Бледна как смерть, стр. 49

Наташа сделала ревизию своего гардероба, навела порядок на полках, перебрала украшения.

На дне маленькой серебряной чайницы, которую она использовала для хранения браслетов, нашла листок со схематичным изображением лица мальчика эпохи каменного века. Странные, похожие на меридианы, линии пересекали его черты. Она в подробностях помнила день, когда Маркус нарисовал эту схему.

Сентябрь, три года назад. Утром Маркус должен был вернуться в Манчестер. Это был второй уик-энд, проведенный ими вдвоем. Они сидели на полу возле камина, ели французский батон с сыром, запивая красным вином. Он мягким движением вынул стакан из ее рук, поставил на пол, обхватил ладонями ее лицо.

– Знаешь, никто не сможет восстановить твое лицо после смерти.

– Почему?

– В моей работе используются стандарты – характерные особенности лиц, принадлежавших людям различных возрастов, полов и рас. – Он говорил мягко, словно декламировал стихотворение, а не объяснял научную методику. – Берем типичную ширину рта или носа, расстояние между подбородком и скулами, расстояние между глазными впадинами. Потом перебираем варианты, которые диктуют параметры и особенности данного черепа, и в итоге создаем индивидуальный образ. Но твое лицо... Оно не похоже ни на одну из существующих моделей. – Подобно скульптору, он обвел большим пальцем линию ее скул. – Косточки хрупкие, как у птицы. Хотя лицо сильное. И твои глаза, – он коснулся ее век. – Они слишком большие, если исходить из пропорций лица. Разрез глаз необычный. Его невозможно воссоздать. И никто не смог бы догадаться, что на твоем носу были эти маленькие бледные веснушки, узнать, какие у тебя тяжелые блестящие волосы, с замечательными завитушками на висках.

Тогда Наташа подумала, что никто и никогда не говорил ей таких необычных слов, от которых замирало сердце. Она наклонилась и поцеловала его. Волосы Маркуса пахли горьковатым дровяным дымом.

Она попросила его рассказать еще что-нибудь о своей работе. Он взял карандаш и бумагу и нарисовал для нее лицо мальчика из каменного века.

Наташа лежала без сна, глядя в окно. Луна была полной и круглой, такой яркой, что при желании можно было рассмотреть темные пятнышки на ее поверхности, – серебряное лицо с темными провалами глаз.

Она старалась не прислушиваться к ночным звукам, однако малейший шорох вызывал у нее беспокойство. Легкое поскрипывание и потрескивание старинных потолочных балок, бульканье воды, наполняющей отопительный бак, скрип оконной створки, дрожащей под порывами ветра. Этой ночью ей чудилось, будто кто-то пытается отодвинуть засов, открывает дверь, лезет в окно, поднимается по ступенькам, тихо крадется по дому.

Она думала о Кэтрин. Как странно, что сестру Маркуса зовут именно так. Этим же именем назвалась ее мать в больнице. Женщина, на которую психологи могли бы дважды возложить вину за то, что Маркуса сейчас нет с ней рядом.

Как смириться с тем, что женщина, девять месяцев носившая в себе ребенка, оставила его, потому что не любила? Поэтому Наташа внушила себе, что ее бросили «из лучших побуждений». Мать оставила ее, потому что любила. Следовательно, любовь к ребенку равна отказу от него.

Порочный круг. Она жила в уверенности, что в любой момент ее снова могут бросить.

... Голос Маркуса, доносящийся с верхнего этажа, низкий и знакомый. Он разговаривал с кем-то другим так, как, она думала, говорил только с ней – нежно и ласково. Она замерла на последней ступеньке, прислушалась. Он сказал: «Мы скоро увидимся, обещаю».

Она мгновенно сделала вывод, который тогда казался единственно верным. Наташа не верила, когда он пытался убедить ее в том, что никогда не последует примеру Стивена в том, что касается внебрачных связей. Вместо этого она прислушивалась к своему внутреннему голосу, который твердил ей, что никому нельзя доверять, что в конце концов все предают всех. Поэтому она отказалась от Маркуса, опередила его, не дав ему шанса ее бросить.

Он подошел к кровати, прикоснулся к ней, но она отстранилась, втиснулась в стенку и подождала, пока его дыхание станет ровным и глубоким. Потом встала и собрала все его вещи, тщательно обойдя весь дом.

Утром он не смог найти свою щетку.

– Почему бы тебе не поискать ее в багажнике твоей машины?

Он в недоумении уставился на нее.

– Я думала, что ты не такой, как все, но ошиблась.

Она не дала ему возможности соврать. Но и не оставила шанса объясниться...

Но теперь было слишком поздно. Все из-за этого упрямого, тупого непонимания.

Во сне можно найти спасение. Но она не могла уснуть.

Наташа спустилась в гостиную и включила компьютер. Открыла окошко для нового электронного сообщения, напечатала его адрес. Сначала написала: «Сегодня ко мне приезжала Кэтрин». Потом стерла. Вместо этого на экране появились слова: «Я была не права. Я должна была тебе верить. Прости меня».

Больше сказать было нечего.

Она придвинула к себе блокнот, открыла чистую страницу, пытаясь сделать свой ум таким же чистым и светлым, как бумажный лист. Итак, существует несколько сценариев. Адам изменяет Бетани с Энджи или Дианой. Бетани изменяет ему с его же партнером, Джейком Ромилли. Бетани договорилась о визите к врачу непосредственно перед своим исчезновением. Может, она была беременна и, зная, что Адам не захочет ребенка, не стала сообщать ему об этом? Возможно, она не была уверена в том, что это его ребенок. Ирония судьбы. Наташа готова была руку дать на отсечение, что ее предположение окажется верным. Бетани и Дженет, разделенные ста пятьюдесятью годами, но объединенные общей дилеммой.

Со времен Дженет незаконнорожденность перестала быть позором, но и в наши дни быть матерью-одиночкой нелегко. По-прежнему именно матери приходилось принимать решение, идти ли на риск и самостоятельно воспитывать ребенка, если отец их бросил, или оставить младенца на попечение государства. Или прервать беременность. Жестокий, несправедливый мир. Нетрудно понять, почему многие женщины решали родить ребенка, но потом отказывались от него. Сбегали из родильного отделения, оставив новорожденного на больничной койке, или через неделю подбрасывали его на крыльцо какого-нибудь приюта.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Проснувшись, Наташа вспомнила, что сегодня пятница, тринадцатое. Можно еще поваляться в постели. Однако Борис думал иначе – он нетерпеливо метался у двери, требуя прогулки. Наташа одевалась, держа подбородком трубку и пытаясь набрать номер Мэри.

Схватки прекратились.

– Будем надеяться, он подождет, по крайней мере, до завтра, – сказала Мэри.

– Никакого секса, горячего карри или прыжков на батуте.

– Не будь занудой! Я тебя плохо слышу. В трубке что-то трещит.

– Странно, я звоню не с мобильного. Должно быть, твой... Поговорим позже.

Перед уходом Наташа не удержалась и дважды обошла дом, проверяя и лишний раз убеждаясь, что все окна закрыты на щеколды.

На улице она почувствовала себя лучше. Над головой громоздились черные тучи, сквозь которые пробивались солнечные лучи – красивое небо, предвещавшее непогоду.

Отправляясь в Глочестер, в окружной архив, она решила взять Бориса с собой. Собаке придется провести в машине часа два, но она не могла оставить его, опасаясь, что тот, кто побывал накануне в ее доме, может нанести повторный визит.

За ночь температура упала ниже нуля, лобовое стекло «Санбима» покрылось толстым слоем инея. У нее не было антифриза, поэтому пришлось потратить пару минут, чтобы с помощью подставки для компакт-дисков проделать в нем маленькое круглое окошко. Сдавшись, пошла в дом за горячей водой и потратила еще двадцать минут на чистку стекла.

Наташа ехала осторожно, дожидаясь, пока остаток инея растает.

В Винчкомбе она посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы оценить обстановку. Через две машины от нее ехала красная «Селика».

Да на дорогах можно встретить сотни таких «Селик»! Она попыталась рассмотреть номер, но расстояние, их разделявшее, было слишком велико. В следующий раз она будет внимательнее.