Чертово колесо, стр. 132

— Умею, — промямлил Бати обреченно.

У майора сразу началась хорошая игра. Бати ошибался, кидал плохо, шли какие-то двойки-тройки, а у майора то и дело — парные. Несколько раз звонил телефон, майор что-то говорил, слушал и записывал, не переставая играть, и даже один раз поймал Бати за руку, когда тот хотел незаметно закрыть опасную фишку.

Дело шло к проигрышу Бати.

— В тюрьму торопишься, дружок? Ах ты, Ромео из оперы «Амадео»! Амаретто херов! Больше не будешь бабам в жопы бутылки вставлять? И зачем это? У тебя что, члена нет?

— Есть, — вяло отбивался Бати, делая ошибку за ошибкой, рискуя там, где надо осторожничать, и медля там, где надо торопиться.

А майор гнул свое:

— Видишь, как выходит? Ты один раз бабу трахнул, а потом десять лет каждый день весь барак тебя будет дрючить. А, каково? Разницу улавливаешь? И бутылку сунут, и всякое другое. Знаешь ли ты, что в зонах петухи заносят в карцеры и буры, в жопу засунутые, и в гондоны обернутые, карты, пули, патроны, шприцы, перочинные ножи, отраву и даже, говорят, пайки хлеба, во что, правда, верится с трудом — кто будет есть хлеб, побывавший в жопе у пидора? Как думаешь? Вот ты будешь есть? Будешь или нет?

— Прошу вас, хватит! — с дрожью взмолился Бати. — Не могу больше слушать.

— Играй, играй, сучонок.

Бати проиграл, да не просто, а с двойным марсом.

— О! О! — развеселился майор, собирая нарды и закрывая доску. — Двойной! Марс! Но что делать? Два раза тебя в тюрьму посадить не могу, к сожалению. Расстрелять тоже, к еще большему сожалению. А вот щелбан дать могу! Идет? Подставляй лоб!

Обалдевший Бати опустил голову, а майор, беззвучно и высоко подняв нарды, с размаху дал ему по голове загремевшей доской. Бати повалился на пол, а майор положил доску на сейф и, как ни в чем ни бывало, начал перебирать бумаги. Он был уверен, что деньги за Бати дадут — не все пятьдесят тысяч, но сорок. Поэтому дело об изнасиловании надо раздербанить и сдать в архив, тем более, что и Мака просил, и экспертизы никакой нет. Ничего, кроме заявления этой глупой шлюшки.

Он вынул из дела два листа с показаниями Наны и спрятал в карман, чтобы подарить их Маке, которого собирался навестить в больнице. Сделать парню приятное — почему нет?

Тем временем Бати начал шевелиться. С трудом взобрался на стул.

— Что, крепкий был щелбан? Ничего. Заживет. Ведь щелбан лучше, чем в жопе ножи по карцерам разносить, а? Вечером вызову, позвонишь, уточним о деньгах — и все. Устраивает? Да? Тогда скажи: «Спасибо, товарищ майор, за вашу доброту и сердечность!»

— Спасибо, товарищ майор, за вашу доброту и сердечность! — промычал Бати, держась за голову.

— Больше баб против их воли трахать не буду…

— Больше баб против их воли трахать не буду… — повторял Бати.

— Служу Советскому Союзу!

— Служу Советскому Союзу…

— Ну, смотри! А то опять сюда загремишь, на нары.

Дежурный увел Бати, а майор, решив расслабиться, запер дверь на ключ и достал из нижнего ящика порнокассеты, стал выбирать. Он любил днем, на перерыве, после обеда, разок промастурбировать, отчего жизнь сразу казалась веселее и бодрее. Если были под рукой минетчицы, которых полно на улице Павлова — хорошо, нет — так и кассетка сгодится: не все ли равно, на какой зад смотреть? Как сам себе сделаешь, так никто не сделает, это уж точно, обсуждению не подлежит.

53

Ладо прилег в кабинете, поставив будильник на три часа, чтобы выйти на улицу, как ему велел Зура, который решил этой ночью разобраться с Анзором. Спать не мог и мучился тем, что должно произойти, хотя не знал, как именно все случится. Драки, разборки, насилие всегда были неприятно-болезненны, оскорбительны, удручающи, но неизбежны. Когда Ладо подсел на иглу, то стал привыкать к тому, что вокруг постоянно идут грызня и ссоры из-за наркоты, порой (и очень часто) доходящие до серьезных вещей: ампулку морфия не поделили, кто-то у кого-то отломал кусочек гашиша, кто-то кому чего-то недосыпал, а перерастает в личное, большое: «Да как ты со мной посмел это сделать?», «Да кто ты такой, чтобы этакое себе позволять с нами?» «Мне у тебя разрешения спрашивать не надо!» — и в ход шли кулаки, ножи, бутылки, оружие… Даже Художник как-то украл в тире воздушку и притащил ее в мастерскую «для защиты», но острых железо-чек с перьями, какими стреляют в тире, у него не было (да и теми только если в глаз выстрелить, как пояснил медик Гуга). Поэтому приходилось катать хлебные шарики и пулять ими по задницам друг другу, пока воздушку не украли. Да и какая воздушка может защитить, к примеру, от Сатаны?.. От его уверенных движений, краткой приказной четкой речи, от диких глаз, выедающих жертву в упор… Вот как надо себя вести!.. И именно так Ладо себя вести не умел, и позволял жалости овладевать собой, отчего делался вялым и податливым, будто гашиш в тепле. А надо быть упорным и настырным!

Ворочаясь на диване, он вспоминал, с каким упорством и целеустремленностью Анзор поднимал в Кабарде аборигенов на мацанку, в то время как он, Ладо, и тот же Гуга давно бы остались лежать у костра, чтобы в блаженной ленивой истоме слушать глупости «витьков» и байки Байрама. А вот Анзор почти силой заставлял всех встать и гнал на поле, не обращая внимания на злобную брехню Байрама и скулеж «витьков». Анзор — упертый, и сейчас может отвертеться: пощечину дал не он, а Ушо, его и ищите, я при чем? А тайник сорвало, бывает, кто докажет обратное? Языком своим он найдет выход, а вот против пули устоит ли?.. Да, но пистолета Зура ему не дал… Значит, он опять должен стоять и смотреть, как тогда в Авлабаре, когда Сатана грабил Рублевку?.. Или делай сам, или уйди, не смотри, третьего нет!..

Что должно произойти? Ладо нервно садился на диване, вытаскивал крупинку, мял ее. Его тянуло забить косяк и вдохнуть спасительный дым, но он берег крупинку для встречи с Наной, чтобы «отлакировать» гашишем алкоголь. Без этой подготовки секс его не интересовал. А с этой подготовкой секс становился спортом, вроде качания мускулов, только качки мучаются без понта, а он тренирует свой главный мускул… Тоже спортсмен. Чемпион мира по пиздоболу.

— Морфий, спирт и онанизм укрепляют организм! — нарочито весело стал он напевать и собираться, не дожидаясь мерзкой трели будильника.

Включил свет. На столе заметил рукопись Зуры, но не тронул — не до этого сейчас! Положил в карман кнопочный нож. Когда выходил, мать не спала, метнулась к нему:

— Куда? Ночью?

— Дело есть, — отодвинул ее Ладо и вышел на ночную черную улицу под материнские причитания, заглохшие с дверным хлопком.

Стоял под деревом, пока не подкатила к обочине белая «Нива». На переднем сиденье — Илико, за ним — черная вязаная шапочка Зуры. За рулем — знакомое лицо, только не понять сразу — чье.

Ладо сел назад, к Зуре. И разглядел в зеркале — ведь это молодой Борзик!

Борзик тоже узнал его:

— А, Ладо! Привет! Давно не виделись!

— Что, знакомы? — спросил Зура.

— Да, встречались… Тбилиси — город маленький.

— Вот-вот, — качнул тот черной головой.

— А ты с Борзиком откуда знаком? — спросил Ладо, зная, что Зура терпеть не может наркоманов, а Борзик — один из самых заядлых.

— Мы всех знаем… — шутливо-таинственно отозвался Зура. — Это наш человек… Он в детстве жил в Сололаки, все знает…. Ну, и рулевик хороший…

Илико молчал, спокойно поглаживая бородку. На нем были слесарские штаны на широких подтяжках, с разными карманчиками, откуда выглядывал весь набор: отвертки, шило, клещи, секатор, молоток и гвозди, на манер газырей… От молчуна Илико Ладо пока не слышал ни слова.

— Про этого Анзора давно говорят, что беспредельничает не по чину и хороших ребят обижает, — начал Борзик. — Я еще раньше слышал… Деньги берет, а приносит таблетки без кодеина. Или раствор ершеный, не лекарство, а вода сплошная…

— Деньги берет, а ничего не приносит? Хитрожопый барыга, значит, — сделал свой вывод Зура. (Илико, не оборачиваясь, согласно кивнул, похожий в профиль на царя с медали.) — А барыг надо давить. Зачем далеко ходить? Вот, вместе в поездке были, работали, от ментов спасались, а приехали — и на тебе, он, вместо того, чтобы по-братски поделить, какому-то вонючему езиду Ушо в своем доме позволяет бить человека по лицу и из дома выкидывать! Каково это?