День египетского мальчика, стр. 19

— А кто были эти люди? И откуда там дети, и женщины, и старики? — спрашивает Сети.

— Дядя сказал, это очень разные люди. Есть там и воры и грабители, есть и просто такие, которые ничего плохого не сделали, а их кто-нибудь оклеветал… Есть и такие, которые бранили фараона, или богатых, или жрецов за всякие притеснения. Вот их и схватили, долго били, некоторым отрезали уши и нос да и отправили на верную смерть в рудники. С некоторыми и всю семью послали. Вот почему там и дети, и старики… Только там никто долго не выдерживает — работа уж очень страшная. Есть дают совсем мало, а бьют все время — за всеми так и ходят надсмотрщики с плетьми…

В лодке снова наступает молчание. Сети сидит не двигаясь. Мысли его путаются, сердце громко стучит.

Жизнь неожиданно повернулась к нему незнакомой, страшной стороной, глубина человеческого горя точно придавила его.

Какими мелкими представляются ему теперь все школьные беды! Даже история с Пабесом кажется пустяком перед несчастьем, которое он сегодня узнал.

Мальчик упорно думает. Как же быть? Как помочь Месу, его отцу, семье погибшего рыбака, пекарю, маленькому рабу? Как же быть?

Потом ему приходит в голову, что, вероятно, так бедствуют не только эти люди. А носильщики зерна, которые пели про медные сердца? Как же сделать, чтобы таких несчастных людей не было?

А рабы?..

Сети до сих пор никогда не думал, что раб может быть несчастен. Ведь все люди, которым он привык верить — родные, учителя, — всегда считали раба не человеком, а вещью. Но такие глаза, какие Сети увидел сегодня у маленького раба, спящего сейчас в лодке под тростниками, — такие глаза могли быть только у очень несчастного человека.

Значит, то, что говорят люди, которым Сети до сих пор верил, — неправда? А где же правда?

Мальчик чувствует, что его мысли путаются все больше и больше. И он сидит тихо, опустив голову.

Глава X

НА КРЫШЕ ХРАМА

Тени удлиняются, и небо на западе из голубого начинает становиться золотым, когда Сети подходит к дому.

Он идет медленно; в руках у него большой букет лотосов, который ему нарвали на прощание Маи и Мес. Цветы еще сохраняют свежесть реки, и, вдыхая их запах, Сети снова видит себя на Ниле.

Какой славный отец у Маи, такой сильный и веселый! Другие рыбаки тоже хорошо встретили маленького беглеца. Теперь за него можно не беспокоиться, рыбаки сумеют спрятать его в своих заводях, куда, кроме них, никто не доберется.

Радостная улыбка маленького раба и веселое возвращение с Маи и Месом на берег даже отвлекли Сети от его раздумий.

Маи проводил их до дома Меса, и они распрощались как старые друзья и условились опять встретиться через день.

Но когда Сети пошел дальше один, какая-то смутная тревога снова поднялась в нем, да и сейчас он далеко не так спокоен и весел, как обычно.

Но вот и дом. Сети проходит прямо к Нахту и отдает ему цветы.

— Вот молодец! — говорит Нахт. — Не опоздал и столько чудесных цветов принес! Ну, иди, приведи себя в порядок и поешь, я тебя скоро позову.

Сети долго, старательно умывается, потом надевает чистую одежду и наскоро ужинает в саду, чтобы не помешать Нахту встретить на северной веранде своих товарищей по занятиям. Они обещали за ним зайти.

В саду хорошо. Жара спала, цветы пахнут сильнее. Очень тихо, только чуть шелестят листья да изредка плеснет рыбка в маленьком пруду и послышатся голоса со двора.

По всему саду точно разливается розовый свет, который все усиливается, по мере того как солнце опускается ниже и ниже. И небо на западе из золотого превращается в алое и начинает пылать багряным огнем.

Сети смотрит на закат и решает идти за Нахтом, не дожидаясь, пока брат его позовет. Но у входа на северную веранду он останавливается.

Кто это разговаривает с Нахтом? Так и есть, это молодой учитель Аменхотеп, который иногда заходит к брату. Они учились вместе и дружны, хотя Аменхотеп и старше Нахта и уже два года как окончил высшую школу. Интересно, о чем они говорят?

Сети знает, что подслушивать нельзя, но Аменхотеп как раз произносит имя Пабеса, и тут Сети уже никак не может уйти.

— Ну, и что же было потом? — спрашивает Нахт.

— А потом было вот что, — отвечает Аменхотеп. — Когда Шедсу вернулся после уроков, мы спустились в подвал. Он повернул ключ и снял засов. В подвале никого не было. Оказалось, что кто-то проломал стенку в соседнем помещении и помог Пабесу уйти.

— Что же сделал Шедсу? — с интересом спрашивает Нахт.

И Сети замирает за дверью.

— Ну, ты сам, наверно, понимаешь, что тут было и с ним и с Миннахтом! — В голосе Аменхотепа явно звучат веселые нотки.

Нахт откровенно смеется. И вдруг Сети ясно слышит, что Аменхотеп тоже присоединяется к нему.

«Вот тебе раз! — думает Сети. — Оказывается, Аменхотеп-то совсем молодец!»

Аменхотеп встает и начинает ходить по веранде.

— Да, Пабесу повезло, — говорит Нахт.

— Хотел бы я знать, кто помог ему, — задумчиво говорит Аменхотеп. — Думаю, что это дело рук Мехи в первую очередь. Но, пожалуй, и без твоего братишки здесь не обошлось. Но, в общем-то, говоря по правде, я очень доволен, что ребятам удалось освободить Пабеса. Если бы я только знал, где он, я был бы совсем спокоен. А то дома его нет, и я не могу понять, куда они его спрятали. У вас его не было?

— Нет, — говорит Нахт.

И Сети опять замирает за дверью.

Но Нахт спокойно продолжает:

— Мне помнится, у Пабеса есть старший брат в Меннефере. Может быть, он уехал к нему?

Аменхотеп останавливается:

— А знаешь, это, вероятно, так и есть! Теперь мне все понятно. Когда я шел к дяде Пабеса, мне навстречу по западной дороге проехал Сеннеджем, возничий отца Мехи, и очень хитро посмотрел на меня. Значит, это он и увез Пабеса. Ну, и очень хорошо, все в порядке!

— Не совсем-то подходящая точка зрения для учителя! — поддразнивает друга Нахт.

Аменхотеп секунду молчит, и Сети с интересом ждет его ответа. А ответ неожиданный не только для Сети, но, кажется, и для Нахта.

— Видишь ли, Нахт, — говорит Аменхотеп, — я не хочу учить так, как учит Шедсу: все время с окриками, с плетью. Я убедился, что от такого учения пользы мало. Мальчики так пугаются, что часто не могут ответить даже то, что хорошо выучили… Я ведь очень люблю своих мальчишек и потому никак не могу спокойно видеть, как относится к ним Шедсу…

— Да, Шедсу слишком жесток и безжалостен… — соглашается Нахт.

— Дело не только в этом! — горячо прерывает его Аменхотеп. — Гораздо хуже то, что ему все равно — полюбят ли они знания, поймут ли они их значение, попробуют ли стать хорошими, полезными людьми! Он требует, чтобы они научились правильно читать, писать и считать и поверили ему, что выгоднее всего на свете быть писцами — и все! Он не считается с их склонностями, не развивает способностей, не исправляет недостатков, кроме лени и грубости — это он исправляет плеткой! Потом, я совсем не могу выносить того, как Шедсу спускает все самым богатым и знатным ученикам. Вот возьми Пасера — ведь это уже сейчас маленький негодяй, который нагло пользуется положением отца, учится очень плохо, часто вообще пропускает занятия, а Шедсу ему все прощает.

— Ну, что же ты хочешь? — возражает Нахт. — Шедсу поступает так, как делают все чиновники. Помнишь, как говорится в поучении: «Гни спину перед твоим начальником, и твой дом будет полон богатства»? Шедсу так и делает. Все это так, я же знаю: тоже у него учился. Но ведь так учат везде и так учили всегда — вспомни все поучения, которые мы выучивали наизусть! Разве у вас в Фивах было иначе?

— И в Фивах было, конечно, в общем, то же. Но не все учат так, в этом ты неправ. Вспомни о старом Ани — вот это учитель! И мне в Фивах посчастливилось первый год в высшей школе учиться у такого же замечательного человека. Я на всю жизнь запомнил наставления мудрого Кенамона и всегда буду стараться подражать ему и Ани, под руководством которого я кончал школу, здесь, в Перрамессу. Уж второго Шедсу из меня не выйдет, нет, хотя я только младший учитель и должен ему повиноваться и очень мало могу пока помогать мальчикам.