Детство и юность Катрин Шаррон, стр. 33
— И зачем она им понадобилась, эта Туанон? — спросила однажды Катрин у Франсуа.
— Откуда я знаю, — хмуро процедил он сквозь зубы. Однако в остальные дни Франсуа вовсе не был мрачен. Время от времени девушки из Ла Ноайли приходили к нему с заказами, и он вручал им складные веретена или разборные прялки, которые за этот год научился мастерить. Девушки болтали и шутили, и Франсуа смеялся вместе с ними.
Мало-помалу Клотильда перестала дичиться Катрин. Она доверчиво протягивала ей ручонку, и обе девочки отправлялись бродить по мокрым полям и лесам, разыскивая в холодной траве или опавшей листве всякие мелочи, казавшиеся им настоящими сокровищами.
Мать недолго оставалась в постели. Встав, она показалась Катрин еще более хрупкой. Отрезанные цыганом косы снова отросли, и, когда мать распускала по плечам их густые пряди, казалось, что она вот-вот рухнет на землю под их тяжестью.
Туанон приобретала понемногу человеческий облик: личико ее разгладилось, крошечные прищуренные глазки смотрели уже осмысленно и даже лукаво.
— Так выглядят, наверно, китайцы, — замечал Франсуа, вызывая этим гнев отца.
— Туанон — вылитый портрет моей покойной матушки, — уверяла мать.
Глава 21
Снег выпал, растаял, снова выпал и снова растаял. Слишком влажными были земля, трава и деревья, чтобы он мог продержаться долго. Наступило 1 января 1881 года.
Каждый год в этот день Крестный дарил Катрин серебряную монетку.
Девочка встала чуть свет — до того ей не терпелось встретить Крестного с его подарком. Утро промелькнуло быстро. Праздничное настроение не покидало Катрин; она смеялась, строила веселые рожицы, старалась рассмешить Клотильду. Мать была, как всегда, печальна. «Что-то он нам принесет, этот год? — прошептала она, когда отец поцеловал ее, поздравляя с праздником. И добавила: — Верно, не суждено еще нам в этом году собраться всем вместе под одной крышей…»
Руки ее устало опустились на колени, и она умолкла.
Когда солнце коснулось голых верхушек старых ясеней, терпению Катрин пришел конец. Воспользовавшись тем, что родители заняты своими делами, девочка незаметно выскользнула из дома, побежала по тропинке, ведущей к шоссе, и, достигнув предместья, быстро зашагала вверх по улочке, мимо хибарок Ла Ганны. Чем ближе подходила Катрин к центру городка, тем чаше встречались ей группы детей, деловито перебегающих от дома к дому. В одной из таких групп Катрин увидела Орельена с Жюли и ускорила шаг, надеясь, что они ее не заметят. Но Орельен тут же догнал ее и хотел увести с собой:
— Пойдем! Ну, пойдем же с нами!
— Мне некогда.
Все же Катрин подошла к группе, где стояла Жюли. Высокий мальчуган отделился от других детей, подбежал к входной двери, дотянулся до звонка.
Через минуту послышались шаркающие шаги, дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в папильотках. Дети запели рождественский хорал.
Женщина приподняла подол платья, пошарила короткой пухлой рукой в кармане нижней юбки и бросила певцам несколько медных монеток. Началась свалка. Через минуту к Катрин подошла торжествующая Жюли.
— Смотри, — сказала она, разжимая кулак, — смотри, я уже набрала с утра целых десять су!
«Ничего, у меня будет столько же, — подумала Катрин. — И не придется ползать за ними на коленках по грязи».
— Оставайся с нами, — предложил Орельен, — мы потом пойдем в булочную покупать крошки от пирожных.
— Не могу, меня ждут, — ответила Катрин и ушла.
Проходя по улицам, она все время думала о серебряной монетке, которую подарит ей Крестный. Интересно, почему он не пришел к ним сегодня? Может, заболел? Нет, скорее всего, это жена-сиротка его не пустила. Вдруг сердце у Катрин забилось: а что, если Крестный перебрался на другую квартиру? Или вообще уехал из Ла Ноайли, не предупредив их? Нет, нет, этого не может быть!
Когда центр города остался позади, Катрин почувствовала, что ноги у нее отказываются идти дальше. «Только бы найти дом Крестного, — твердила она про себя. — Если я его не найду, у меня не хватит сил на обратную дорогу!»
Наконец какая-то старуха указала Катрин нужный ей дом. Ошибиться было невозможно: двор, заваленный досками и брусьями, красноречиво свидетельствовал о том, что хозяин дома — плотник.
Катрин открыла дверь и вошла в кухню. Берта, маленькая жена Крестного, испуганно уставилась на нее.
— Что вам угодно, мадемуазель? — спросила она, покраснев.
— Я… — начала было Катрин, но смущение Берты внезапно передалось ей. — Крестный… — пролепетала она с усилием и умолкла.
— Какой Крестный?
Вопрос Берты так испугал Катрин, что ей захотелось повернуться и убежать без оглядки. В какой странный дом она попала, если сама супруга Крестного не знает, кто ее муж?
— Я… — снова начала Катрин.
Но тут из соседней комнаты послышался такой знакомый, такой добрый и успокаивающий голос, что от ее испуга не осталось и следа.
— Честное слово, это же моя крестница! Погоди минутку, Кати, сейчас я наведу красоту и выйду к тебе.
— Ах, — воскликнула молодая женщина, — значит, вы мадемуазель Катрин?
Иисус-Мария, что только подумает обо мне мой муж! Я вас совсем не узнала.
Поморгав, она внимательно оглядела Катрин с ног до головы.
— Иисус, дева Мария, — снова повторила она.
Крестный вышел из комнаты, торопливо застегивая на груди белую праздничную рубашку. Он был свежевыбрит, и Катрин, сразу почувствовав себя счастливой, прижалась губами к его пахнувшей мылом щеке.
— С Новым годом, Крестный!
— С Новым годом, Кати! Вот какой я беспамятный! Работаешь с утра до ночи, словно ломовая лошадь, и забываешь обо всем на свете. Вчера вечером я даже не вспомнил, что нынче Новый год, думал — обычное воскресенье, и больше ничего. Хорошо хоть, что моя драгоценная женушка меня надоумила. Как тебе это нравится, Кати? Жена у меня до того застенчивая, что с утра не решалась сказать мне о Новом годе. Когда же она наконец собралась с духом и сообщила мне эту новость, было уже поздно отправляться в дом-на-лугах.
Он засмеялся и подкинул Катрин, как прежде, к потолку.
— Ну ничего, — сказал он, — все хорошо, что хорошо кончается, раз родители сами прислали тебя к нам.
Интересно, как бы он встретил ее, если бы узнал, что крестница явилась к нему в гости по собственному почину? Но Катрин не осмелилась открыть ему правду.
— Ты, конечно, пообедаешь с нами, — продолжал Крестный, — а вечером я провожу тебя домой.
Слово «вечер» наполнило сердце девочки тревогой: в первый раз она подумала об отце с матерью, которые, наверное, уже давно хватились ее, ищут и ждут. Но серебряная монетка, торжественно вложенная Крестным в маленькую ладонь, на время успокоила ее.
В ожидании обеда Крестный показал Катрин дом: две комнатушки, где стояла лишь самая необходимая мебель — бельевой шкаф, кровать, обеденный стол, ларь и одна-единственная лавка. Вся эта убогая мебель была так тщательно натерта воском и до блеска начищена, что выглядела почти нарядной.
Крестный явно гордился чистотой и порядком, царившими в его доме; сдерживая улыбку, он шепнул Катрин:
— Знаешь, она ужасно работящая, моя женушка!
Они вышли во двор, обогнули дом и заглянули в сарай, где хранился плотничий инструмент Крестного: верстак, пила, топор, молотки разных размеров, угольники, долота, клинья и мотки толстых веревок.
— Труд плотника не из легких, — говорил, улыбаясь, Крестный, — но я не жалуюсь.
А Катрин думала: кому он улыбается — ей или своим инструментам?
«Его радует, что я пришла к нему в гости», — пробовала она убедить себя, однако в глубине души подозревала, что Крестный выглядел бы таким же довольным, если бы ее здесь не было. И это огорчало ее. Но, сунув руку в карман передника, она нащупала там серебряную монету и снова повеселела.
За обедом Крестный рассказывал о своей работе, о стройках, на которых ему довелось побывать. Берта сопровождала рассказ мужа приглушенными восклицаниями: «О!.. Боже мой!.. Ну, вот!.. Честнее слово!.. Бог ты мой!» Но когда Крестный заговорил о Жалада, о родителях Катрин и ее братьях, красноречие изменило ему. Он умолк и задумался.