Чертово колесо, стр. 127

— С чего мне тебя травить? Но зачем спешить?

— Если согласен — дай папки.

— Пожалуйста. — Майор покопался в сейфе и кинул на стол одну тонкую папку. — Только давай сделаем по-умному. Ты — отличный оперативник, знающий и опытный. Такие люди всегда нужны. Я оформлю тебе долгосрочную командировку — ну, на два года, куда-нибудь на Урал, в грузинскую воровскую группировку внедриться… или за ворами следить… А ты крути свой бизнес. Получится — в ресторан пригласишь. Не получится — через два года возвращаешься в отдел из «командировки». А?

— Можно подумать, — сказал Пилия, пряча папку за пазуху.

Теперь майор повернулся к Маке:

— И ты туда же? Чем жить? Чем больную мать и изнасилованную жену кормить будешь?

«Сейчас о жене и матери вспомнил, а раньше говорил, что жена — это домашнее животное, которое надо иногда выводить гулять и трахать», — подумал Мака, но ничего подобного говорить не стал, а только ответил:

— Ларьки на вокзале куплю.

— А деньги откуда? — подозрительно уставился на него майор. — У него дядя умер, а у тебя кто — тетя? Деньгами разжились за моей спиной?.. На, держать насильно не буду, — майор швырнул на стол другую папку. — Пожалуйста! Что случилось, что случилось? Кошка с мышкой обручилась!

— А дело Бати как? — спросил невпопад Мака, забирая свою папку.

— Ну, вот это уже вас не касается. Сдайте оружие и убирайтесь! — насупился майор.

— Подожди, не злись, Гурам, — Пилия не хотел конфликта. — Зачем? Каждый делает, что считает нужным. Бати — из того списка, который мы начали раскручивать. Закончим — и сдадим все: и удостоверения, и оружие. Мы на твои деньги не претендуем. Только отпусти эту девушку, которая в деле Бати.

— Как же, побежал отпускать, — усмехнулся майор. — Кто тогда пострадавшая будет? Может быть, ты скажешь на суде, что это тебя Бати отодрал?

— Полегче! — огрызнулся Пилия.

— Кушай на здоровье.

Минуты две все молчали.

— Этой бабе ничего не угрожает. Выскажется на суде — и все, — примирительно сказал майор.

— На каком суде? Ты ведь хотел с Бати деньги взять и отпустить? — удивился Пилия.

— Одно другому не мешает. План тоже выполнять надо. — Майор опять встал, открыл окно, потянулся. — Ну и дураки вы! Уходите, когда самое интересное начинается! Скоро вся власть будет у нас! Гнилой Союз скапутился. Если мы все возьмем в свои руки, то и преступность исчезнет — с самими собой мы всегда сможем договориться! А на кого еще опираться, как не на нас, на милицию? Не будет мафий и прочей глупости, будет один тотальный контроль над всем. Сами и мафия, сами и полиция, как во всем мире! Это и будет настоящая перестройка! Мы берем власть в свои руки! Пусть политики болтают, а мы будем действовать! И тогда вы, ларечники-лоточники, держитесь! Всю кровь вашу высосем по капле!.. Где, кстати, Гита? Давно не звонила, — вдруг вспомнил майор.

— Не знаю. Голубого боржомчика захотелось?

— Не помешало бы… Ладно. Не будем ссориться. Закончите список — и свободны! Да, вот еще что. Отвезите сегодня Сатану в наркологический на экспертизу — надо справки собирать. Если с Бати деньги взять и выпустить, то кого-то же надо за смерть гинеколога посадить!.. Вот Сатану и посадим. — Майор с хрустом почесал в затылке. — Бати выпустить можно — за недостаточностью улик и доказательств, если изнасилование убрать…

— Вот видишь! — обрадовался Мака. — Меньше пятидесяти тысяч баксов не бери.

— Да уж куда меньше… Идите сейчас в подвал, берите Сатану и везите в диспансер, вот направление, — майор щелкнул печатью по серой бумаге. — Чтоб хоть этого зверюгу посадить. А то взяли манеру: эту анашистку выпусти, того наводчика отпусти. Не милиция, а богадельня, караван-сарай какой-то… Где тот список, что Кукусик дал?.. Посмотрите, кто там еще живой… А мне некогда. Слышали про самоубийство? Животом на кинжал бросился, самурай партийный… Если такие люди на ножи бросаются, то чего нам-то от перестройки ждать? Скорей бы куда-нибудь в глданскую милицию!

Пилия поднялся, направление в карман:

— Еще приказы, шеф?

— Никаких. С вами, крысами, все ясно. Ничего, назад запроситесь, да поздно будет. А мы новых наберем, побойчее вас будут, — обозленно закончил майор.

— Бог в помощь! — отозвался Пилия, а когда они вышли из кабинета, прошептал Маке: — Сейчас есть шанс выпустить Сатану. Другого может не подвернуться.

Мака деревянно кивнул, печально заметив:

— Видишь, Нану не отдал.

— Отдаст, куда денется? Он же с Бати деньги возьмет? Возьмет. Дело закроет? Закроет. Ну и все. Она, в принципе, ему не нужна. И ничего ей не грозит.

— Спасибо, брат.

— Не за что. Как люди говорят: хорошая жена попадется — будешь счастливым, плохая — умным станешь. А что, красивая?

— Очень.

51

Гоглик был в отличном настроении. Праздники — это даже лучше, чем «болеть»! «Болеть» можно всегда, а праздники бывают только в праздники. И как раз на праздниках ни в коем случае нельзя болеть. Наоборот — надо быть в хорошей форме. А «болеть» — это потом, когда пройдет чудное время и опять придется дремать на уроках и препираться с фашистами-учителями, которые родились в мятых костюмах, а умрут с указками в руках.

Сегодня, правда, не общий праздник, а день рождения мамы. Но все равно — хорошо. И никто не полощет мозги, даже в школу разрешили не идти. Ну, а пока мама на базаре, а бабушка гремит посудой, можно дождаться Нату, набить втихую сладостями карманы и улизнуть с ней на чердак, а там заняться чем-нибудь интересным. Да не все ли равно, что делать?.. Лишь бы быть с ней! Около нее! Рядом и близко!

Гоглик поднялся на чердак раньше Наты — посмотреть, все ли в порядке. Устроился возле люка и стал ждать. Долго было тихо. Сердце у Гоглика сжалось — неужели не придет? И вместе нее, живой, будет беззвучно зевать пустота, а в ушах — маячить тишина? Не может быть! Она же обещала!

Горестно сидеть около открытого люка. Тянет сквозняком, холодно блестит лестничная площадка. Где-то плачет ребенок, тявкает собака. Все это навевает тоску. Но вот он услышал ее шаги и обрадовался живительным звукам — нет, не обманула, пришла!

— От бабушки еле отделалась, — объяснила Ната, появляясь в люке. — Хотела меня в гости куда-то к своим старухам потащить. А мне скучно их тягомотные разговоры слушать.

— Что они понимают в жизни, — помогая ей вылезти, радостно-льстиво поддакнул Гоглик.

Помогал он так усердно, что Ната сочла нужным отстраниться и сказать, что она не старуха и сама может подниматься по ступенькам.

— Конечно, — смутился Гоглик. — Вот конфеты, орехи, шоколад. Лимонад не забыла?

— Нет, тут, — кивнула она на рюкзачок.

Попробовав всего понемногу, дети устроились на рубероиде и открыли рукопись.

«Бес очнулся от шорохов и скулежа. Из конуры видно, что Тумбал крутится неподалеку, словно чего-то ждет. При виде беса он уважительно завилял хвостом и начал в поклонах приседать на передние лапы, прижимать в покорстве уши.

— Что тебе? — буркнул бес, готовясь к какой-нибудь подлости и чувствуя, как противно ноет крыло и саднят избитые бока. Его даже будто трясло в лихоманке. Только этого наглого пса не хватает!

— Ты-про-учил-вра-гов, Зуба-Когтя. Ты-мой-хо-зя-ин! При-каз! За-каз! — угодливо протявкал Тумбал на своем рубленом собачьем наречии.

— Поди сюда, — велел бес и уставился в его глаза. Так и есть — внутри пса сидит какой-то пленный дух: выглядывает из зрачков, испуганно морщится, словно спросонья. — Придушу, если пакость. Я сильнее тебя, силища-ща! — на всякий случай предупредил он. — Что ты можешь?

— Я-во-жак! Все-мо-гу! При-ка-жу — испугают-искусают-передушат-загрызут, — начал хорохориться Тумбал. — Свистнуть-бешеного-кобелину, он-зараз-враз-раз…

— А хорошее ты можешь? — перебил бес, вспоминая о своих битых боках.

— Какое-такое-хорошее? — удивленно бреханул Тумбал. — Что-при-кажут — то-хо-ро-шее. Нам, со-ба-кам, все равно-одно… Служить-дружить-не-тужить!