Тайная схватка, стр. 36
Он быстро вытащил коробку… Это был самый обыкновенный советский противогаз.
— Этот ли противогаз он тебе дал? — с недоумением спросил Бураков.
— Да.
— Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?
— Не знаю. «Носи, — сказал, — не снимай, а ровно в семь приходи к нам».
— Нет, тут что-то не так…
Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.
— Тут что-то не так, Миша, — повторил Бураков. — Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать её… Странно… Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся ещё.
Бураков ушёл. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался «шляпой». «Чем я лучше Васьки и Стёпки? — думал он. — Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я…»
— Эй, адмирал! — с судна окликнул Мишу Сысоев. — Ты чего мокнешь? Подымайся!
Миша машинально поднялся на судно и пошёл за другом. Спустились в машинное отделение.
— Как я перемазался-то… смотри! — Сысоев вытянул вперёд перемазанные сажей руки. — Котёл скоблили… Наверно, и физиономия у меня тоже…
Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошёл к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.
— К Люсе-то ходил, Миша? — спросил Сысоев.
Догадка молнией мелькнула в голове мальчика. «Противогаз висел на стуле… упал… его положили на лавку… А там лежал другой противогаз… Я взял чужой. Заряженный остался в детсаду…»
Миша опрометью выскочил из машинного отделения. «Что, если не успею?»
Трамвай не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.
— Сколько времени? — с отчаянием крикнул Миша в сторону женщин.
— Седьмой час, — раздался голос.
— Шести ещё нет, — возразил другой голос. — Недавно по радио время сообщали.
Ждать трамвая Миша не мог. Во весь дух бросился он за угол. Вот и мост. Подъем дал себя знать, и мальчик скоро начал задыхаться. Сердце колотилось, словно собираясь выскочить. «Неужели не добегу? Дышать нужно ровно, в такт», — вспомнил он спортивное правило и побежал спокойнее. Спустившись с моста, свернул на мостовую, чтобы не столкнуться с пешеходами. Сердце начинало биться ровнее, а дыхание приходило в нормальное состояние. Так оно и бывает после десяти, пятнадцати минут бега. Теперь вопрос: выдержат ли ноги. Ещё далеко. Направо мечеть… Улица Максима Горького… Миша начал прибавлять ходу. Сзади догонял трамвай, но теперь уже не стоило его ждать. Остановка впереди, а о г остановки уж недалеко. Со всего размаха Миша налетел на женщину, переходившую дорогу. Падая, он слышал, как звякнула разбитая бутылка.
— Ой, чтоб тебя! Сумасшедший!
Миша вскочил и, прихрамывая, снова побежал.
«Сколько времени?.. Только бы не опоздать… только бы не опоздать…»
Улица Скороходова позади… Стадион… Ещё немного. Вот и Пушкарская.
Миша свернул и чуть не попал под догнавший его трамвай. Заметив мелькнувшую у самого вагона фигуру, вагоновожатая резко затормозила, но Миша был уже на другой стороне улицы.
По лестнице он взбежал одним духом и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Сверху кто-то спускался.
— Товарищ, сколько времени сейчас?.. Скажите, пожалуйста… — жалобно спросил Миша.
— Пять минут седьмого, — ответил голос.
Стало немного легче. Время ещё есть, если мина поставлена на семь часов Миша не знал, как она разряжается, и решил, что утащит её куда-нибудь в безлюдное место и бросит. «Лучше всего в воду. Недалеко Ботанический сад, а около него канал…»
— Кто там стучит? — послышался голос за дверью.
— Откройте, нянечка, скорей!
— А кто ты такой?
— Я Миша… Миша Алексеев… Скорей!
Дверь открылась. Не отвечая на вопросы удивлённой няни, Миша бросился в канцелярию. За столом сидела заведующая. Она с испугом взглянула на ворвавшегося мальчика.
— Где противогаз?
— Что?
— Противогаз… тут лежал мой противогаз… на лавке… где он?
— Что ты волнуешься? Твой противогаз никуда не денется.
— Скорей! Пожалуйста, скорей!.. Где он?
Тревога Миши невольно передалась заведующей. Она встала, обошла комнату, заглянула в соседнюю.
— Никакого противогаза нет. Ты его оставил, что ли?
— Да. Сегодня оставил. Скорей найдите, а то опоздаем! — говорил Миша, бросаясь в разные стороны и заглядывая под стол, под стулья, под шкаф. — Сколько времени?.. Только точно, — спросил он, увидя на руке заведующей часы.
— Сейчас ровно тринадцать минут седьмого.
Обессиленный Миша сел на стул.
— Где же противогаз? — с отчаянием крикнул он.
— Сейчас, Миша, я спрошу.
Заведующая вышла. Миша откинул назад голову. От слабости опустились руки. Ноги дрожали. За стеной раздавались детские голоса, звон посуды. Ребята ужинали. Скоро они лягут спать… Вернулась заведующая с молодой женщиной.
— Нюра, вы убирали здесь. Куда мог пропасть его противогаз?
— Не видала я никакого противогаза. Лежал тут Марии Ивановны противогаз на скамейке. Один только и был.
— Да, да, на скамейке! — Миша вскочил. — Где он?
— Она унесла его с собой.
— А других не было?
— Кому нужен твой противогаз! Каждому свой надоел.
— А где она живёт? — спросил Миша.
Получив адрес, мальчик бросился к выходу.
23. ВЗРЫВ
Мария Ивановна вернулась домой с работы в половине шестого. В запущенной, осиротевшей комнате было холодно.
Что делать? Ложиться спать ещё рано, да и не хотелось, хотя Мария Ивановна вставала в шесть часов утра и сразу торопилась на работу. Там было теплее, уютнее и всегда много дел.
Она решила затопить «буржуйку» и попить чаю. Снимая противогаз, чтобы повесить его на вешалку, подумала: «Почему он кажется сегодня таким тяжёлым?» Принесла поленьев и принялась колоть. Когда дрова разгорелись, поставила чайник и разделась. Потом накинула платок на плечи, придвинула любимое кресло мужа к «буржуйке», села и задумалась: «Где он сейчас? Жив ли? Давно что-то нет писем». Война разрушила так хорошо налаженную жизнь. Муж на фронте, маленький сын эвакуирован с основной группой детей детского сада на Урал. Она бы могла уехать с ним, но совесть не пустила. Здесь она нужнее Она вспомнила, как в голодную зиму все работники отдела народного образования, в том числе и она, бродили по району, обследовали квартиры, спрашивали, разыскивали сирот. Истощённые матери отдавали своим детям все, и, как правило, дети умирали последними… Одиноких детей находили полуживыми от холода, с притупившимися чувствами, высохшими, с проступающими острыми косточками и везли на сапках к себе в детский сад.
Как изболело сердце в заботах об этих малышах! Сидя в канцелярии, она часто ловила себя на том, что теперь прислушивается к детским голосам с такой же материнской насторожённостью, как раньше прислушивалась к возне сына.
Об этих чувствах вслух не говорят, но весь дружный коллектив работников детского сада понимал это и без слов.
Сегодня, несмотря на усталость, Мария Ивановна чувствовала удовлетворение: у Люси Алексеевой нашёлся отец. Хотелось верить, что многие из детей найдут отцов после войны. Если у человека погибла жена, но остался в живых ребёнок, это будет ему громадным утешением в жизни. Радость за эту чужую, наполовину осиротевшую семью согревала сердце женщины какими-то новыми чувствами, которых она раньше в себе не замечала. Перенесённые испытания сплотили ленинградцев, сделали их более чуткими, сердечными. Да, война, а особенно блокада, многому научила и во многом изменила советских людей!
Сквозь потрескивание дровишек Марии Ивановне казалось, что она слышит еле уловимое тиканье часов. Она взглянула на стенные. Часы остановились на одиннадцати с минутами, когда бомба попала в соседний дом. С тех пор она их не трогала и они молчали… Поднесла к уху свои ручные. Нет. Эти тикали гораздо чаще.