скептически фыркнул, зыркнул, но дал из сейфа целлофановый треугольничек с марку:
— Смотри, не проглоти по дороге, — а на вопрос о чемодане загадочно ответил: — Процесс пошел. Скоро будут результаты. Твой буфетчик Карло уже сидит в Зугдиди.
— Может, лучше туда поехать, на месте разобраться? — предложил Пилия.
— Зачем? Там — их территория, тут — наша… Бои лучше вести на своей территории, чем на вражеской, как говорил генералиссимус Иосэб Бессарионович… Посмотрим… Может, и поеду… Как дело попросит…
Пилия отправился к Главпочтамту, припарковал машину в узкой улочке, выходящей на проспект Плеханова, вылез и стал осматривать угол, где назначено свидание. Все было чисто.
Вот появился Кукусик. Он плелся шаткой походкой, подтягивая сползающие штаны. По тому, как он сморкался в платок, подтирал слезы с глаз, шнупал носом, мелко дрожал и шатался, видно было, что он не врет — ломка трясла его.