Чертово колесо, стр. 121

Ладо открыл рот от удивления. Крепыш тоже бросил дрова и молча наблюдал издали, как Зура мозжит аппарат. Превратив его в горку железа и стекла под измятым чехлом, Зура бросил молот и отдышался.

— Это — первое… А вообще — все твои беды от кайфа. Ты должен его бросить!

— Не могу. Ты же знаешь, мы говорили об этом.

— Человек может немало, если захочет.

— Ты прямо как коммунист стал рассуждать, — кисло пробормотал Ладо. — Человек — это звучит гордо!..

— У большевиков многому можно научиться… Если не в силах бросить совсем, то хотя бы стань хозяином. Кто служит кайфу — тот умрет. Но тот, кому кайф служит, — будет жить и радоваться жизни.

— Это ты или твой герой говорит? — невольно улыбнулся Ладо, тотчас почувствовав разбитую губу.

— Это царь Ираклий об опиуме пишет, в «Картлис цховреба»… [93] Всем бы стоило эту книгу сейчас перечитать, а то много развелось всякой швали… Кто, говоришь, этот Анзор?.. Где живет?

Ладо выложил, что знал, для чего-то добавив про мать гречанку и отца сапожника.

— Вот-вот… Греки, армяне, русские, турки, езиды, татары, сапожники, муши… [94] Все стали хозяева! Все, кроме грузин! Пора бы немного почиститься, а то уж оборзели все очень… — Зура помолчал, добавил: — Сидевший, называется… С человеком едет в поездку, вместе рискуют жизнью, а потом так нагло кидать! Ну ничего, он получит свое… Илико! — позвал он крепыша и что-то шепнул ему на ухо.

Илико ушел в дом. У Зуры были ячейки по всему городу. «Наверно, поручил узнать у своих, что за птица Анзор», — подумал Ладо и спросил напрямик:

— Как сделаем?

— Сделаем? Ты хочешь делать? — с удивлением посмотрел Зура. — А что именно?

— Ну, возьму пушку, если дашь, выведу из дома…

Зура молча ждал. Ладо, не зная, что говорить дальше, тоже замолк. Стрелять? Убивать? А потом? Приказать принести мацанку? Скажет: «Нету». Тогда что?

— Ты собираешься делать то, сам не знаешь что. Как это можно? Надо же иметь цель!

— Цель — забрать мацанку, проучить. Вот, губа кровит…

— Нет. Цель — отомстить, а на мацанку твою плевать… Помнишь, как тебя избили в туалете из-за Верико? — вспомнил некстати Зура.

— Я отомстил тогда.

— Да. Дал один раз по морде, а дальше домолачивали мы с Шавлегом.

— Но дал ведь!.. А тут дать мало — надо забрать товар, — не забывал Ладо.

Зура нахмурился:

— О товаре забудь. Ты не купец и не барыга. Отомстить за наглость я помогу, а в ваши наркоманские делишки влезать не собираюсь.

— Ладно, — Ладо стало окончательно ясно, что мацанка потеряна; теперь не утерять бы лица. — Дай дуру, я знаю, как поступить.

— Как?

— Пойду прострелю ему ногу.

Зура скептически покачал головой, принес из сарая пистолет «Макаров», выщелкнул обойму, а пистолет положил на голубой пластик стола:

— Разбери и собери! Если сумеешь — одолжу.

Ладо начал переворачивать пистолет, дергать за кнопки, но сумел лишь взвести курок и щелкнуть.

Зура и подошедший Илико следили за ним с непроницаемыми лицами.

— Не умею. Не знаю, — наконец с досадой бросил Ладо пистолет.

Зура молча вложил обойму и сунул «Макаров» за спину.

— Не выпадет? — забеспокоился Ладо, вызвав улыбки бородачей.

— Тебе бы газетные статьи писать, а не с дурой бегать!

Ладо чувствовал себя глупо и плохо. Но встать и уйти, сказав: «Не надо ничего, я сам справлюсь» — не мог, потому что ему самому не справиться. И было трудно не само действие, а то, что за ним последует. Или он ранит Анзора так, что тот умрет или заявит (или менты сами узнают), и придется скрываться от ментов. Или он ранит слабо, и тогда нужно готовиться к мести Анзора, к визитам всех этих Ушо и Назо, которые в обилии водятся в Верхнем Сололаки и, в случае надобности, лавиной скатываются вниз, чтобы избить, покалечить и также быстро исчезнуть в своих домах-саклях. Хитрый район Сололаки: одним концом он — центр города, а другим — окраина, за которой уже лес, гора и Комсомольская аллея, где множество темных уголков и засад.

Да, мацанки Ладо не перепадет — как пить дать. «Хотя бы за оплеуху и пинки отомстить!» — думал он, трогая раздутую губу и вспоминая, как позорно его вышвырнули на виду у всего двора. Нет, такое прощать нельзя. Черт с ней, с мацанкой! Он не щенок и тряпка, чтобы терпеть такое! Анзор получит сполна! И того, второго, надо найти.

— Иди домой, отдыхай. Мы тебя известим. Да, вот еще… — Зура покопался в джинсах, вытащил листок, огрызок карандаша. — Нарисуй план квартиры этой гадины…

Ладо взял листок, краем глаза ухватив, что это ксерокс какой-то листовки («… избавиться от ига иноземцев…», «… единая неделимая Грузия», «… если надо, силой захватить..»). И коряво нарисовал два квадратика: галерея, где сидела черная мать, и комната Анзора, где Ладо получил пощечину. И еще одна дверь, из галереи, неизвестно куда ведущая.

— Хорошо. Значит, тут его комната? — ткнул пальцем Зура в чертеж коротким ухоженным пальцем и карандашом поставил крест. — Все! Жди ночью звонка!

Уходя, Ладо думал о том, что в последнее время чаще живет ночью, чем днем.

49

Из «Кабула» Нугзару пришлось съезжать: оливковый портье с сожаленьем щелкнул пальцем по просроченной визе и сообщил, что ему жить тут нельзя, могут быть неприятности.

— Какие?

— Ну, если визу мало просрочил — деньги, штраф. Если много — высылка, депортация, запрет на въезд.

— Высылка — официально?

— А как же? — Портье, похоже, был знаток в этих вопросах. — Полиция перевезет на самолете или на поезде, а там сдаст с рук на руки местным копам… Ты откуда?

— Из Грузии… Джорджии…

— А, Сталин, Шеварднадзе! Горбачев! Вот туда и отправят на самолете. Моего брата три раза депортировали в Танжер… — доверительно поделился портье (не выпускавший из рук мастырки-джоинта). — Он тут без визы околачивался. А сейчас — запрет.

— Как же три раза депортировали, если запрет? — не понял Нугзар, привыкший все понимать до конца.

— Нелегально каждый раз приезжал… То через Бельгию, то через Германию, в азил сдавался… Сейчас полный запрет.

— Пусть новый паспорт купит, у нас все так делают, — посоветовал Нугзар.

— Это конечно… Но он и так уже тут, — доверительно показал портье джоинтом себе за спину, где другой оливковый бой раскладывал на столе квитки и счета.

Нугзар опешил:

— Опять, нелегально?

— Да. Просто в полицию не надо попадать… Но у тебя виза кончилась! Так что извини… В полицию я, конечно, звонить не буду, но…

— Спасибо, — серьезно сказал Нугзар и попросил еще пару дней, чтобы найти квартиру.

Портье согласился и даже угостил своим марокканским, светло-желтым, пахучим, тягучим и вязким гашишем, попутно сообщив, что такого товара, как в отрогах Рифа в Марокко, нет нигде в мире, и если Нугзару надо, то он готов помочь добыть хороший, настоящий, природный товар, а не эту черную смолу на постном масле, что гонят из Афгана под видом плана.

— Совсем совесть потеряли: в гашиш постное масло льют, под прессом катают и за пластилин выдают…

— Спасибо, — еще раз поблагодарил Нугзар (рассказ о подлых афганах грозил затянуться, а ему сейчас не до этого).

Походив по номеру, он позвонил русским немцам, у которых, помнилось, был какой-то пьянчуга-голландец, сдающий комнату.

— Да, есть, — ответил Васятка Шмидт. — Мы как раз хойте [95] в Роттер собираемся, заскочим. Слушай, Нузгарь, мы тут про Антошу перетерли со старшаком, так они спрашивают, не тот ли ты вор, что зону в Джезказгане с Антошей держал?

— Тот самый… Мы и в Караганде вместе были, и в Джезе, — односложно ответил Нугзар, не вдаваясь в подробности.

— А-а… Ну-ну… Понял… — Голос Васятки изменился до предельно-уважительного. — Так ребятам и передам.

— Когда вас ждать?